Юрий Брайдер - Замок ужаса

• Название: Замок ужаса
• Автор: Юрий Брайдер
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1991
• ISBN: 5-235-01897-4

Сборник фантастики, составленный по материалам очередного семинара ВТО МПФ при ИПО ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», проходившего в октябре 1990 года в Ирпени, под Киевом. В сборник включены также фантастические рассказы русского офицера Альфреда Хейдока, ранее не публиковавшиеся в нашей стране.

СОДЕРЖАНИЕ:

Юрий Брайдер, Николай Чадович. Мертвая вода

Елена Грушко. Хорги

Людмила Козинец. Черная Чаша

Людмила Козинец. Гадалка

Виталии Пищенко. Замок Ужаса

Николай Романецкий. Прозрение крота

Юрий Медведев. За гранью недосягаемых миров

Альфред Хейдок. Из книги «Звезды Маньчжурии»

Три осечки

Маньчжурская принцесса

Призрак Алексея Бельского

Миами

Храм снов

Песнь Валгунты

Шествие мертвых

На 1-й и 4-й страницах обложки: Бэт Эйвори (США) «В поисках приключений», «Рождение звезды»

---

У шамана мелькнула мысль, что Хорги не хочет его гибели, — и растворилась в опаляющей злобе.

— Патрон, патрон! — рычал Эркели, словно сам сделался зверем и, на секунду оглянувшись, увидел, что белая тигрица и человек, бывший в другой жизни свиньей, лежат недвижимо на траве.

— Айями!..

Казалось, это зрелище вернуло ярость и Хорги. Эркели едва успел увернуться от когтей и зубов, летящих на него, откатившись с травы в снег.

Ружье выпало из рук.

Хорги взвился в новом прыжке, но Эркели, резко приподнявшись, изловчился потянуть к себе и тут же отпустить гибкую молодую ольху.

Она хлестнула волка по груди, по лапам; прыжок был смят.

Хорги упал, переворачиваясь через голову; волк прокатился по снегу, и тут лапа его проломила тонкую корку хитро подрытого наста.

Капкан захлопнулся, и молния пронзила глаза и слух Эркели. Это был последний крик волка.

* * *

Овсянников открыл глаза и тут же зажмурился от неожиданности. Прямо в лицо ему сыпался снег. Валерий Петрович вяло подумал, что шаман оказался прав, погода для расстановки капканов — лучше не придумаешь…

Он чуть повернул голову и увидел у своей щеки смятую зелень травы, уже едва видную из-под пороши.

Вот странно… Снег идет над летней тайгой! Странно. Что же это может означать?.. И дрогнуло сердце: а если кончилось смешение времен года?!

Овсянников резко сел, и память вернулась к нему, как только он увидел рядом безжизненно свернувшееся белое, лунное тело Александры.

Приподнял ее голову — губы чуть дрогнули.

Жива, слава Богу! На шее царапины… это ведь от его же мертвой хватки! Он чуть не задушил ее!

Вскочил, схватившись за голову, побрел куда-то, ничего не видя, споткнулся, упал.

Перед ним лежал Филипп.

Шаман приоткрыл глаза. Он увидел Овсянникова… узнавание мелькнуло во взоре, но тут же его заволокло туманом.

Да что это, что? Какое-то смертельное оцепенение! А кругом…

Какая чудовищная буря разыгралась здесь, пока сам Овсянников лежал в беспамятстве? Сломанные деревья, вытоптанная до земли трава, почернелый снег… Филипп — он победил или побежден? И где этот — Хортов… Хорги?

Овсянников вгляделся — и наконец увидел его.

Пожалуй, в обычное время этот старый, надежный, отлаженный самолов мог только прижать, сломать, раздробить волчью лапу и крепко держать добычу. Но теперь… теперь по зверю оказались и капкан, и рана!

Все тело Хорги было изорвано стальными зубами. Кровь его растопила снег на траве.

Овсянников слегка коснулся его груди и почувствовал, что биение сердца под его ладонью медленно меркнет… так же медленно и неотвратимо тает закат над Обимуром. И приходит ночь…

Лицо Хортова было искажено страданием. Но это не была маска боли, нет! Он был весь… подбитый в полете. Мука неосуществленного, смертная тоска невозможности… все это легло на его лицо, прежде чем боги задули пламень его костра.

Овсянников стоял над ним и думал, что для него-то Сергей Хортов умер еще тогда — осенью. А это существо — Хорги! — к нему нет и не должно быть жалости. Но жалость была…

Он резко отвернулся и пошел к Александре.

Повинуясь даже не чувству, не мысли, а какому-то инстинкту, вдруг пробившемуся через оцепенение усталости, злобы, ревности, тоски, Овсянников огляделся и увидел на поясе у недвижимо лежавшего Филиппа охотничью фляжку.

Овсянников с трудом отцепил ее.

Филипп опять открыл глаза, не понимая, что это делает Овсянников.

— Не надо… — пробормотал он чуть слышно. — Нет… Не надо? Почему?

Овсянников открутил крышку, понюхал, слизнул каплю. Вода и вода, ну, чуть горьковатый, дымный привкус. Он хотел отпить, но тут такой спазм стиснул горло, что чуть не вырвало.

Ладно, потом. Сейчас надо привести в чувство Александру.

Овсянников сел рядом, приподнял ее, прислонил к своему плечу. Тело ее и впрямь казалось отлитым из холодного, неживого серебра! И руки его скользнули по этим совершенным, прекрасным изгибам бесчувственно, словно ласкали статую. Он прижал к ее рту флягу и запрокинул ей голову, чтобы жидкость проникла в горло.

Александра вздохнула, захлебываясь, невольно сделала несколько глотков.

И вдруг вскочила, да так стремительно, что Овсянников упал на локоть. И увидел…

И увидел, что Александра завела за спину мучительно напрягшиеся руки, а потом взмахнула ими, словно крыльями! Из горла ее вырвался пронзительный птичий крик. Она вытянулась, закидывая голову, и воззвала:

— По пути, тобой проложенному, иду! Любуюсь следами твоими, если нет тебя!..

Она не то пробежала по поляне, не то пролетела над ней… рванулась куда-то еще… может быть, искать умершего на самых дальних звездах, — да и упала.

Глаза ее были обращены к низко склоненным ветвям черной березы, под которой она лежала. Но видела она что-то другое… И последний отсвет счастья замер на ее лице.

VIII

Долго сидел Эркели между Хорги и Айями, не в силах двинуться с места. Да и не знал он, что делать теперь. Ни радости, ни горя не было в его лице, хотя погублены были все те, чью погибель завещала ему прародительница Ллунд, и было спокойным его сердце. Спокойным и холодным.

Наконец он поднял голову, вспомнив, что осталось еще одно. Последнее.

Этот человек, бывший в другой жизни свиньей… тот, который дал Айями напиток, настоенный на пережженных перьях кукушки, и убил ее, потому что сердце ее принадлежало Хорги… он ушел-таки. Недавно ушел — след его еще дышит. И хоть ушел он в подветренную сторону, Эркели чуял запах его страха, его злобы. О, многое все же сумел прочесть в его глазах Эркели, как ни занавешивал тот человек свой взор ложью и увертками!

Да, а теперь он пошел к тем троим, которые владычествуют над Огненным Решетом. Туда ведет его след. Туда полетел он, словно листок, подхваченный злым ветром!

Еще давно, давно… когда были живы и Хорги-медведь, и Айями-тигрица, она сказала, что человек-свинья пробирается «в Центр», и Эркели запомнил это. Но слишком озабочен был он поисками Хорги и отмщением, чтобы учуять опасность, исходящую от человека-свиньи. А потом лежал, изнемогая после боя с Хорги. И врагу удалось скрыться! Правда, дорога ему не известна, выйти к своему Центру он может лишь чудом. Но знают Боги Верхнего Мира и Существа Черные, Подземные, что лучше бы ему заблудиться в тайге, чем найти дорогу. Лучше заблудиться!.. Да что — какова судьба, такова и участь.

Эркели поможет ему найти дорогу. Эркели даст ему хороших проводников!

Эркели поднялся. Сушняка кругом сколько угодно, костер был готов быстро.

Эркели встал над костром и бросил в огонь то, что вырыл сегодня ночью из-под камней в своей пещере у подножия Шаман-камня. Злое зелье шаманов из рода Актанка. Лютое зелье!

Что-то глухо ухнуло в костре, словно бы Эркели кинул туда щепоть пороха, а не сухой травы, смешанной с болотной вязкой землей.

Едкий дым клубами пополз по поляне, но Эркели повелительно простер руки по следу человека-свиньи, и дым покорно заструился туда, куда гнал его Эркели — и разгулявшийся ветер.

То, что видел он в дыму, было воистину страшно, и даже его глаза, которые многое, многое видели в этом мире — и в мире ином, где странствуют души шаманов во время камлания, — порою готовы были закрыться, закрыться навсегда, лишь бы не видеть этого больше! Но он старался думать о другом.

Он думал о пророчестве далучин.

Гибель Хорги.

Гибель Огненного Решета.

И… гибель Эркели.

Первое уже сбылось.

* * *

— Овсянников! Это Овсянников! — кричал Ствол-один, крутя рукоятки настройки перископа так, словно это был замок, который надо было отпереть, чтобы Валерий Петрович смог войти. — Наконец-то! Наконец-то!

Ствол-два оттолкнул его, но только успел припасть к видоискателю, как был отброшен мощным толчком Первого.

— Овсянников! — взревел он, будто директор Института Экологии мог его расслышать. — Чего же ты еле тащишься? Шибче, шибче!

Он радостно захохотал. И вдруг притих, схватился за сердце и отошел в уголок. Сел, замер, глядя в одну точку.

Стволы, не обращая на него внимания, нетерпеливо толклись у перископа.

— Странно, — проговорил вдруг Ствол-два. — Почему это он… такой?

Ствол-один бросил быстрый взгляд на него, потом на посеревшего Первого. И они, значит, заметили… ему тоже показалось странным: во-первых, что Овсянников один, а во-вторых, выглядит так, будто выдержал единоборство с тайгой.

Тем временем Ствол-два включил трансфокатор, и лицо Овсянникова резко приблизилось.

Это было лицо человека, находящегося на последней грани безумия. И «еле тащился» он не потому, что, видимо, был до крайности утомлен нелегкой дорогой, нет! Последние силы у него отнимал ужас!