Дэн Симмонс - Двуликий демон Мара. Смерть в любви

• Название: Двуликий демон Мара. Смерть в любви
• Автор: Дэн Симмонс
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Мистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-59019-3

На время вырвавшись из ада вьетнамской войны, Джон Меррик и его боевой друг Трей решили провести отпуск в Бангкоке. Двое молодых солдат шатались по городу в поисках самых экзотических приключений. И наконец нашли нечто совершенно необычное. Про этот секс-аттракцион рассказывали разное — вплоть до того, что тебя будет любить демон в обличье женщины по имени Мара. И действительно, парни увидели нечто такое… Трей, одержимый идеей попробовать все это сам, поехал к Маре в одиночку… и погиб жуткой смертью. Джон пытался его остановить, но не смог… И вот спустя много лет он возвращается в Бангкок, чтобы рассчитаться за смерть друга. Рассчитаться с демоном, дарующим любовь…

---

Мы с Кэролайн одни на бобслейной трассе. Она не притормаживает, и я изо всех сил стараюсь догнать ее. На самом деле я ничем не смогу помочь, случись что. Мы на разных санках. Но если она перевернется, если вылетит с трассы на вираже, я должен быть рядом, чтобы последовать за ней.

Кэролайн оглядывается, когда мы выносимся из рощицы осиновых деревьев с мерцающими на фоне черного неба листьями. Я кричу ей притормозить, хотя знаю, что мои слова теряются в шуме ветра.

Незадолго до того, как мне все стало предельно ясно, я пошел с Кей на преподавательскую вечеринку. Всегда недолюбливал ее коллег по школе, а по колледжу просто на дух не переносил.

Тем вечером какой-то придурок в уставной форме — то есть твидовом пиджаке с кожаными заплатками на локтях — спросил меня, чем я занимаюсь, и я ответил: «Энтропией».

— Интересно, — сказал придурок, поправляя старушечьи очки. — Я преподаю физику. Возможно, у нас есть общие интересы.

— Вряд ли. — Я уже успел выпить несколько двойных виски, но не чувствовал ни малейшего опьянения. — Меня занимает только полночный час, когда энтропия бодрствует.

К нашему разговору без приглашения присоединился второй придурок, в котором я смутно опознал заведующего кафедрой, где работала Кей.

— Какая интересная фраза! — Его акцент наводил на мысль о бруклинце, много лет прожившем в Лондоне. — Ваша?

— Нет, — сказал я, радуясь возможности уличить собеседников в невежестве. — Шекспира. — Эту фразу слышал в какой-то шекспировской пьесе, на которую ходил еще в колледже, и она врезалась в память. Был уверен, что это Шекспир.

— О, сомневаюсь, — с вежливым смехом сказал придурок номер два.

— Да сомневайтесь на здоровье, — выпалил я, внезапно разозлившись. — Если вы не знаете классику — ничем не могу вам помочь.

Физик снова поправил очки. Его голос звучал мягко, но явственно различались нотки превосходства:

— Фраза хороша, но едва ли принадлежит Шекспиру. В шестнадцатом веке понятия «энтропия» еще не существовало.

— Может, там было другое слово? — спросил придурок с кафедры английской литературы.

— Или другой драматург? — добавил физик.

— Это Шекспир, — сказал я, пытаясь придумать какое-нибудь по-настоящему остроумное — на университетском уровне — убийственное замечание напоследок. Но удовольствовался тем, что швырнул на пол стакан с виски и стремительно вышел прочь.

Около четырех месяцев я провел за чтением шекспировских пьес. Начал с «Гамлета» и «Макбета», которые проходил по литературе в колледже и видел в театре, а потом стал читать остальные. Почти во всех так называемых комедиях содержались трагические эпизоды, а в самых страшных трагедиях — эпизоды явно комические, пускай сколь угодно короткие.

Наконец я нашел. Строчка была из «Короля Генриха IV», часть 1, акт II, сцена 4. Только она гласила: «Зачем же почтенная старость бодрствует в полночный час?» (What doth gravity out of his bed at midnight?)

«Ну и черт с ним», — решил я, постаравшись настроиться на философский лад.

Мы почти на середине трассы, а Кэролайн даже не думает тормозить.

Мы взлетаем высоко на стенку желоба на поворотах, с грохотом скатываемся вниз на выходе из них, потом взлетаем еще выше на более крутых виражах. Все равно что катиться на тобогане по бетону.

Наша скорость возрастает по мере спуска. Я с ужасом думаю о последнем участке трассы.

Оранжевая Папка появилась в Индианаполисе, когда я искал, куда положить дело Джонсонов и несколько других дел, которые вел тогда. Какая-то временная секретарша — кажется, Гвен — заказала в контору дурацкие оранжевые папки, и я вытащил одну такую из мусорной корзины и положил к себе в стол.

Теперь она очень толстая.

Две недели назад — еще до того, как я уехал из Орегона, чтобы попробовать начать все сначала в Колорадо, — два автомобиля ехали навстречу друг другу по узкой дороге вдоль побережья. Сгущался туман. Разделительная разметка отсутствовала. Водитель «БМВ-88», следующего в южном направлении, опустил окно и высунул голову наружу, чтобы лучше видеть дорогу, а водитель «Ауди-87», следующего в северном направлении, решил сделать то же самое…

На прошлой неделе Том занес мне дело дантиста по имени доктор Болт, который в обеденный перерыв поехал прокатиться с любовницей на своем новеньком «Ягуаре» с откидным верхом и кожаным салоном…

Черт.

Большинство дорожных аварий похожи на ту, что едва не произошла на наших с Кэролайн глазах вчера. Осколки стекла, сверкающие в свете фар. Разбросанные по откосу вещи. Тела, накрытые простынями, или все еще зажатые в груде искореженного металла, или лежащие в бурьяне с неестественно вывернутыми конечностями. Гораздо больше крови, чем можно представить. В случае со Скаутом крови почти не было. Поэтому я продолжал надеяться, что все обойдется, даже когда он начал остывать у меня на руках.

Кэролайн катится очень, очень быстро, но я тяжелее, а потому в конце концов догоняю и иду вплотную за ней. Она предельно сосредоточена на своих действиях, захвачена головокружительной радостью управляемой скорости. Она вся собирается перед очередным поворотом. Когда мы проходим вираж, наши санки разделяют лишь несколько дюймов, и я вижу, что Кэролайн улыбается, с разрумянившимися щеками.

Несчастные случаи — как смерть. Они подстерегают нас повсюду. Они неотвратимы. Неизбежны. Какие планы ни строй, они их разрушат.

Но я начинаю видеть разницу между гравитацией и энтропией. Все случаи, собранные в Оранжевой Папке, — правда, но сама Оранжевая Папка — ложь. Моя ложь.

— Привет, па! — Кэролайн оглядывается через плечо и машет рукой, а потом снова сосредоточивает все свое внимание на тормозном рычажке и готовится к следующей серии виражей. Я уже давно не видел дочку такой счастливой.

Машу в ответ, когда она уже не смотрит, и слегка притормаживаю. Расстояние между нашими санками увеличивается.

Кучка безмозглых фундаменталистов пикетировала среднюю школу рядом с домом, где живут Кей и Кэролайн. Где, возможно, скоро буду жить и я. В прошлом году они выступали против приема на работу «гуманитариев-атеистов». В этом устроили пикет, поскольку один из учителей-естественников, твердо уверовавший в истинность науки, заявил детям, мол, все исследования свидетельствуют, что жизнь на Земле зародилась случайно, что если взять котелок с «первичным бульоном» и хорошенько взболтать, хорошенько потрясти, даже хорошенько заморозить, вы получите органические вещества. Позвольте органическим веществам достаточно долго претерпевать различные случайные воздействия, и вы получите Жизнь. Жизнь с большой буквы «Ж».

Фундаменталистов оскорбляло предположение, что такая священная и важная вещь, как Жизнь, может оказаться случайностью. Они хотят видеть в ней результат сознательной воли, план, схему, простой, стройный, тщательно разработанный и доступный пониманию проект, созданный божеством, которое, как отец Кей, рассчитает все допуски с коэффициентом запаса прочности пять или десять.

Ладно, черт с ними. Случайности происходят. Мы — одна из них. Но наша любовь друг к другу не случайна. Как и радость дней, проведенных вместе. И наша забота друг о друге. И страх при мысли о всевозможных острых углах, когда наши дети начинают ходить.

Но иногда нам приходится быть отважными, как Скаут, и очертя голову бросаться в пустоту — зная, что любимый человек поймает нас, если сможет.

Кэролайн ушла далеко вперед. Она стремительно проходит виражи, с грохотом проносится по прямым участкам трассы, и ее желтый свитер кажется очень ярким.

Я тяну тормозную ручку на себя и продолжаю спуск на спокойной скорости, отвечающей моему настроению. Хочу посмотреть по сторонам, полюбоваться проплывающими мимо пейзажами. Возможно, я больше никогда не вернусь на эту гору.

Издалека до меня доносится счастливый смех Кэролайн, и у меня вдруг болезненно распирает грудь от чувства любви. Ничего не имею против такой боли. Мы опередили грозу, но я слышу рокот грома, и на щеку шлепается капля влаги.

Мы спустились ниже, чем я думал. Уже видно подножие склона, но до него пока довольно далеко, и еще есть время насладиться спуском. Теперь Кэролайн летит стрелой. Она коротко оборачивается и вскидывает руку, потом снова устремляет взгляд вперед. Въезжает в очередную рощицу и на несколько секунд исчезает из виду, но я уверен, сейчас она появится, и она появляется — желто-синее пятно — гораздо ниже по склону. Ее санки находятся в идеальном равновесии между гравитацией и скоростью, ее душа находится в идеальном равновесии между сосредоточенным спокойствием и восторгом.

Я поднимаю руку и машу Кэролайн, хотя она не смотрит.

А потом машу еще раз.

СМЕРТЬ В БАНГКОКЕ