Анна Гарф - Кожаные башмаки

• Название: Кожаные башмаки
• Автор: Анна Гарф
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1989

Действие книги происходит в первый год Великой отечественной войны в татарской деревне. В центре повествования — зарождение дружбы татарского мальчика и русской девочки.

Автор рассказывает о щедрости и доброте советских людей; о трудном военном быте, когда все, и взрослые и дети, работали в поле; о том, как дорого ценился каждый кусок хлеба, добытый нелёгким трудом колхозников.

---

Но вот подул ветер, заколебалась в небе тонкая чёрная сеть ветвей, и отец исчез…

Почему, почему Миргасим увидал отца со спины? Почему не вспомнил лица? Хоть во сне пришёл бы отец! Нет, не приходит. Песня отца однажды тёмной ночью послышалась Миргасиму. Хотел крикнуть: «Папа!» — голоса не стало, хотел навстречу бежать — ноги не слушаются. Проснулся — нет никого. Закрыл глаза — и увидел дядю Насыра: «Хочешь, зубы скую тебе железные, когти медные?» Но лица папы своего не может вспомнить Миргасим. Неужели позабыл? На время ли? Навсегда ли? Вот померещилась серая, низко надвинутая на крутой лоб папаха, круглые брови, озорные зоркие глаза…

Нет! Не отец это. Генерал Доватор. Но как похож он на отца!

А берёзы отцовы каждую ветку чёрную, тонкую к солнцу хотят протянуть. Уже и почки набухли. И птицы поют, щебечут на голых ветках так радостно, что хоть уши заткни да беги подальше.

— Пойдём, Миргасим, в гости к моему дедушке, — вдруг очутилась рядом Асия.

— Думаешь, без тебя дороги не найду?

И он зашагал, сам не зная куда, лишь бы от неё уйти.

Но Асия не отставала. Говорила, говорила! То про сложенные из бумаги кораблики, то про спичечные коробки с бумажными парусами, как плывут они весною по ручейкам и лужам на московских дворах и бульварах.

Болтала-щебетала о весенних ручьях и лужах да и сама чуть в лужу не плюхнулась.

— Надо под ноги смотреть, — сказал Миргасим, — тут тебе не Москва. — И взял её за руку: — Держись.

Так — рука в руке — подошли к ограде колхозного сада, к берёзе. На ветке синица пела свою весеннюю песнь:

«Цици-вю, цици-вю! Цок-цок-цок!»

— Это синица-отец, — сказал Миргасим, — синица-мать так петь не умеет.

Замолчал, задумался. Вспомнил, как зимой птицы летели следом за отцом, садились ему на голову, на плечи. Он вольных птиц кормил с руки. Они знали его, не боялись.

— В Москве, — сказала Асия, — теперь тоже, наверно, синицы поют. Только я прежде почему-то не замечала их. Уж очень шумно в Москве — троллейбусы, трамваи, машины, автобусы… Все грохочут, кричат.

— Этот синица-отец тоже кричит: «Я, я здесь хозяин!» Хочет здесь свой дом поставить, вот и голос подаёт, чтобы никто другой не вздумал строиться. А то корму не хватит птенцам.

— Откуда ты всё это знаешь?

В горле у Миргасима запершило, во рту пересохло.

— Отец, бывало, говорил.

И вновь в памяти возникает отец. Нет, не лицо его, только рука, и на пальце белощёкая птичка с дрожащим хвостом и быстрым взглядом.

Из глубины сада подошёл к ограде Абдракип-бабай, к песне синицы прислушался, на Миргасима посмотрел:

— Прежде в нашем небе только жаворонки звенели. Синица — птица лесная. А как вырастил твой отец этот сад, и синицы дорогу сюда нашли, и зяблики у нас остановку делают, когда с юга летят.

Миргасим хотел проглотить комок, который застрял в горле, нет, не глотается. Он закашлялся.

— Дедушка, пожалуйста, — попросила Асия, — ты о пшенице на опытной делянке расскажи.

— О, если бы ты видел, Миргасим, какие зеленя! Знаешь, откуда твой отец первые семена привёз? Из-под Саратова! Горсть одну всего-то выпросил, для опытов. Высеял и нашей пшеницей цветки саратовские опылил. И так сколько лет повторял и повторял! Бывало, говорил мне: «Пшеница эта будет с крупным, тяжёлым, как свинец, зерном, с крепким, пружинящим колосом…» Знаешь, Миргасим, я-то, старик, возможно, и не доживу, но ты увидишь!

Миргасим дрожал, как в ознобе.

— Брат Зуфер и я, мы своими руками эти снопы осенью обмолотили.

— Тебе холодно? — спросила Асия. — Потому что ты без шапки. Дедушка, дай ему свою… Спасибо. А теперь мы в поле побежим, ту делянку проведает!

Глава сорок девятая. Кожаные башмаки пошли в бабушкин сундук

Стала земля обнажаться, стали зеленя пробиваться.

Самое время сейчас сбросить валенки, обуться в кожаные башмаки, в те самые, что дедушка сшил когда-то для отца Миргасима, когда отец был маленький… Но ноги росли у отца быстро…

Взял Миргасим башмак в руку и снова подумал об отце, вспомнил, как стоял отец прошлой весной у берёзок и ветер трепал его волосы. Стоял он спиной к дому, лицом к степи.

«А лицо папино забыл я, забыл…»

И слёзы потекли по щекам. Впервые с тех пор, как услышал страшную весть, плачет Миргасим.

«Не плачь, не горюй, он живёт в тебе, твой отец. И черты его проступят сквозь твои черты, и жизнь его продолжится твоей жизнью».

Так говорила бабушка Зианше, когда узнали в деревне что Насыр-кузнец убит.

— Ты плачешь, Миргасим? Что случилось?

Но разве можно открыться ей?

Бабушка стала за эту зиму такой старенькой, маленькой…

— О чём ты горюешь, мой внук?

— Не видишь, что ли? Никак не надеваются кожаные башмаки.

— О Миргасим, нога твоя выросла за зиму, и сам ты какой большой стал!

Бабушка взяла башмаки, принялась их чистить. Чистила и напевала песенку:

Ребята, ребята, в игры играйте,
Детство от нас скорыми шагами уходит.
Смейтесь, песни пойте, пока молоды.
Голос к старости угасает.
Ребята, ребята, не плачьте.
Детский смех на всю жизнь запасайте.
Густые ваши кудри пока не потускнели.
Белые зубы пока не пожелтели.
Детские слова пока не позабыты.
Смейтесь, играйте, песни слагайте,
Детство от нас скорыми шагами уходит.

«А сама-то она как маленькая, — думает Миргасим, — песню поёт, головой качает, чуть не пляшет».

Почистила бабушка башмаки, завернула в газету и снова спрятала в свой зелёный сундук.

— Они ещё кому-нибудь пригодятся, когда-нибудь после войны… Дедушка сшил их из самой хорошей кожи, какую можно было достать в старые времена. И сам он был лучший сапожник во всей нашей деревне, а может быть, даже в целом свете. Но ты о башмаках не горюй, мой внук. Были бы ноги, а сапоги будут! — И подала ему мамины старые сапоги.

Миргасим обулся:

— В самый раз!

Он поднял ногу, мама, наклонилась, пощупала:

— Великоваты. Намотай на ноги портянки, потом обувайся. Да поскорее. Сегодня пойдёшь со мной на работу.

С непривычки Миргасим долго возился с портянками. Не удавалось намотать как положено: ровно, гладко. Но бабушка, пока мама не смотрела, помогла. А сапоги-то, конечно, он натянул на ноги сам.

Встал, прошёлся по комнате:

— Нигде не жмёт.

— Вот и хорошо. Возьми в сарае лопату, и пойдём на ферму. Кроме тебя и меня, нет сегодня свободных рук, чтобы коровники почистить.

Миргасим шагал по весенней, почерневшей дороге. Мама шла чуть впереди, и он видел, как играют блики света на её красной косынке.

Снег ещё лежал по обочинам и на полях, но чёрные птицы с белыми клювами — грачи — уже мерили большими шагами тёмные пятна проталин, словно хозяйство своё на лето у зимы принимали.

Солнце поднялось над горизонтом и отражалось теперь в каждой луже, в каждой ледышке. Хорошо было Миргасиму шагать в маминых сапогах по этой сверкающей, убегающей в небо степной дороге. Он нёс на плече лопату и думал:

«Сегодня так буду работать, что даже Зуфер мне позавидует. Один он в нашем доме мужчина, что ли?»

Старое Шаймурзино — Москва

Примечания

1

Абзе́й — дядя. Сара́н-абзей — дядя Саран.

2

Ага́й — старший брат (почтительное обращение).

3

Сэке́ — широкая деревянная лежанка.

4

Чулпа́н — Венера.

5

Бламы́к — болтушка из муки.

6

Атке́й — папа.

7

В ту пору самоходных комбайнов ещё не было, комбайн двигался при помощи трактора.

8

Айран — кислый напиток из простокваши и воды.

9

Абы́й — почтительное обращение к старшему.

10

Стихи Е. Тараховской.

11

Эби́ — бабушка.

12

Сабанту́й — весёлое празднество с играми, плясками, состязаниями.

13

Шайта́н — сумасшедший.

14

Душма́н — разбойник.