Анатолий Уткин - Первая Мировая война

• Название: Первая Мировая война
• Автор: Анатолий Уткин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: 5-699-01029-7

Первая мировая война оказала огромное влияние на события XX века: дала импульс технической революции и сделала насилие орудием разрешения международных споров Уроки первой мировой актуальны и для сегодняшнего времени, когда некоторые державы, как некогда Германия, претендуют на мировое господство.

---

Быстрее многих оценили значимость событий в Петрограде американские военные. Першинг из своего французского далека констатировал необратимость случившегося и предсказал расширение революционной волны. Уже на этой, ранней стадии он информировал военного министра Бейкера о "вероятности того, что лишь Великобритания и мы будем продолжать войну, не получая материальной помощи от других стран"{761}.

Восприятие Западом новой политической системы в России могло передать лишь черчиллевское красноречие: "Явление, видом отличное от любых, когда-либо обитавших на земле, стояло на месте, где находился прежде союзник. Мы видели государство без нации, армию без страны, религию без бога".

К чести западных послов следует сказать, что они почти сразу оценили сильные стороны большевиков, в частности, выдающиеся качества их вождей. В донесениях западных послов большевики характеризовались как компактная группа решительных людей, знающих, чего они хотят и как достигнуть своих целей. Бьюкенен: "На их стороне превосходство ума, а с помощью своих германских покровителей они проявили организационный талант, наличие которого у них вначале не предполагали. Как ни велико мое отвращение к их террористическим методам и как ни оплакиваю я разрушения и нищету, в которую они ввергли мою страну, я охотно соглашусь с тем, что и Ленин и Троцкий — необыкновенные люди. Предшествующие министры, в руки которых Россия отдала свою судьбу, оказались слабыми и неспособными, а теперь, в силу какого-то жестокого поворота судьбы, единственные два действительно сильных человека, созданных Россией в течение войны, оказались предназначенными для довершения ее разорения"{762}.

После октябрьского переворота Д. Френсис обратился к народу России: "Возможно, вы устали от войны и желаете мира, но какой мир вы можете получить из рук империалистического по форме правительства, являющегося величайшим врагом демократии. Своей внутренней враждой вы распыляете свою силу, ослабляете свой дух и теряете свою энергию". Первой реакцией президента на Октябрь было выступление в Буффало 12 ноября 1917 г.: "Меня изумляет то, насколько плохо могут быть информированы некоторые группы в России, полагающие, что планируемые в интересах народа реформы могут быть осуществлены при наличии Германии, достаточно могущественной, чтобы остановить эти начинания посредством интриг или применения силы"{763}. В непосредственном окружении Вильсона споры (в отличие от старого Запада) не вращались вокруг дилеммы — покидать или нет Россию. Новый свет не согласен был принимать худший вариант как неизбежный. В Вашингтоне выделились два направления, предлагавшие два способа того, как возвратить Советскую республику в лагерь антигерманской коалиции. Первый выдвинул полковник Хауз: союзникам следует изменить, "либерализовать" свои военные цели, сделать их более приемлемыми для новой России. Хауз вообще считал, что одной из главных задач американской политики (да и идеологии) является привлечение на свою сторону укрепляющих свое влияние европейских левых. Такое виделось возможным лишь на основе даваемого Вашингтоном твердого обещания, что после поражения Германии и либерализации германской политической системы будут созданы необходимые предпосылки для общемировой демократизации международных отношений. Вильсон и Хауз не этом этапе верили, что таким образом можно будет идейно подорвать Германию изнутри и одновременно консолидировать союзников.

Отметим, что в своем первом выступлении с оценкой большевистского правительства в России (12 ноября 1917 г.) президент Вильсон, обращаясь к членам Американской федерации труда, заявил, что солидарен с европейскими пацифистами, что его сердце солидарно с ними и что разница лишь в голове, которая у него мудрее, чем у прямолинейных пацифистов европейского Востока. Он не отвергает с порога вопрос о заключении сепаратного мира с Германией. "Я тоже хочу мира, но я знаю, как добиться его, а они не знают".

Второй подход предлагал государственный секретарь Лансинг. Ему представлялось крайне опасным "на ходу" изменять цели войны — это могло в опасной степени укрепить позиции либеральных и левых партий в странах Антанты, нарушить сложившееся равновесие, что в конечном счете сыграло бы на руку силам социального подъема в Европе. Поэтому Лансинг полагал, что следует не "заигрывать" с большевиками, а укреплять сражающиеся с ними в России силы. В целом госдепартамент (в отличие от Хауза с его исследовательской службой) с первого же дня сделал резкое отличие между февральской и октябрьской революциями. В результате последней, утверждали профессиональные дипломаты, помимо Германии, у США появился еще один враг Россия. Лансинг не видел способа превратить Ленина в Керенского. Он называл Советское правительство не иначе как "классовым деспотизмом", ни на одном этапе не верил в объединение союзнических и русских левых сил, в инкорпорирование советской власти в глобально-либеральную схему Вильсона.

На данном этапе Вильсон выступил за подход Хауза, тем самым превращая свою дипломатическую службу в своего рода оппозицию.

Послы союзных стран по разному реагировали на предложение Троцкого заключить трехмесячное перемирие для выработки мира. Френсис послал его в Вашингтон, не удостоив ни малейшими комментариями. Бьюкенен же сопроводил заявление Троцкого требованием незамедлительного ответа в палате общин, в котором говорилось бы о согласии обсуждать условия мира с "легально образованным правительством" России, но не с тем, которое "нарушило обещания, данные одним из своих предшественников в заявлении от 5 сентября 1914 г."{764}.

Троцкий отметил, что реакция Британии на установление Советской власти наиболее враждебна. Британская буржуазия готова продолжать войну. Франции война угрожает "дегенерацией и смертью". Реакцию блока центральных держав Троцкий назвал "двусмысленной". На американской позиции Троцкий остановился подробнее: Соединенные Штаты вступили в войну спустя три года после ее начала под влиянием трезвых расчетов американской фондовой биржи. "Америка не может смириться с победой одной коалиции над другой. Америка заинтересована в ослаблении обеих коалиций и консолидации гегемонии американского капитала. Американская военная промышленность заинтересована в войне. За годы войны американский экспорт увеличился более чем вдвое и достиг цифр, недосягаемых для других капиталистических стран"{765}.

Ленин полагал, что публикация договоров нанесет лидерам воюющих стран невосстановимый моральный урон и совместно с советскими предложениями о мире без аннексий потрясет западные общества. Это было большое заблуждение. Начатая 23 ноября публикация тайных договоров Антанты произвела меньшее впечатление, чем на то рассчитывали большевики. В Америке "Нью-Йорк таймс" опубликовала важнейшие тексты 25 ноября 1917 г., а в Англии "Манчестер гардиан" поместила их с некоторым опозданием — 13 декабря. В правящих кругах западных стран примерно знали об имевших место договоренностях, а те, кто имел интерес к внешней политике, могли догадаться о примерных условиях мира Антанты.

Сознавая силу большевиков, раздавших оружие рабочим и нашедшим дополнительную опору в окраинных националистах, послы Запада проявили единство в мнении, что правительство, обещающее открыто сепаратный мир, не может быть признано. Некоторые из них (в частности Дж. Бьюкенен) держались мнения, что с большевиками, не признавая их, следует все же установить рабочий контакт. Эта линия получила поддержку в Лондоне. Панику на Западе вызывали не оригинальные социальные схемы Ленина. Здесь прежде всего боялись, что, борясь за власть, большевики обратятся к крайнему средству призовут немцев. Из этого следовало — не нужно антагонизировать большевиков до такой степени, когда у них не останется выбора, кроме обращения за помощью к Вильгельму II.

Большевистский призыв к миру, обращенный к обеим воюющим группировкам, находил отклик у страдающих от мировой войны низших классов, разуверившейся в ура-патриотической фразеологии европейских правительств. Влияние большевистских взглядов на войну на Западе ощущалось не на государственном уровне, а в среде индустриальных рабочих и убежденных пацифистов. В определенном смысле престиж Ленина конкурировал с престижем президента Вильсона. Так или иначе, но советская политика по-своему апеллировала к той части Европы, которая буквально боготворила решимость Вильсона предотвратить войны в будущем. Но если Вильсон, вовлекая свою страну в европейскую войну, делал ее интегральной частью Запада, то Ленин стремился сделать Россию частью Запада за счет включения русского пролетариата в общий классовый взрыв Европы. Путь Ленина в Европу лежал через солидарность германских, французских и британских социалистов. Оставалось ожидать, резонны ли эти надежды.