Анатолий Марков - Родные гнёзда

• Название: Родные гнёзда
• Автор: Анатолий Марков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1962

---

— А ить верно, голубь ты мой, верно, и выпивали, и закусывали, — признавалась, наконец, старуха, —ну к што ж, заходите, ребятки, только в деревне глядите не проговоритесь. А то стражник, чума его задави, толстая харя… и так меня в упор уж не видит. Ну да что с меня, старухи, ему взять… да вот и барчуки, пошли им господь здоровья, в случае чего бабку в обиду не дадут… ась?

На бахче у старушки Алексей начинал энергично хлопотать по устройству ужина и разводить костёр. Бабка в своей крохотной кухоньке, поворачиваясь в ней как черепаха в шайке, жарила нам яичницу с салом, и откуда-то из под лопухов уже тёмного огорода таинственно приносила под фартуком осыпанную песком мокрую бутылку, которая немедленно поступала в нераздельное распоряжение Календаря.

Было так хорошо и спокойно сидеть у костра, окружённого мраком тёплой летней ночи, и слушать её голоса. Тишина и покой нарушались лишь многоголосым хором лягушек, старавшихся в лугах, да свистом крыльев запоздавших уток, возвращавшихся в болота с хлебных полей. Здесь же у старухи мы и ночевали в крохотной и на редкость уютной пуньке, на ворохе свежего сена, чтобы на заре, поёживаясь от свежести, встать к утреннему перелёту.

Звериное кладбище

В прежнее время в охотничьей литературе трактовались некоторые до сих пор не совсем разрешённые вопросы из жизни животных и птиц, как, например, ежегодная птичья миграция с севера на юг и обратно весной и осенью, а также вопрос о том, куда деваются трупы умерших от старости животных и птиц, которых никто и никогда не видел. Этот последний вопрос в молодости меня особенно, как охотника, интересовал, и я всячески старался его осветить путем чтения и бесед со старыми и опытными охотниками. Из этих источников я узнал, что как в Индии, так и в тропической Африке, в недоступных джунглях, существуют «звериные кладбища», куда собираются к старости умирать естественной смертью одряхлевшие звери и птицы, чтобы, ослабев, не попасть в руки хищников и самого жестокого из них — человека. Туземцы, считающие такие кладбища заколдованными местами, их избегают, в противоположность белым охотникам-промышленникам, которые усиленно разыскивают «звериные кладбища» для того, чтобы воспользоваться слоновой костью от целых поколений там умерших слонов.

В России, как мне передавали, такие места прежде были в сибирской тайге, на Кавказе у Теберды и в Литве, в знаменитой Беловежской Пуще. Когда во время Первой мировой войны мне пришлось побывать в этой последней, я свёл там знакомство и приятельство с пожилым лесником, отец и дед которого служили сторожами в Пуще. Он мне рассказал много интересного из жизни Беловежья, и в том числе следующее по поводу «звериного кладбища».

— Сам я только слышал, а не видал этого места, хотя у нас все лесники и объездчики хорошо знают, что в самой чаще Пущи находится большое болото, через которое нет для человека никакого прохода, но будто бы звери проход этот знают, и там-то и находится место, о котором вы спрашиваете. Мой отец в молодости, по особому случаю, видел это «звериное кладбище», и вот что мне рассказал: «Было это в престольный праздник нашей деревни, куда я ходил из сторожки в церковь, Ну, конечно, дома я выпил и по дороге заблудился на возвратном пути, хотя знал уже хорошо Пущу. И такой на меня «блуд» напал, что я три дня по лесу ходил и уже не чаял на свет божий вырваться. Ну вот тут-то на второй день и занесла меня нелёгкая на это самое кладбище. Лазил я, лазил по болоту, кругом топь невылазная, и думал я, что мне настал конец. Сам знаешь, в Пуще такие болота, что до смерти человека затягивают; много в них зверья и скота каждый год тонет, да и с бабами случается, которые за грибами ходят. Думал, что больше уже и света божьего не увижу, как вдруг вышел я на поляну, десятин в пять окружностью, середь дремучего леса, а поляну эту со всех сторон болото обошло. Смотрю, а посередь этой круговицы озеро светится. Огляделся я кругом и жуть меня взяла: кругом от деревьев темь страшная, дрёма и смрад, а кругом видимо-невидимо валежника навалено. И такой этот валежник старый да гнилой, что меня удивление взяло. Глянешь — будто дерево лежит, как есть живое и от мха всё зелёное, а ступишь на него ногой, оно и развалилось трухой. Сам знаешь, иное дерево в Пуще и двести лет пролежать таким манером может. А кругом озера, смотрю, всяких звериных костей навалено видимо-невидимо, целыми ворохами лежат, белеются. Какие ещё в мясе лежат, а иной зверь ещё и кожей обтянут, в шерсти: видать, что недавно лёг на бок и издох. Сел я на пенёк под дерево, сам не свой сижу от удивления. И что ж ты думаешь? Пока я сидел, часа два отдыхал, так за этот срок к озеру штук до пяти разного зверья подошло. А до того вокруг озера и так их до трёх десятков сидело: и лоси, и свиньи дикие, и козы, и барсуки. Иной от старости помирает, другой от раны, что разжился где-то, и все норовят воды испить перед кончиной. И что ж ты думаешь? Тут же и птичье кладбище оказалось, тоже видимо-невидимо сколько птицы по деревьям сидело. Не пьют ничего и не едят, а сидят рядком нахохлившись, да глаза под лоб подкатывают, пока не свалятся на землю. При мне штуки три с дерева упали, как листья осенние. Не утерпел я, подошёл да и поднял такого глухаря за крыло, а его и не слышно в руке, потому что в нём только обличье осталось, да пёрышки пустые, а сам он весь выболел… Ну потом и сам закаялся, что подошёл к озеру и зверьё обеспокоил, он ведь хоть и зверь прозывается, а всё ж обиделся, что человек к нему в такое тайное место зашёл. Совсем какие звери кончались, а как учуяли крещёную душу, так кто захрипел, кто зарычал, а какой-то медведь, я его и не разглядел со страха, нечистая сила, так взревел, что аж лес загудел, да ещё сроду я того не видел, у этого медведя вся шерсть дыбом стала. Беда да и только, как напоследок взлютовались. Я вижу, дело плохо, давай бог ноги оттуда, и как из этого окаянного болота выбрался, и сам не знаю, видно, господь погибели моей не захотел. После рассказывал я про это дело старым лесникам, так те только головами покачали и говорят: «Тебя, Никита, сама Царица Небесная от беды отвела, знаем мы, что есть в самой чащице в Пуще огромное болото, но только через него проходу нету, и спокон веков все люди в нём пропадали, каких нелёгкая в него заносила».

— Отец потом признался, что к болоту в Пуще и подходить потом опасался, да и я сам много раз болото видел, а кто же его знает, то самое оно али нет, знаю только, что проходу в него никакого нету, а что в ейной середине, сказать не могу, да и никто не знает, может, и теперь там «звериное кладбище» сохраняется…

Рыбная ловля

Наш Щигровский уезд является наиболее возвышенной частью Курской губернии и поэтому служит водоразделом речных бассейнов трёх различных морей: Чёрного, Азовского и Каспийского. Река Тим, протекавшая через усадьбу моего отца, брала своё начало около уездного города того же имени, впадая в реку Сосну, приток Донца. Текла она хотя и по степной местности, но вдоль всего течения сплошь тянулись большие сёла и деревни: Белый Колодезь, Карандаково, Липовское, Красная Поляна и Савины.

Как и большинство русских рек, она имела правый берег луговой, левый возвышенный, по которому и были расположены перечисленные сёла. Луговой берег представлял собой сплошь заливные луга с камышами, заводями и ивовыми зарослями. Тим, река неглубокая с тихим течением, илистым дном и мутной водой, изобиловала рыбой. В ней в большом количестве водились толстые карпы, серебряная плотва, скользкие налимы, колючие ерши, слюнявые лини, окуни, щуки, караси и во множестве мелкая, но очень вкусная рыбёшка, именовавшаяся по-местному «пескарями».

Каждые 5‑10 вёрст река прерывалась плотинами и водяными мельницами, по ней же, на расстоянии 15‑20 вёрст друг от друга были расположены помещичьи имения Каменовых, Говорухо-Отрок, Ломанович, Шатиловых и Марковых с обширными парками и фруктовыми садами, причём в каждом из них обязательно находились лодки для катания.

Повсюду, где река текла не по степи, берега её утопали в плакучих ивах, которые купали свои ветви в воде, образуя местами весьма красивые уголки.

У нас в усадьбе перед господским домом, стоявшим на горе, густо заросшей старыми кустами сирени, находился большой пруд, с одной стороны которого была река, его образовавшая, а с другой плотина с водяной мельницей. В двух местах этой последней были устроены «заставки», которыми регулировался в пруду уровень воды, нужный для работы мельницы. Помимо мельницы для помола здесь же находилась и так называемая «рушка», в которой с помощью той же водяной энергии работали «толкачи», очищавшие просо от шелухи. За мельницей река распадалась на два рукава, причём один из них, проходивший через парк, образовывал остров десятины в две размером, на котором находился фруктовый сад.