Теодор Гладков - Менжинский

• Название: Менжинский
• Автор: Теодор Гладков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

Книга Т. Гладкова и М. Смирнова посвящена жизни большевика Вячеслава Рудольфовича Менжинского, прошедшего путь от пропагандиста-революционера в студенческих и рабочих кружках до заместителя Ф. Э. Дзержинского по Особому отделу ВЧК, председателя ОГПУ.

---

Весь быт семьи Менжинских, как и их друзей Стасовых, Трубниковых, Бекетовых, был пронизан интересом к просвещению, культуре, передовым идеям эпохи. Поэтому не удивительно, что огромный интерес у мальчика вызывали Пушкин и Лермонтов, Некрасов и Крылов, о поэзии которых в семье шли непрерывные разговоры.

«Маленький Вячеслав, — вспоминала Вера Рудольфовна, — запоем читает стихи. И в его увлечениях рядом с историей стала поэзия. Он особенно увлекался Лермонтовым:

…Мерный звук твоих могучих слов
Воспламенял бойца для битвы…»

По душе мальчику пришлись и стихи Н. А. Некрасова. Он знал наизусть сотни строк любимого поэта и вечерами, когда семья собиралась в гостиной, с упоением декламировал:

…Мать отчизна! Дойду до могилы,
Не дождавшись свободы твоей!

Но желал бы я знать, умирая,
Что стоишь ты на верном пути,
Что твой пахарь, поля засевая,
Видит ведреный день впереди,

Чтобы ветер родного селения
Звук единый до слуха донес,
Под которым неслышно кипения
Человеческой крови и слез…

Увлечение мальчика поэзией было настолько сильно, что «с восьми лет, — вспоминала его старшая сестра, — он писал стихи, исписывая ими целые тетради. Быть писателем казалось ему тогда высшим призванием человека».

В первые дни осени 1886 года перед Вячеславом Менжинским открылись двери 6-й гимназии, которая помещалась у Чернышева моста через Фонтанку. Жили в это время Менжинские в небольшой квартире в доме № 9 по Ивановской улице, в Московской части Петербурга.

Шестая Петербургская гимназия была типичной классической гимназией, главным назначением которой было вырастить преданных царю слуг, нерассуждающих чиновников. Для классической гимназии был характерен односторонний, оторванный от жизни классицизм с упором на преподавание древних языков. Естествознание изучалось только в начальных, первом и втором классах, география — с первого по пятый класс. Немного было часов и математики с физикой. Главными предметами были закон божий, древние языки — латинский и греческий, на них отводилось больше сорока процентов времени, современный иностранный и русский языки.

Из учителей, наиболее жестоких и бессердечных, были выбраны так называемые классные наставники, которые шпионили за каждым учеником не только в классе, но и имели право являться на дом и совать свой нос всюду, вплоть до семейных отношений родителей.

И вот в такую-то гимназию, эту тюрьму мыслей, попадает Вячеслав Менжинский, умный, начитанный мальчик, выросший в условиях свободного обмена мыслями и мнениями. Это было все равно что с морского простора с его безбрежной ширью и с его свежим ветром попасть в тесную затхлую камеру крепостного равелина.

И нет ничего удивительного, что Вячеслав Менжинский не сохранил от пребывания в средней школе ни единого светлого воспоминания. Более того, уже будучи взрослым, он говорил, что, если его ночью мучил кошмарный сон, значит, ему снилась гимназия.

Только чувство долга и боязнь огорчить родителей нерадением или неаккуратностью заставляло Менжинского в положенное время появляться в гимназии, снимать шинель, отправляться в класс и садиться за парту.

Вячеслав был спокойным мальчиком, тихим, даже застенчивым, как девочка. Участия в шумных играх и возне гимназистов он не принимал. На переменах чаще всего он сидел за своей партой и читал принесенную из дому книгу, за что ему нередко выговаривал классный наставник.

Только в книгах он находил духовное удовлетворение. Они восполняли пустоту классных занятий. И если учителя отмечали его непременные успехи в учебе, то эти успехи были не следствием прилежания к предметам гимназической науки. Они легко давались ему благодаря блестящим способностям.

Но если этот гнетущий формальный классицизм окончательно оглуплял совсем неспособных дворянских недорослей, то он же пробуждал дух протеста у гимназистов, живых и мыслящих, таких, как Вячеслав Менжинский. Вначале этот протест выражался в чтении «посторонних» для гимназии книг, затем в стремлении выйти за рамки школьных учебников, в самостоятельном изучении полюбившихся предметов, в стремлении познать подлинную науку. Таким образом, у любознательных юношей — а именно к ним принадлежал Менжинский — параллельно с гимназической шла другая, совершенно иная жизнь. Старшая сестра Вера в своих воспоминаниях писала: «Часто можно было застать Вячеслава Менжинского в такой позе: на столе учебник, а на коленях совершенно посторонняя гимназической учебе книга».

Нужно было, в отличие от многих сверстников, обладать сильным характером, чтобы восполнить пустоту гимназических уроков самостоятельным чтением научных и политических книг. В первые гимназические годы продолжается увлечение поэзией и историей. На смену Карамзину и Соловьеву приходят Ламартин, Тьер и Минье. Вячеслав целыми кусками цитирует великих ораторов великой революции. Марат и Робеспьер, деятели Парижской коммуны становятся его любимыми героями. Любовь и интерес к истории Франции, к ее революционной истории XVIII и XIX столетий, как и любовь и интерес к русской истории, останутся на всю жизнь.

Увлечение историей вызывает интерес к латинскому и греческому языкам. Не обошлось здесь и без влияния отца, который прекрасно знал латынь. Преподавателем латинского языка в гимназии был Иосиф Иванович Кабеле, который 35 лет проработал в одном учебном заведении — с 1 августа 1877 по 1 августа 1912 года. В отличие от других учителей латыни, «обычно тупых и ограниченных карьеристов из немцев, оказавших отвратительное и умственное и нравственное влияние на русскую гимназию», Иосиф Кабеле был примером добросовестности и порядочности, приветливости и сердечности к ученикам. Интерес к изучению латинского языка, зажженный отцом, Рудольфом Игнатьевичем, и преподавателем Иосифом Ивановичем Кабеле, в дальнейшем разовьется в страсть к изучению языков, которая будет сопровождать Менжинского до конца жизни.

В младших классах Вячеславу особенно нравилась естественная история. Но даже этот предмет преподавали в гимназии так сухо, без каких-либо опытов и наблюдений над живой природой, что интерес к нему наверняка бы угас, если бы не принес однажды отец домой книгу Брема «Жизнь животных». Читая Брема, Вячеслав уносится мыслями в таежные дебри Сибири, камышовые заросли на берегах Аму-Дарьи, в азиатские джунгли и африканские саванны, где жили удивительные животные, росли невиданные деревья, в ветвях которых распевали песни неведомые птицы. Вслед за Бремом осилена «Философия зоологии» Ламарка и буквально «проглочены» сказочные приключения охотников и путешественников из журнала «Природа и охота», принесенного в гимназию кем-то из товарищей.

По-новому осветила его взгляды на живую природу книга Чарлза Дарвина «Происхождение видов». За Дарвином последовало знакомство с герценовскими «Письмами об изучении природы», произведениями Чернышевского, Добролюбова, Писарева.

Как-то Менжинский услышал о полете Д. И. Менделеева на воздушном шаре для наблюдения солнечного затмения. Этот разговор настолько возбудил у Вячеслава интерес к Менделееву, что он раздобыл менделеевский труд «Периодическая законность для химических элементов» и самостоятельно осилил его, хотя и не без труда. Эта книга родила новое увлечение — химией, к которому Менжинский еще не раз вернется.

Первым следствием чтения книг по естественной и гражданской истории, увлечения произведениями революционных демократов было то, что Менжинский в 16 лет перестал верить в бога, сбросил с себя крест и прекратил ходить в церковь. В те времена это было не так просто и легко сделать.

Годы учения Вячеслава Менжинского в шестой гимназии совпали с периодом «разнузданной, невероятно бессмысленной и зверской реакции»[1]. Восьмидесятые годы прошлого столетия, по выражению современника, были годами безвременья, годами проповеди малых дел, «которая наполняла страницы казенной прессы». Но была и другая пресса — легально-демократическая и нелегальная, которая будила ум, звала к освобождению из болотной тины. И молодой Вячеслав Менжинский запоем читает эти запрещенные для гимназистов книги. В классе нашлись единомышленники. По старым, 60-х годов, журналам «Современник», «Русское слово» гимназисты составили чуть ли не полное собрание литературно-художественных и литературно-критических произведений, статей на общественно-политические темы Чернышевского, Добролюбова, Писарева и читали их во время уроков, на переменках, уносили домой. Уличенного в чтении запрещенных книг беспощадно выкидывали из гимназии с «волчьим билетом» — с отметкой о запрещении принимать в другие гимназии.