Айзек Азимов - Автора! Автора!

• Название: Автора! Автора!
• Автор: Айзек Азимов
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-40568-8

---

Реджинальд де Мейстер отточенным движением поправил монокль.

— Полагаю, тебе известно, что срок ультиматума Макданлопа истекает завтра?

— Надеюсь, и ваш с Макданлопом срок тоже.

— Ты не передумаешь?

— Ха!

— Право, — вздохнул де Мейстер, — все это скучища смертная. Ты позаботился о том, чтобы мне в этом мире было удобно. Ведь в твоих книгах меня прекрасно знают во всех клубах и лучших ресторанах, я закадычный друг мэра и комиссара полиции, владелец роскошных апартаментов на Парк-авеню и великолепной художественной коллекции. И в реальном мире это волшебство никуда не исчезает. Это очень мило с твоей стороны.

— Поразительно, — задумчиво протянул Грэм, — с каким вниманием я тебя не слушаю и как отчетливо не слышу ни единого слова из того, что ты говоришь.

— И все же, — продолжал де Мейстер, — мой книжный мир, без сомнения, подходит мне куда лучше. Он более пленителен, в нем нет скучной логики, и нужды, и житейских невзгод. Словом, нужно вернуть меня обратно, и притом к активной жизни. Сроку тебе до завтра!

Грэм принялся мурлыкать какой-то веселенький мотивчик, время от времени фальшивя.

— Это что, новая угроза, де Мейстер?

— Нет, это старая угроза, только серьезней. Я лишу тебя последних остатков личности. И в конце концов под давлением общественного мнения тебе придется стать, выражаясь твоими же собственными словами, «бессловесной марионеткой де Мейстера». Видел, как эти ребята газетчики сегодня переврали твое имя?

— Я-то видел, мистер Скотина де Мейстер, а вот ты читал статейку на полколонки на десятой странице той же самой газеты? Вот, послушай: «Знаменитый криминалист подлежит призыву на военную службу без ограничений. Призывная комиссия утверждает, что Реджинальд де Мейстер в самом скором времени встанет под ружье».

Некоторое время де Мейстер был молчалив и неподвижен. Затем он последовательно произвел следующие действия: медленно вытащил из глаза монокль, грузно уселся на диван, рассеянно потер подбородок и закурил после долгого и вдумчивого похлопывания сигаретой по тыльной стороне ладони. Зоркое авторское око Грэма Дорна немедленно опознало в каждом из этих телодвижений по отдельности признак глубокого волнения и душевного разлада со стороны его персонажа.

Но никогда, ни в одной из книг на памяти Грэма де Мейстер не проделывал все четыре действия одно за другим.

Наконец де Мейстер заговорил.

— Не понимаю, зачем в последней книге тебе вообще понадобилось ставить меня на воинский учет. Эта тяга вечно и во всем следовать веяниям времени, это дьявольское желание писать на злобу дня — проклятие детективного жанра. Истинный детектив — вне времени, он не должен иметь никакой связи с текущими событиями, не должен...

— Есть только один способ избежать призыва, — перебил его Грэм.

— Если тебе непременно хотелось впихнуть туда что-то про призыв в армию, мог хотя бы написать, что я не годен к службе по какой-нибудь уважительной причине.

— Есть только один способ избежать призыва, — гнул свое Грэм.

— Это преступная халатность, — продолжал де Мейстер.

— Послушай! Возвращайся обратно в книги и можешь не опасаться, что тебя нашпигуют свинцом.

— Напиши эти книги, и я вернусь.

— Подумай о войне.

— Подумай о своем «я».

Два несгибаемых человека сошлись лицом к лицу в поединке характеров (вернее, сошлись бы, если бы Грэм до сих пор не находился в горизонтальном положении), и ни один не желал уступать.

Тупик!

Тут раздался нежный голосок Джун Биллингс и разрядил напряжение:

— Могу я узнать, Грэм Дорн, что вы делаете на полу? Сегодня я уже подметала, и ваши попытки переделать после меня мою работу меня не радуют.

— Я вовсе не подметаю. Если бы ты посмотрела хорошенько,— кротко отвечал Грэм,— то увидела бы, что твой обожаемый жених лежит здесь, жестоко избитый, страдая от невыносимой боли.

— Ты испортил мой диванный столик!

— Я сломал ногу.

— И мою любимую лампу.

— И два ребра.

— И аквариум.

— И кадык.

— И не представил своего друга.

— И шейный позвоно... Какого друга?

— Вот этого.

— Друга! Ха! — Его глаза затуманились. Она слишком юна, слишком хрупка, чтобы сталкиваться с суровой и неприглядной правдой жизни. — Это, — пробормотал он отрывисто, — Реджинальд де Мейстер.

При этих словах де Мейстер ожесточенно переломил сигарету пополам — жест, выдающий глубочайшее волнение.

— Вы... вы совсем не такой, каким я вас себе представляла, — проговорила Джун медленно.

— Не знаю. Просто... не таким — судя по тем историям, что я слышала.

— Вы мисс Биллингс, чем-то напоминаете мне Летицию Рейнольдс.

— Надо полагать. Грэм говорит, он списал ее с меня.

— Жалкое подобие, мисс Биллингс. Поразительно жалкое.

Теперь они стояли почти вплотную, взгляды их были прикованы друг к другу, и Грэм пронзительно вскрикнул. Убийственное воспоминание вдруг всплыло из глубин его памяти, и он подскочил как ужаленный.

Перед глазами у него пронеслись слова из «Дела о запачканной галоше». И из «Убийства в примулах». И из «Трагедии в поместье Хартли». «Смерти охотника», «Белого скорпиона», да и, чтобы не вдаваться в перечиспение, из всех прочих его книг.

Эти слова гласили:

«Де Мейстер обладал бесспорным обаянием, которое неотразимо действовало на женшин».

А Джун Биллингс совершенно определенно была женщиной.

И упомянутое обаяние буквально сочилось у нее из ушей и толстым слоем покрывало пол.

— Выйди из комнаты Джун, — приказал он.

— Не выйду.

— Мне нужно кое о чем потолковать с мистером де Мейстером, наедине, как мужчина с мужчиной.

— Прошу вас, уйдите, мисс Биллингс, — сказан де Мейстер.

Джун поколебалась, потом тонким голоском сказала:

— Ну, хорошо.

— Стой! — крикнул Грэм, — Что это он вдруг раскомандовался тобой? Я требую, чтобы ты осталась!

Она очень аккуратно закрыла за собой дверь.

Двое сошлись лицом к лицу. В глазах обоих сквозило выражение сильного человека, загнанного в угол. То было упорное смертельное противостояние, без пощады, без компромисса. Именно такими ситуациями Грэм Дорн всегда потчевал своих читателей: двое сильных мужчин, соперничающих за одну руку, одно сердце, одну девушку.

— Давай заключим сделку! — произнесли оба хором.

— Ты убедил меня, Реджи, — сказал Грэм, — Мы нужны нашим читателям. Завтра же я начну следующий роман о де Мейстере. Давай пожмем друг другу руки и забудем былые обиды.

Де Мейстера раздирали противоречивые чувства. Он положил руку на лацкан пиджака Грэма.

— Мой дорогой мальчик, твои доводы убедили меня. Я не могу позволить тебе принести себя в жертву ради меня. Ты полон великих замыслов, которые необходимо воплотить в жизнь. Пиши свои шахтерские романы. Вот что действительно важно, а я — нет.

— Не могу, старина. Ты так много для меня сделал и так много для меня значил. Завтра мы с тобой начнем все сначала.

— Грэм, мой... мой литературный отец, я не могу этого позволить. Неужели ты считаешь, что я бессердечный, что я не испытываю к тебе никаких сыновних чувств — в литературном смысле?

— Но война, не забывай о войне. Искореженные тела. Кровь. Все такое.

— Мой долг велит мне остаться. Я нужен моей стране.

— Но если я перестану писать, ты в конце концов прекратишь свое существование. Я не могу этого допустить.

— Ах, это — Де Мейстер с небрежным изяществом рассмеялся. — С недавних пор многое изменилось. Теперь в мое существование верит столько народу, что я крепко утвердился в реальном мире и уже не исчезну. Мне больше не о чем тревожиться.

— Ах вот как! — Грэм стиснул зубы и яростно прошипел: — Так значит, вот что ты затеял, змея подколодная. Думаешь, я не вижу, что ты собрался приударить за Джун?

— Вот что, старина, — высокомерно проговорил де Мейстер. — Я не могу позволить тебе говорить об искренней и чистой любви в таких пренебрежительных выражениях. Я люблю Джун, а она любит меня — я это знаю. И если ты со своими закостенелыми викторианскими взглядами имеешь что-то против, можешь принять побольше нитроглицерина и ударить себя по животу.

— Я тебе покажу нитроглицерин! Я иду домой и сажусь за следующий роман о де Мейстере. Ты будешь в нем главным действующим лицом, и тебе придется в него вернуться. Ну, что ты на это скажешь?

— Ничего, потому что ты не сможешь написать следующий роман о де Мейстере. Теперь я слишком реален и ты больше не властен надо мной, как прежде. И что ты на это скажешь?

Чтобы решить, что он на этo скажет, у Грэма Дорна ушла неделя, и результаты этих размышлений, к полному его изумлению, оказались совершенно непечатными.

Их вообще невозможно было каким-либо образом перенести на бумагу.

Нет, его переполняли замыслы великих романов, берущих за душу драм, эпических поэм, блестящих эссе — но о Реджинальде де Мейстере он не мог написать ни слова.