Луи Фредерик - Повседневная жизнь Японии в эпоху Мэйдзи

• Название: Повседневная жизнь Японии в эпоху Мэйдзи
• Автор: Луи Фредерик
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Культурология
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-235-02961-3

В эпоху Мэйдзи (1868–1912) Япония совершила такой стремительный прорыв во всех областях жизни, который, пожалуй, не знает ни одна другая цивилизация. Из страны, полностью закрытой для иностранцев, живущей по неукоснительно соблюдаемым законам средневекового общества, она превратилась в демократическое, высокоразвитое государство, с жадностью впитавшее в себя все достижения современного мира. О том, как был совершен этот беспрецедентный переворот, чем жила и живет Япония и какие черты повседневной жизни японцев сложились именно в этот исторически важный период, рассказывается в книге известного французского историка-востоковеда. Помимо прочего, некоторые особенности жизни Японии эпохи Мэйдзи живо напоминают наш сегодняшний день, и это делает книгу особенно любопытной для российского читателя.

---

Необычайно быстрая модернизация Японии, интенсивное развитие торговли с другими странами стали причиной ее экономического расцвета: за сорок лет, с 1868 по 1912 год, население увеличилось с тридцати трех миллионов человек до пятидесяти миллионов. Но с другой стороны, цены на основные продукты питания, такие как рис, возросли втрое, при этом зарплата осталась прежней. Промышленный прогресс привел не только к повышению уровня жизни, но и к обеднению рабочего класса, хотя крупные торговые компании получали огромные доходы: парадоксальная ситуация, в то же самое время возникшая в Соединенных Штатах и в Европе. Началась массовая эмиграция наименее обеспеченных японцев в бывшие колонии: Корею, Маньчжурию, на остров Формозу (Тайвань), на Гавайи, в Австралию и особенно в Америку. К 1907 году количество эмигрантов достигло двухсот тридцати двух тысяч двухсот человек в год, тогда как в 1868 году эмиграции не было вовсе.

В стране пустели деревни, жители переселялись в города, развивающейся промышленности требовались рабочие. Чтобы выжить, крестьяне, составлявшие тогда большую часть населения страны (более 90 % в 1868 году), искали источники дополнительного заработка, занимаясь ремеслом или мелкой торговлей. В 1910 году рабочих насчитывалось всего 2 % населения, столько же, сколько служащих.

Изменения нравов особенно заметны были в городах, причем эти изменения начинались «сверху». Безудержное увлечение Западом сошло на нет к началу 1890-х годов. Реакция населения походила на реакцию организма, отвергающего трансплантированный орган: интеллигенция и власть ратовали за возврат к национальным традициям, что вызвало волну национализма. Но он оправдал себя, когда Японская армия одержала первые победы в войнах с Китаем и Россией. Жесткая конкуренция, развернувшаяся между предприятиями, борьба за выживание и сохранение национальной независимости привели к тому, что Япония стала терять мягкость и пасторальность, так восхищавшие ее первых западных гостей.

Страну раздирали противоречия: спокойствие традиционной жизни и быстрые темпы европейской цивилизации, мягкость нравов и жестокость войны, желание подражать Западу и стремление сохранить национальные ценности. Не делалось попыток свести эти крайности воедино: дома японец будет предаваться созерцанию, а в офисе или на заводе посвящать всего себя работе; он с утонченной обходительностью будет обращаться с людьми из своего круга, но станет безжалостным к тем, кто не знаком ему или уступает ему в чем-либо; наконец, он воспримет западные обычаи, необходимые для публичной жизни, и ревниво будет оберегать свои, привычные в семейном кругу. Он полюбит тех, кто сможет понять ценность его личной жизни, как Лафкадио Херн, женившийся на японке и сам ставший настоящим японцем, одновременно оставаясь писателем Запада, и будет насмехаться над иностранцами вроде Пьера Лоти, не обладающими такой глубиной проникновения в чужую культуру.

Наша привычка делить мир на черное и белое не позволяет нам узнать образ мыслей народа, который, боясь лишиться самых мелких деталей своего самосознания, в то же время принимает чуждый ему европейский путь.

Как эта нация сумела в корне изменить себя, как она установила связи с иностранцами? Чем жили люди, о чем думали дома и на работе, как они сумели избежать многих опасностей, связанных с преобразованиями? Мы постараемся дать ответы на эти вопросы и показать повседневную жизнь японцев, ее трудности, ее радости, ее преодоления и надежды. Это тем более трудно, что документальных свидетельств очень много, как японских, так и иностранных. Зачастую противоречивые, отрывочные, они не позволяют прийти к какому-то определенному выводу. Но эпоха Мэйдзи во всем своем удивительном многообразии — не просто притягательное название, это часть истории, погружающая нас в иную культуру, многогранную и загадочную, предваряющая и помогающая понять сегодняшнюю Японию.

Япония в эпоху Мэйдзи металась в поисках равновесия подобно подростку с его тоской по детству, желанием подражать взрослым и одновременным бунтом против них, порожденным чувством противоречия.

Эта борьба принимала иногда эпический характер, она велась одновременно против себя и против всего мира, вызывая социальные, политические и культурные перевороты. Заставляя страну мечтать о великих свершениях, она привела ее к победе.

Очевидно, что данная работа, ограниченная определенными рамками, не может дать полного представления о причинах, породивших изменения в жизни Японии эпохи Мэйдзи. Ее задача — суммировать точки зрения на комплекс проблем, вставших перед Японией описываемого периода, дать общее представление о жизни страны на заре новой эры, богатой как на крупные события, так и на малозаметные явления в повседневной жизни. Несмотря на все трудности, нам показалось интересным и полезным решиться на написание этой книги. Автор прекрасно осознает все ее несовершенства (как можно охватить жизнь целого народа таким малым количеством страниц?), но надеется, что она окажется полезной для тех, кто, не специализируясь на японистике, обращается к истории этой страны, политическому, культурному аспектам ее жизни, ее повседневности. А также тому, каким образом Япония сумела за несколько десятилетий перейти от феодального строя к современному типу общества, от самоизоляции к активному участию в мировой жизни.

Что касается выбранной литературы, то в большинстве случаев автор обращался к японским источникам, поскольку они кажутся наиболее соответствующими реальным событиям (хотя и являются фрагментарными) по сравнению с записями западных путешественников, зачастую видевших лишь внешнюю сторону японской культуры.

Автор узнал жизнь Японии изнутри благодаря своей японской семье. И был восхищен этой страной, разочарован ею, полюбил ее и возненавидел, и затем, без всякой паузы, вынужден был пересмотреть свои скороспелые суждения картезианца, всякий раз стараясь изменить свой образ мыслей, начать все с нуля, чтобы в конце прийти к выводу, что, по существу, не в состоянии понять японцев, потому что не был рожден в Японии. Но одну вещь все же постиг: важно никогда ни о чем не судить сгоряча, но просто принять факт, принять разницу в мировоззрении и жить с сознанием этого как можно более гармонично. Принятие противоречий в итоге ведет к обогащению собственного опыта и к примирению тех разногласий, что живут в человеке (ребенок-мечтатель и взрослый прагматик, любовь и ненависть, радость и боль), и дальше — к истинно японскому приятию жизни и смерти, далекому от безразличия, но исполненному смирения.

Париж — Токио, 1984

ЭПОХА ПРОСВЕЩЕННОЙ МОНАРХИИ (МЭЙДЗИ ИСИН)

Введение

Для большинства цивилизаций история культуры часто не зависит от хронологии, по крайней мере тогда, когда речь идет о небольших отрезках времени. Но история культуры и хронология неразделимы в тот длительный период японской истории, который носит название Мэйдзи исин («восстановление просвещенного правления») и связан с правлением двадцать второго императора Муцухито (1867–1912), после смерти известного под именем Мэйдзи Тэнно.

Вся история Японии — это скорее революции, чем медленные поэтапные преобразования. Они затрагивали одновременно исторический и культурный аспекты жизни. Очень часто одно событие влекло за собой серию культурных изменений и влияло на все население страны, хотя люди жили на разных островах и их отделяли друг от друга горные цепи. Понятно, что все эти изменения происходили в разное время и с разной интенсивностью в регионах Японии и приводили к наслоению новых культурных ценностей на те, которые существовали прежде. В ранний период истории племена, занимавшиеся выращиванием риса, смешались с охотниками и рыболовами Дзёмон, а позже, в III веке до нашей эры, — с лучниками, пришедшими на территорию Японии из Алтая через Корею. В страну проникали элементы культуры Китая и буддийская философия, что послужило толчком к появлению в V–VI веках новых форм мышления, искусства и государственности. Постепенно вперед выдвигается воинское сословие; XII век становится эпохой ярких исторических событий. Тогда же, наконец, устанавливаются и закрепляются складывавшиеся на протяжении веков обычаи и традиции.

Восстановление императорской власти во многом связывают с появлением в 1868 году на японских рейдах иноземных кораблей. Это встревожило многих японцев и вызвало определенные исторические и культурные изменения. Следует отметить, что примерно то же самое произошло после поражения Японии в 1945 году. Не все эти изменения были порождены внутренними причинами, многие явились следствием экономической и даже физической угрозы со стороны Запада. Причем — и это очень характерно для Японии — реформы принимались всем народом не с апатичной покорностью, но с ясным пониманием необходимости принимать новое для будущего процветания страны. Разумеется, случались и бунты, ведь человек так устроен, что редко без колебания соглашается изменить свою судьбу. Наиболее привилегированные классы аристократов, торговцев, воинов, священнослужителей не всегда поддерживали реформы. В конце концов отдельному японцу пришлось подчиниться требованиям общества, чтобы выжить, и установить приоритет коллективных нужд над личными. И даже самоубийство закрепилось в Японии на уровне социального института только потому, что позволяло, жертвуя одним человеком, выжить группе людей. Группа же, в свою очередь, оправдывала самоубийство лишь для блага государства в целом.