Антония Байетт - Морфо Евгения

• Название: Морфо Евгения
• Автор: Антония Байетт
• Издательство: Независимая Газета
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-86712-086-4

Антония Байетт — современная английская писательница, лауреат Букеровской премии 1990 года (роман «Одержимость»).

В книгу «Ангелы и насекомые» вошли два ее романа — «Морфо Евгения» и «Ангел супружества», повествующие о быте и нравах высшего общества викторианской Англии. В «Морфо Евгении» люди уподоблены насекомым, а в «Ангеле супружества» говорится об их общении с призраками, с духами умерших.

---

Он привык к одиночеству; не умел ни сплетничать, ни прислушиваться к досужим шепоткам и все же предчувствовал — так в теплые дни можно почувствовать на своем лице облако пыльцы, осыпающейся с могучих деревьев, — что-то должно произойти. И вот однажды, направляясь по узкому и темному, как в монастыре, коридору в шестиугольный кабинет Алабастера, он столкнулся с Робином Суиннертоном, который поспешал к выходу. Это был молодой человек с рыже-каштановыми кудрями и милой улыбкой; сейчас улыбка была просто ослепительной, и это насторожило Вильяма Адамсона. Робин едва не сшиб Вильяма с ног, остановился, чтобы извиниться, пожал ему руку и расхохотался.

— Спешу к своему счастью, сэр, голова только этим и занята…

— Этот юноша, — сказал Гаральд Алабастер, когда Вильям вошел, — просил руки моей дочери. Я дал согласие, он же говорит, что ему уже известен ее ответ — так что поздравьте меня.

— Искренне поздравляю.

— Первый птенчик покидает наше гнездо.

Вильям повернулся к окну.

— За ним скоро улетят и другие, такова жизнь, — сказал он.

— Я знаю. Что тут поделаешь. Должен признаться, меня беспокоит Евгения. По-моему, это известие не сделает се счастливой, — хотя, может быть, я не до конца ее понимаю.

Вильяму показалось, что прошла вечность, прежде чем он понял, о чем речь.

— Так, значит… значит, замуж выходит не Евгения?

— Что? Ах нет. Я едва не сказал: «Ах нет, увы». Замуж выходит Ровена. Ровена станет женой мистера Суиннертона.

— А мне казалось, мистер Суиннертон неравнодушен к мисс Евгении.

— Да и жена думала, но выяснилось, он любит Ровену. Евгению может огорчить, что Ровена выходит замуж первой. Она, как вы знаете, была помолвлена, но ее жених трагически погиб. С тех самых пор… не понимаю, в чем дело… к ней сватались многие, очень многие, если принять во внимание ограниченность круга знакомых по соседству, но она не… не знаю, то ли она демонстрирует холодность, то ли, может быть… поймите, Вильям, она молодец, она очень стойко перенесла потерю, не сломилась, не роптала, но, боюсь, вкус к жизни вернется к ней еще не скоро.

— Она прекрасна, сэр, она прекрасна… она само совершенство. Пройдет немного времени, и она найдет себе… достойного спутника.

— И я так думаю, но жена беспокоится. Мне кажется, радость матери будет омрачена, если первой замуж пойдет Ровена, — ведь это несправедливо; но можно ли — и нужно ли — мешать счастью Ровены? Впрочем, я не имею права обременять вас своими переживаниями по поводу Евгении, в преддверии — и этим в первую очередь должны быть заняты наши мысли — столь счастливого дня для Ровены.

— По-моему, ваша тревога по поводу Евгении совершенно естественна, она… ее породила ваша чуткость… и я, хоть и посторонний человек, мне тоже… — Он хотел сказать «тоже дорога Евгения», но осторожность взяла верх.

— Вы добрый молодой человек, вы умеете сопереживать, — проговорил Гаральд Алабастер. — Я очень рад, что вы сейчас с нами. Очень рад. У вас доброе сердце. А это — самое главное.

Теперь, когда Вильям виделся с Евгенией, он пристально вглядывался в нее, отыскивая признаки уныния. Она казалась спокойной и безмятежной, как и всегда, так что впору было подумать, что отец заблуждается на ее счет, если бы однажды Вильям не стал свидетелем странной сцены. Он спокойно направлялся к своему рабочему месту и, проходя мимо седельной и мельком взглянув в окно, увидел Евгению, которая разговаривала с кем-то, с кем — он не видел; она была расстроена и даже плакала. Казалось, она кого-то о чем-то умоляет. Послышались быстрые шаги, и Вильям пригнулся, чтобы его не заметили, — по направлению к дому прошагал Эдгар Алабастер, его лицо было искажено злостью. Чуть погодя во двор вышла Евгения и остановилась, застыла на секунду, а затем нетвердым шагом направилась в сторону выгона и вырытой вдоль сада канавы. Вильям понял, ибо любил ее, что слезы застилают ей глаза, понял, потому что постоянно наблюдал за ней, что ее самолюбие будет ранено, если кто-то увидит, как она плачет. Но он пошел за ней следом, — ведь он любил ее, и, став рядом, устремил взгляд в сторону канавы, отделявшей дом от внешнего мира, которую со двора не было видно. Время шло к вечеру: длинные тени тополей протянулись через луг.

— Я не мог не заметить, что вы опечалены. Вам чем-то помочь? Я готов сделать все, что в моих силах.

— Мне ничего не надо, — глухо проговорила она, не выказывая, однако, желания избавиться от его общества.

Он не знал, что сказать. Он не смел выдать своей осведомленности о ее несчастье — ведь он узнал о нем не от нее самой. И не смел сказать: «Я вас люблю, я хочу нас утешить, потому что люблю», — хотя сгорал от желания, чтобы она повернулась и выплакалась на его плече.

— Вы прекрасная и добрая, вы заслужили счастье, — сказал он глухо. — Мне невыносимо тяжело видеть ваши слезы.

— Вы очень добры, но помочь мне нельзя, уже невозможно. — Она невидящими глазами смотрела на долгие тени. — Мне лучше умереть, правда, хочу умереть, — сказала она, и слезы хлынули из ее глаз. — Мне надо умереть, — выкрикнула она, — надо умереть, раз Гарри умер.

— Я знаю о вашей трагедии, мисс Алабастер. Мне бесконечно жаль вас. Я уповаю на то, что вы найдете утешенье своей душе.

— Нет, вы ничего не знаете, — отвечала Евгения. — Ничегошеньки. И никто не знает.

— В таком случае вы по-настоящему мужественны. Пожалуйста, не падайте духом, — он судорожно пытался подобрать нужные слова, — в вас все влюблены, вы просто не можете быть несчастной.

— Неправда. Все не так. Они полагают, что любят, но на самом деле не могут. Не могут. Я не могу быть любима, мистер Адамсон, не способна быть любимой, это мое проклятье, вы ведь не понимаете…

— Уверен, что вы ошибаетесь, — возразил он пылко. — Я не знаю никого более достойного любви, никого. Вам следует знать — я не имею права… если бы моя жизнь, мое положение в этой жизни были другими… короче говоря, я был бы готов на все ради вас, мисс Алабастер, вы должны это чувствовать. Я знаю, женщины чувствуют подобные вещи.

Она чуть вздохнула, почти утешившись, как ему подумалось, — и опустила голову, перестав смотреть с неподвижностью статуи через канаву.

— Вы добрый и милый, — неожиданно ласково сказала она. — И мужественный. Пусть вы и не понимаете меня. Вы так добры ко всем, и к девочкам тоже. Какое счастье, что вы с нами.

— Это я почитал бы за огромное счастье, если бы вы назвали меня другом, несмотря на все различия между нами, если бы вы мне хоть чуть-чуть доверились. Не знаю, что я такое говорю: с чего бы вам доверяться мне? Я так бы хотел что-то для вас сделать. Все равно что. Вы ведь знаете, что у меня совсем ничего нет. Сплошные фантомы. Но все же, прошу вас, повелевайте мною, если хоть как-то я могу вам пригодиться.

Она вытирала глаза и лицо кружевным платочком. Веки ее припухли и порозовели. Это его тронуло и возбудило. Она усмехнулась.

— Девочкам вы подарили стеклянный муравейник и улей. А мне однажды обещали облако из бабочек. Неплохая идея.

Она протянула ему маленькую руку, как всегда, затянутую перчаткой, и он прикоснулся к ней губами, запечатлев невесомый, словно бабочка, поцелуй, который тем не менее колющей болью отозвался в его теле и затрепетал в жилах.

И он решил подарить ей бабочек.

Он понял, как она несчастна, и его отношение к ней изменилось. Он захотел защитить ее, и это стремление, сосуществовавшее теперь с обожанием, помогало ему замечать много нового: и как грубовато обходится с нею Эдгар, и как ее сестры воодушевленно и наперебой болтают о свадьбе, в то время как она бродит в одиночестве — потому ли, что они не хотели делиться с ней, или она сама не выказывала желания принимать участие в их планах, Вильям не знал наверняка. Он начал собирать гусениц разных видов из разных мест и звал на помощь Мэтти Кромптон с девочками, не открывая им, для чего ему нужны гусеницы. Он велел приносить гусениц вместе с теми растениями, которыми они питались, на тех листках, где их нашли. Он помещал гусениц в кроличьи и голубиные клетки, как только окукливались, и держал там до первой линьки. Вырастить облако оказалось задачей не из легких, но он не сдавался и вывел несколько бабочек — маленьких синих и разнообразных оттенков белого цвета, красных адмиралов, ванесс и перламутровок, а также пару зеленоватых лесных бабочек и множество разновидностей мотыльков: желто-коричневых горностаевых, лишайниц, древоточцев и прочих ночных летунов. Лишь решив, что этих бабочек будет достаточно для облака, он попросил у Гаральда позволения выпустить их в оранжерее:

— Можно не опасаться нашествия прожорливых личинок — я позабочусь, чтобы они не повредили растения. Я обещал мисс Алабастер облако из бабочек, и теперь, кажется, оно получится.

— Вижу, терпения вам не занимать. Бабочки, разумеется, много красивее в полете, чем приколотые булавками. Евгения будет очарована.