Григорий Панченко - Спасти князя

• Название: Спасти князя
• Автор: Григорий Панченко
• Жанр: Научная Фантастика

---

* * *

ОТСТУПЛЕНИЕ ПЕРВОЕ: ОБ "ОБРЕЧЕННЫХ КУЛЬТУРАХ"

Было так: о войне с применением какого-то особо разрушительного оружия (кажется... да-да, ядерного; правильно) в прошлом говорили всерьез, но все же несколько отвлеченно. "Всерьез" - потому что все было: и испытания, и детально проработанные планы... И генералы, вдумчиво морщась, склонялись над картами... И два города легли во прах, мало что в чисто военном отношении доказав своей кончиной... А "отвелеченно"... Отвлеченность заключалось в том, что никто не знал, как все это будет если будет - на самом деле. Узнать можно было, лишь попробовав. А попробовав - и вовсе ничего не узнаешь. Некому будет узнавать... Потому, должно быть, и желающих не нашлось. И сейчас, три века спустя, тоже - желающих не находилось. Поэтому о возможности хроноплазма, сбоя во Времени, вновь говорили отвлеченно. Гипотез - масса была. Но теории - ни одной. И - слишком велика будет плата за ошибку, чтобы рисковать... А с другой стороны - что делать? Вообще отказаться от перемещений, намертво привязав себя к собственному хронопласту? Не получится. По многим причинам не получится. Одна из этих причин - не единственная, но главная - тупик, в который упрется цивилизация. Не все решаются признать само наличие данного тупика. Однако это, как сказали бы последователи одного из вымерших философских течений, обьективная реальность. (Уж не отсюда ли пошло традиционное разделение Времени на два истинно или мнимо независимых слоя: Реальность (происходящее) и Обьективность (произошедшее)? Нет, едва ли. А впрочем... Хотя, не все ли равно!). А что делать если, например, космические перелеты, вопреки множеству прогнозов, так и не осуществились? Может, и осуществляться еще в разумный срок, лет через 50 или 200, но уже сейчас ясно, что и это невозможно без того, чтобы приручить Хронос, овладеть его тайнами. Пространство без Времени необоримо... В своем же хронопласте - тесно. Тесно не жить. Тесно творить. Конечно, можно углублять и доводить до совершенства знания, полученные в этой Реальности, но... Ладно. Сколько уж раз об этом говорено... Короче говоря, не получается. Очевидно, глубина без широты не существует: либо вообще, либо еще, либо для нас - таких, как мы есть, в теперешнем нашем состоянии. Жаль. А с другой стороны, подставить под удар свой мир, свою Реальность, создать условия, при которых она может просто исчезнуть, как исчезает ток после разрыва цепи - хорошо ли? (Ну разумеется, совсем не обязательно, что все произойдет именно так. Может возникнуть паралельная реальность, "квази-что-то там", не вспомнить многоэтажную формулу... Может вообще ничего не случится, сгладится эффект воздействия, исчезнет, как сглаживаются, исчезают на зеркале пруда круги от брошенного камня. Может... Вот именно - "может". Не та ситуация, чтобы оставлять место сомнению). И тогда был рожден термин - "обреченные культуры". Временной поток, какова бы ни была его природа, обладаает изрядной степенью инерции - уж это-то установлено наверняка. Чтобы вывести его в иное русло - если это в принципе осуществимо - требуется воздействие немалой силы. Этой силы намеренно не будет прилагать никто. А о случайных воздействиях при работе в обреченных культурах можно не беспокоиться. "Обреченность", звучащая в их названии - не метафора... Это значит, что в скором времени данная культура перестанет существовать, будет уничтожена. Причем уничтожена будет даже не как "культура"(этнос, племенная группа или другое системное образование) - а целиком. Вместе с ее носителями... Только так можно не беспокоится, что мысли, слова и действия тех, чья жизнь в Обьективности была потревожена твоим вмешательством, не окажут влияния на будущее. Естественно, по настоящему обреченными могут быть лишь периферийные образования. Это сильно ограничивает возможность исследователя. Но есть и иной аспект... ...Неписанный кодекс велит исследователю оставаться в рамках "обреченной культуры" до тех пор, пока не прервется ее существование. Лишь в самый последний момент - когда сойдет на дремлющее селение ледово-каменный зверь лавины или обрушится частокол под напором врага... Это называлось - "Завершение". Именно так, с большой буквы. Любили в хронослужбе многознаительно-чеканные формулировки. Но - мало кто решался дождаться Завершение. И даже дело не в том, что гибельный финал грозил жизни самого исследователя - это-то как раз была проблема решаемая... Тот, кого называли рабби Хушим бен Каниз знал, когда оно произойдет - его Завершение. Знал - и это было тяжелее всего. Хотя то, чему надлежало произойти в Шапури, вовсе не являлось первым Завершением в его жизни. "Будем надеятся, и последним оно не окажется. Потому что теперь у меня есть, как минимум, еще одно дело, которое нужно завершить".

ГЛАВА II

...Говорят,что когда в одно из селений пришел

бродячий врач, за которым устало брели несколько

подростков, несших кто поклажу, кто короб с

лекарствами, один из молодых поселян подошел к нему

и предложил взять его в ученики, обещая хорошо

заплатить и быть покорным.

Но лекарь отказал ему, сказав, что, во-первых,

плата и покорность - не лучшее начало для

ученичества, а вовторых, для наставничества ему

отпущен в этом мире неполный год, а за это время

будущего врача обучить невозможно. Поселяне сочли

слова лекаря шуткой, ибо никто не может знать,

какие сроки ему отпущены. Тот возразил: никто не

ДОЛЖЕН этого знать. И удалился.

Это - Малый Врангалимен, Малая Варяжская Бухта. Есть еще просто Врангалимен. Но последнее название уже ведомо многим. И название, и место. Поэтому ни к чему нам туда заходить. Когда чужие глаза и уши прознают и про теперешнюю стоянку, мы уйдем и из нее, в какой-нибудь очередной Врангалимен - скажем, Новый. Никуда мы отсюда не уйдем. Никто. На берегах Эвксинского Понта многие заводи еще получат прозвища "Варяжского", заслуженно или незаслуженно. Но уже помимо нас. Это - здесь. Я не собираюсь идти на киевские земли - там сидят мои сыновья, стремительно мужающие волчата (ну, не мои - предшественник, к счастью, успел оставить свой хромосомный набор),- поэтому отпадает бой на порогах Днепра. Не собираюсь я и возвращаться "в греки", зимовать в летописном Беловодье (нет, кстати, там никакого Беловодья, просто не существует) - это будет воспринято как нарушение договора и вот тогда-то на нас обрушится вся мощь ромейского войска. Путь мой лежит в град Преславец, столицу Приморской Руси. Дальше он, путь этот, безостановочно проляжет по воде, так что если кто и осмелится потревожить наши лодьи, то уже никак не легкая степная конница. Значит - здесь. Удобнее момента не придумаешь. Суда лежат на берегу табуном морских змеев (деревяный стук доносится от них - меняют ломанные ребра-шпангауты), их враз не оснастить, не спихнуть...Люди измотаны многодневной греблей, они, конечно, не повалятся совсем уж беспечно, выставят часовых, да и прочие будут спать с мечем в изголовье - но все же, все же... И надежды никакой нет. Иначе уже прибыли бы, не тянули до последнего. Значит, не дошел Асклинд. Не дойдет, вернее. Правда, возможен другой вариант. Вовсе не обязательно в Шапури сейчас действительно находится пост. Могли его отменить: ведь известный мне план имеет четвертьвековую давность. Могли его снять: ведь Прекраснолицый поспеет (не поспеет!) уже вплотную к Завершению, ведь немногие решаются дождаться самого Завершения... Правда, Андрюшка как раз из таких (и я был из таких) - но он за эти годы мог изменить свои планы, даже изменить амплуа, а то и вовсе... И над моим посланием недоуменно сморщит лоб самый обычный, Обьективный раввин.. И еще один вариант возможен. Пост не снят, Асклинд не сгинул в пути, доставил пергамент по адресу и сотрудник Института - Андрей либо другой кто - прочел его. А вот об этом лучше не думать. Ни к чему. Да и бесполезно. Это - здесь... Дважды стукнул в тишине дубовый молот, потом - еще раз. И умолк - ночь подступила. Я лежу в глубокой золотой лохани и чувствую, как цепенящую мишцы усталость медленно растворяет нагретая вода. Не будь эта посудина из золота, я бы не решился открыто поместить ее в шатре своем: ванна - символ изнеженности (интересно, для чего она предназначалась прежними хозяевами - купались, крестили, подавали целиком зажаренную дичь?). А так, пожалуйста - не роскошь, а часть военной добычи. "...И Хлодвиг сказал, указывая на чашу: "Храбрейшие воители, дайте мне вне дележа вот этот прекрасный сосуд". И согласились с этим те, у кого был здравый смысл, но один легкомисленный и вспыльчивый воин с громким криком поднял секиру и разрубил чашу, промолвив: "Ничего из этого не получишь, кроме того, что полагается тебе по жребию". Все были поражены, но Хлодвиг промолчал, затаив в груди скрытую рану..." Да, промолчал. Но через год, на военном смотре, придрался к тому воину за небрежение к оружию - и взмахом своей секиры развалил ему череп от темени до зубов: "Так поступил ты с чашей!". Между нами полтысячи лет и тысячи километров, но сходна ситуация. Хлодвиг, предводитель франков, давших название стране - но сами они не французы и вообще не совсем еще народ, а разноплеменная воинская прослойка. Я же - предводитель русов (именно русов, приморских русов - не русских), которые... Предводитель... Мыла нет - вместо него комок пенящейся глины, пропитанный благованиями. И этой глиной, смывая вьевшийся пот, грязь и свечную копоть, меня натирают узкие девченочьи руки... - Повернись, мой повелитель, чтобы я могла отмыть тебе спину. Я поварачиваюсь. Глина пенясь, окутывает лопатки - от нее исходит тонкий аромат мирта, благородных смол, еще чего-то... Потом по спине проходится губка, мягко и нежно, но с рассчетливой, бережной силой... Конечно, бесполезно выговаривать ей за "повелителя", все равно будет звать так. Вот уже два года зовет - из тех почти четырех, что мы вместе. И раньше бы звала, да неведом был ей язык. Как это случилось? Тогда в Преславец как раз прибыл очередной торговый корабль - булат, шелка, невольники... Ну, шелк у них не брали вовсе: не к лицу он воинам, разве что сам я как-то, оттянув растерявшемуся купцу пояс штанов,под дружный хохот кметей сыпанул туда горсть золота, цену шелкового плата и тут же порвал надвое драгоценную ткань, обернул в нее ступни ног. И, присев, чтобы надеть сапоги поверх обмоток, различил в невольничей толпе лицо. А различив, задержал на нем взгляд. И все, ничего более. Когда я под вечер пришел в оружейную, где ночевал с ближней дружиной, я сперва удивился перемене - отгородили мое ложе занавесью из шкур. Только одернув эту занавес, я увидел и понял. Увидел. Понял. Ценный товар молодые рабыни, завозят их даже из самых дальних краев - из земель ципьских, с берегов Черного моря... Настолько ценный, что им не клеймят тела и даже не бесчестят дорогой - девы стоят больше. Кто-то проследил за моим взглядом, прочел мысль, невысказанную мысль, в которой я сам себе не признался. Швырнул ли проследивший торговцу пригоршню монет, как я - или приставил к горлу острограное железо? Это неважно. Важно то, что она ждала меня, сидя на ложе-скамье под развешенным в ряд оружием. И из одежды на ней оставалась только цветная лента в волосах... Девочка это была, даже не девушка - вряд ли больше четырнадцати. Сейчас она тоже по нашим меркам совершеннолетней не считается. А здесь в этом возрасте уже можно иметь сына или вести счет убитых тобой людей на десятки. Раньше вступают в жизнь. Раньше и выходят. (По каким "нашим" меркам, дубина?! Забудь, забудь об этом, нечего бередить!). Ох и пожалел: наверно, проследивший-за-взглядом о своем поступке!. Еле заметно, паутинным касанием, ее пальцы гладят длинный рубец - с такой осторожностью, будто это все еще зияющая рана. Нет, в битве я не поварачивался спиной, просто сверху, из крепостной бойницы низверглось копье, глубоко вспоров мышцы вдоль хребта. И не выжить бы - но она знала целебные травы и знала, как сшивать шелковиной живую плоть. "Точки жизни", нажим на которые способствует лечению тоже были ей ведомы - кто научил, когда успел? Не знаю, не говорили мы о прошлом, словно не было его. Словно жизнь наша началась с той ночи. Ночи Одернутого Занавеса. ...Тогда я опустился на волчий мех рядом с ней, обнял за вздрогнувшие плечи и до утра сидел, щекоча дыханием ухо, шептал слова, непонятные ей, не запомнившиеся мне, но ласковые, успакаивающие. Вокруг разноголосо храпели воины (спят или прислушиваются?) - и ничего у нас не было в ту ночь. И в следующую ночь не было, хоть я и перебрался из оружейной в шатер (зароптали дружиннички, один даже шутку скабрезную отпустил - но не договорил ее, шутку, ибо нелегко шутить с челюстью разбитой...). Я мог уже позволить себе такие штуки в хлодвиговом духе - мог, да не очень, не безоговорочно. Поэтому назавтра, благо как раз штурм предстоял (ничего себе - "благо"!), я весь бой был в первом ряду, первым же ступил на первую осадную лестницу, своим примером одушевляя... Ну и нарвался - на копейщика справного, рукастого. (Интересно, настоящий князь, из Обьективности - с ним бы как? Он навряд ли бы Звездочку внимания удостоил: иной стандарт красоты, не для десятого века, тот дурень именно по этому поводу прохаживаться начал - начал и подавился своими зубами... Впрочем, раз не взглянул - значит, и незачем ему было так на рожон лезть, престиж свой подтверждая. Стало быть, не встретил его тот копейный бросок, не возникла нужда в искусном лекаре. Ну да, все правильно. Бесполезное это дело - Время на ошибках ловить). Жар был, липкая муть, по углам толклись живые тени - и вдруг все как-то разом прекратилось. Я осторожно повернулся на бок - подживающая рана тоненьким уколом напомнила о себе, но и только - и увидел перед собой ее детское лицо, осунувшееся, с синевой под глазами. Она сразу заплакала, легко и как-то освобожденно. Обеими руками я осторожно притянул ее к себе, ощутил ее неловкие, непривычные обьятья - и никто не услышал ее вскрика... (Лишь потом я понял, что обернись дело иначе, разделила бы она со мной не ложе, а погребальный костер). - Сядь, мой повелитель. Струя прозрачной воды льется сверху. Потом тончайшая льняная простынь холодит чистую кожу. И уже не в воспоминаниях, а наяву она шагнула ко мне. Я принимаю в себя птичью хрупкость ее тела - и вот я забыл о том, кто я и откуда, забыл о вплотную подступившей гибели, да и вообще обо всем забыл...