Айзек Азимов - Ранний Азимов (Сборник рассказов)

• Название: Ранний Азимов (Сборник рассказов)
• Автор: Айзек Азимов
• Жанр: Научная Фантастика

---

Как же мы пятеро, затерявшиеся среди сугробов Среднего Запада, следили за этим процессом! Мы получали все, какие могли, газеты из Миннеаполиса и Сент-Пола — они приходили к нам с двухдневным опозданием — и жадно вчитывались в каждое слово. На два месяца работа над "Новым Прометеем" прекратилась полностью.

Поначалу ходили слухи, что правительство объявит закон антиконституционным, и по всем крупным городам страны прокатились чудовищные демонстрации протеста. Лига Праведников оказала этому движению поддержку — и тут даже Верховный Суд не устоял. Конституционность закона была признана пятью членами против четырех. Наука оказалась подавленной голосом одного человека.

Члены ФКНИИ были людьми Элдреджа, переданными ему душой и телом, и все, что не могло гарантировать немедленного промышленного использования, оказалось под запретом.

"Наука слишком далеко нас завела, — заявил Элдредж в одном из своих известных выступлений. — Нам следует приостановить ее на неопределенное время и привести мир в порядок. Только благодаря этому и вере в Господа мы можем надеяться достичь подлинного и постоянного процветания".

Но это стало одной из последних проповедей Элдреджа. Он так никогда полностью и не оправился после перелома ног, случившегося с ним в том роковом июле семьдесят третьего, и активная деятельность, особенно в те напряженные дни, роковым образом сказалась на его организме. Второго февраля семьдесят шестого года он скончался, вызвав в обществе потрясение, не имевшее себе равных со времени убийства Линкольна.

Впрочем, немедленного воздействия на ход событий его смерть не оказала. Законы ФКНИИ, к примеру, строго выполнялись еще долгие годы. Наука стала столь затравленной и косной, что все большее число ученых уходило в теоретические и философские области. Качество обучения в университетах достигло самого низкого уровня с начала двадцатого века.

Эти тенденции в большей или меньшей степени распространялись на весь цивилизованный мир, достигнув даже самых глухих уголков Англии, и, возможно, в меньшей степени сказались на Германии, которая последней не устояла перед заразой Неовикторианства.

Окончательно наука скатилась в надир весной восьмого года, буквально за месяц до завершения "Нового Прометея", когда было оглашено "Пасхальное Послание". Согласно ему, любые самостоятельные исследования и эксперименты объявлялись запрещенными ФКНИИ, однако, сохранил за собой право поощрять отдельные работы из "особых соображений".

В ту пасхальную субботу мы с Джоном Харманом стояли возле поблескивающего металлом корпуса "Нового Прометея", я — в глубочайшем унынии, он же — чуть ли не в веселом расположении духа.

— Ну, Клифф, мальчик мой, — говорил он, — последняя тонна топлива, несколько завершающих прикосновений — и я буду готов ко второй попытке. Наконец-то вознесусь в небеса, и мечта человечества станет явью. Сделаю оборот вокруг Луны, первым из людей увижу ее обратную сторону — и вернусь. Есть смысл рискнуть.

— У вас не хватит топлива для посадки на Луну, босс, — заметил я. — Вот жалость!

При этих словах печальный вздох вырвался у кучки окруживших его людей, но Харман не обратил на это внимания.

— Счастливо, — сказал он. — Скоро увидимся. — И с бодрой улыбкой поднялся на корабль.

Четверть часа спустя мы впятером сидели вокруг стола в гостиной, нахмурившись, погрузившись в размышления, и время от времени поглядывали из окна наружу — туда, где только выгоревший участок травы обозначал место, на котором несколько минут назад стоял "Новый Прометей".

Симонов вслух высказал то, что было на уме у всех нас

— Может, для него было бы лучше не вернуться. Думаю, если он возвратится, ему уготован не самый лучший прием

И мы в мрачной уверенности согласно закивали ему в ответ.

Каким же глупыми представляются наши прогнозы теперь, по прошествию трех десятилетий!

Я не был свидетелем всего остального, так как не видел Хармана, пока месяц спустя его полный приключений полет не завершился успешной посадкой. Прошло целых тридцать шесть часов, прежде чем поступило сообщение, что какой-то реактивный снаряд с ревом пронесся над Вашингтоном и зарылся в ил на берегу Потомака.

Исследовательские группы оказались на месте посадки через пятнадцать минут, еще через пятнадцать минут появилась полиция. Тогда же выяснилось, что упал не снаряд, а ракетоплан. Они с благоговейным страхом взирали на изможденного человека, еле выбравшегося наружу и шатавшегося от слабости.

Воцарилось полнейшее безмолвие, пока астронавт не погрозил кулаком ошарашенным наблюдателям и не прокричал:

— Ну, смелей же, хватайте меня, болваны! Но я достиг Луны, а ее вам не достать. Волоките меня во ФКНИИ. Может, они заявят, что полет — нелегален, и, следовательно, недействителен. — Он слабо засмеялся и неожиданно упал.

Кто-то крикнул:

— В больницу его! Он болен!

Хармана, находившегося в глубочайшем обмороке, положили в полицейскую машину и увезли — еще до того, как власти установили охрану вокруг ракеты.

Прибыли правительственные чиновники, обследовали корабль, прочитали бортовой журнал, подвергли экспертизе рисунки и фотографин Луны и, наконец, в молчании удалились. Толпа росла, ходили слухи, что люди долетели до Луны.

Как ни странно, но возмущенных этим фактом оказалось немного. Люди были заинтригованы и взволнованы, в толпе перешептывались, бросали любопытные взгляды на бледный лунный диск, с трудом различимый в ярких лучах солнца. А потом установился неловкий покров молчания, молчания нерешительности.

Тем временем в госпитале Харман назвал себя, и переменчивый мир охватило безумие. Даже сам Харман с изумлением взирал на резкие перемены, произошедшие в общественном мнении. Это было почти неправдоподобно, но — было. Скрытое недовольство в сочетании с героическими сказаниями о человеке, сумевшем противостоять потрясающим чудесам, — теми сказаниями, что от начала времен заставляли тревожно сжиматься человеческую душу, — завлекали людей во все крепнувшее движение антивикторианства. А Элдредж был уже мертв — и не нашлось человека, способного заменить его.

Вскоре после этого я навестил Хармана в госпитале. Он уже поднимался, хоть и с трудом, ибо оказался наполовину завален телеграммами, письмами, посылками Харман бегло взглянул на меня и кивнул. Потом прошептал:

— Ну, Клифф, маятник-то все же двинулся назад!

Слишком страшное оружие

The Weapon Too Dreadful to Use (1939)
Перевод: Б. Миловидов

Карл Франтор находил пейзаж удручающе-мрачным. Низко нависшие облака сеяли нескончаемый моросящий дождь; невысокая, словно резиновая, растительность монотонного красновато-коричневого цвета простиралась во все стороны. Тут и там вспархивали птицы-прыгуны и с заунывными криками проносились над головой.

Повернувшись, Карл посмотрел на крошечный купол Афродополиса, крупнейшего города Венеры.

— Господи, — пробормотал он, — даже под куполом лучше, чем в этом чудовищном мире снаружи.

Он поплотнее запахнулся в прорезиненную ткань накидки.

— До чего же я буду рад вернуться на Землю! Он перевел взгляд на хрупкую фигурку Антила, венерианина:

— Когда мы доберемся до развалин, Антил? Ответа не последовало, и тут Карл заметил, что по зеленым, морщинистым щекам венерианина текут слезы. Странный блеск появился в крупных, похожих на лемурьи, кротких, непередаваемо прекрасных глазах. Голос землянина смягчился:

— Прости, Антил, я не хотел ничего дурного сказать о твоей родине.

Антил повернул к нему зеленое лицо:

— Это не из-за твоих слов, мой друг. Разумеется, ты найдешь немного достойного восхищения в чужом мире. Но я люблю Венеру и плачу потому, что опьянен её красотой.

Слова произносились плавно, но с неизбежными искажениями: голосовые связки венериан не были приспособлены для резких земных языков.

— Я понимаю, тебе это представляется непостижимым, — продолжал Антил, — но мне Венера видится раем, землей обетованной… я не могу подобрать для своих чувств должных слов на вашем языке.

— И находятся же такие, кто заявляет, что лишь земляне способны любить! — В словах Карла ощущалась сильная и искренняя симпатия.

Венерианин печально покачал головой:

— Но многие способны также чувствовать, что ваш народ отвернулся от нас.

Карл поспешил сменить тему разговора:

— Скажи, Антил, разве пейзажи Венеры не представляются тебе однообразными? Ты был на Земле, ты способен меня понять. Как может эта коричнево-серая бесконечность сравниться с живыми, теплыми красками Земли?

— Для меня она несравненно прекраснее. Ты забываешь, что мое цветовое восприятие очень сильно отличается от твоего.