Анатолий Уткин - Первая Мировая война

• Название: Первая Мировая война
• Автор: Анатолий Уткин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: 5-699-01029-7

Первая мировая война оказала огромное влияние на события XX века: дала импульс технической революции и сделала насилие орудием разрешения международных споров Уроки первой мировой актуальны и для сегодняшнего времени, когда некоторые державы, как некогда Германия, претендуют на мировое господство.

---

Британское правительство пришло к выводу, что чрезвычайную опасность начинают приобретать требования Петроградского Совета о пересмотре основных целей войны. Именно в таком — зловещем — ракурсе увидел дело премьер-министр Д. Ллойд Джордж: "Любая фальшь, которую начнут пропагандировать немцы, будет воспринята с готовностью"{669}.

Следует найти убежденных борцов против Германии, которые при этом не были бы чужды социалистическим идеалам. В конечном счете бороться с социализмом в России был отправлен член кабинета министров — лейборист Гендерсон. С точки зрения Гендерсона, русские социалисты были неоднородны и мало напоминали тех социалистов, которые вместе с Мильераном вооружали Францию; тех социал-демократов Германии, которые голосовали за военные кредиты.

2 июня 1917 г. Гендерсон в Петрограде сразу же попал в обстановку международной социал-демократической дискуссии. Русскую сторону возглавлял министр иностранных дел Терещенко, французскую — принявший на себя обязанности посла (после отъезда Палеолога) прежний министр военного снабжения Альбер Тома, с бельгийской — министр-социалист Вандервельде. Тома убеждал Временное правительство проявить твердость на внутреннем фронте. Французы где-то в июне начинают относиться к Временному правительству с плохо скрытым презрением. Похоже, что они уже были готовы сражаться с немцами без России. Их все более раздражала русская пацифистская пропаганда, беспомощность русских войск, секретные контакты с австрийским императором Карлом.

Министр юстиции А. Ф. Керенский на встрече с британским военным представителем генералом Пулом предупредил:

"Мы выступаем за интернационализацию проливов, за самоуправление Польши, Финляндии и Армении — последняя как обособленная часть Кавказа"{670}.

Определение военных целей не столь уж существенно: кто может сказать, какой будет ситуация в конце войны? Он всегда был против империалистических целей войны, но если альтернативой мировой войне будет гражданская война, он, Керенский выберет первую{671}. Керенский определил "две опасности, угрожающие русской революции, — последователи Милюкова и последователи Ленина". Милюков предлагал справиться с коммунистами обращением к провинции, радикальными перестановками в кабинете. Керенский считал, что в правительстве должны остаться Некрасов, Терещенко и Коновалов. (Далеко не все тогда знали, что названные политики были членами масонской ложи, в которой Керенский был секретарем). Одетый в простую солдатскую косоворотку, бриджи и простые солдатские сапоги, Керенский чувствовал себя избранником судьбы — это видел всякий, видевший его достаточно близко. Популярность его в эти краткие месяцы была велика. Английская медсестра на русском фронте свидетельствует: "Когда Керенский закончил, солдаты понесли его на своих плечах до автомобиля. Они целовали его, его униформу, его автомобиль, землю, по которой он шел. Многие, стоя на коленях, молились; другие плакали. Некоторых обуял восторг, другие пели патриотические песни"{672}.

Именно в это время его увидела Марина Цветаева, призвавшая в своей поэме дерзнуть на диктатуру.

Став военным министром, Керенский собрал вокруг себя близких по духу офицеров среднего звена — адъютантов капитана Дементьева и лейтенанта Винера. Главой кабинета военного министра стал его родственник полковник Барановский. От Гучкова он перенял полковника Якубовича и полковника князя Туманова. Петроградский военный округ возглавил генерал Половцев. В военном министерстве был создан политический отдел, возглавляемый эсером Станкевичем. Штат комиссаров Временного правительства заполнили, в основном, эсеры и меньшевики. 19 мая 1917 г. Керенский объявил, что не будет отныне принимать прошений об отставке высших военных офицеров, а все дезертиры, которые не вернутся в свои части, будут наказаны. Лишь офицеры будут назначать офицеров, в бою командир мог наказывать нерадивых и т. п.

Наступает апофеоз внутрироссийского влияния Керенского. Тома передает свои впечатления, впечатления знающего в риторике толк французского политика о стиле тридцатишестилетнего русского лидера: "Его речь соткана из коротких, отрывистых фраз, бьющих из единого потока и едва связанных между собой. Речь эта представляет собой призыв к сентиментальным струнам души. Все его сердце в этом порыве. Он вкладывает в речь всю наивную силу своих мыслей, всю собственную сентиментальность. Это позволяет ему приобщиться к сентиментальности других, пробраться в тайный угол души, где страх и ужас смерти, которые есть у каждого. Это позволяет ему утверждать себя во главе дивизии в день наступления, убеждать идущих на смерть людей. Жертва, которую он как революционер принес, позволяет ему говорить подобным образом... В его красноречии есть шарм и грация... Он излучал веру в Россию и Революцию, справедливый мир и успешное наступление"{673}.

Керенский прибыл в Каменец-Подольский по приглашению командующего Юго-Западным фронтом и назначил верховным главнокомандующим вместо генерала Алексеева генерала Брусилова, слава о прошлогоднем наступлении которого еще находила отклик. Керенский находил его несколько оппортунистически настроенным и определенно тщеславным, но в отличие от стратега Алексеева тот не тянулся в политику. Наиболее тяжелое впечатление на него произвел адмирал Колчак, с которым они проспорили весь путь от Одессы до Севастополя.

Керенский был оратором, но не был стратегом, не был организатором и не был реалистом. Прямо в лицо он комментировал речь Ленина: "Гражданин Ленин забыл, что такое марксизм. Его трудно назвать социалистом, потому что социалистическое учение нигде не рекомендует решать экономические вопросы вооруженным путем, посредством ареста людей, так поступают только азиатские деспоты... Вы, большевики, даете детские рецепты — "арестовать, убить, разрушить". Кто вы: социалисты или тюремщики из старого режима?"{674}.

В Царском Селе Керенский впервые близко увидел царскую чету и сразу признал, что социалистические карикатуры имели мало общего с оригиналом. "Рядом с приятным, несколько неловким гвардейским полковником очень обычного вида — за исключением удивительных голубых глаз, стояла прирожденная императрица, гордая и несгибаемая, полная сознания своего права на правление".

Керенскому пришло в голову, что они — "жертвы системы царизма"{675}.

Сомнения и надежды Германии

Генерал Гофман в дневниковой записи от 1 июня оценивает текущую войну как "очень странную". Местами продолжались кровавые бескомпромиссные бои, а на соседних участках фронт фактически развалился{676}. Находясь под страшным прессом военных лишений, австрийский император Карл начал упрекать кайзера Вильгельма в нежелании заключать мирный договор с Россией. Кайзер, настаивая на восточных аннексиях, ответил союзнику: "Я сомневаюсь в том, что Керенский склонен вступить в переговоры с нами. Его поведение и донесения нашей разведки показывают его сервильность в отношении Антанты"{677}.

Но император Карл и его министр иностранных дел граф Чернин продолжали верить в возможность договориться с Керенским. Некая беседа между голландским журналистом и высокопоставленным русским чиновником убеждала в мирной настроенности, по крайней мере, части российской элиты.

Обстоятельства подстегивали Вену. На собравшемся в конце мая 1917 г. впервые с начала войны австрийском парламенте польские депутаты выдвинули идею независимости Польши. А сербы, хорваты и словенцы создали "Югославский парламентский клуб". Чувствуя, куда дует ветер, император Карл пообещал создать после окончания войны более национально ориентированную, конституцию. Избежать развала государства можно было лишь остановив военную бойню. И Вена видела шанс. Особенно воодушевляло австрийцев заявление Керенского о том, что он не поддерживает итальянские и сербские цели раздела Австро-Венгрии: "Русское правительство готово начать дружественные беседы с австро-венгерским правительством при условии, что необходимые предложения поступят немедленно"{678}.

Чернин был в восторге и уведомил Берлин, что намеревается войти в контакт с Керенским. Голландский посредник сообщил, что русские предлагают заключить мир на основе возвращения к статус-кво "анте беллум". В неопубликованных документах Керенского есть запись: "11 июля. Попытка заключить сепаратный мир со мной".

Только сорок лет спустя А. Ф. Керенский рассказал об этом эпизоде{679}. Но он уже был описан финским посредником — другом Керенского (и его доктором) Рунебергом. Последние слова Керенского были такими: "В нынешнем положении Россия не может выдвигать мирные предложения, Ллойд Джордж — единственный, кто может предпринять мирную инициативу. В любом случае вы должны обратиться прежде всего к нему".