Георгий Миронов - Заговор, которого не было...

• Название: Заговор, которого не было...
• Автор: Георгий Миронов
• Издательство: ТЕРРА—Книжный клуб
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-275-00131-2

Первую книгу серии «Уголовные тайны» составили две до­кументальные повести: «Заговор, которого не было...» — об инспирированном петрочекистами в 1921 году деле профессора В. Н. Таганцева, по которому было безвинно расстреляно около ста человек, офицеров русской армии и питерской интеллиген­ции, в том числе известный поэт Н. Гумилев; «Братья по крови» — о деле братьев Гусейновых, банда которых несколько лет терроризировала население приволжских городов, занима­ясь похищением автомобилей…

---

А мысль о формировании нового дела как составной ча­сти «Заговора Таганцева» возникла у следователей после ареста первого августа 1921 г. бывшего минного специали­ста с подводной лодки «Вепрь» Балтийского флота Петра Владимировича Лебедева, 1891 г. р., уроженца Полтавской губернии, на момент ареста — гражданина без определен­ных занятий. Да и откуда им взяться на август 1921 г., этим занятиям, если вся жизнь балтийского моряка после Крон­штадтского восстания потеряла определенность. Как он признался на первом же допросе — действительно участво­вал в восстании, действительно бежал от казни в Финлян­дию, и, опять же — неопровержимый факт, — вернулся до­мой, в Россию, нелегально перейдя границу. К тому време­ни только за участие в «мятеже» уже к стенке не ставили, и была у минного специалиста надежда, что простят неле­гальный переход, ограничатся каким-либо слабым наказа­нием, вроде пары лет принудработ.

И на первых допросах Петр Владимирович не сильно волновался, не упал в обморок во время очной ставки с О. И. Рафаиловой, подтвердившей ранее данные показа­ния о том, что Лебедев привез из Финляндии письма от на­ходившихся в финском лагере бывших кронштадтских мо­ряков, предназначенные для неофициальной передачи родственникам, — дело хоть и незаконное, но житей­ское — не казнить же за несколько писем. Сидел в душной, потной, сырой камере, ждал решения своей участи и стро­ил планы своей дальнейшей жизни. После выхода из тюрь­мы или лагеря.

Откуда же ему было знать, что пока он хлебал тюремную баланду из дореволюционной воблы, следователи уже «на­значили» его резидентом. Правда, проходил он по матери­алам «Заговора Таганцева» как резидент «американской шпионско-белогвардейской группы». А в постановлении Президиума ПЧК от 24.08.21, опубликованном вскоре в га­зетах, было сказано, что расстрелян моряк потому, что был «резидент боевой организации Врангеля, рекомендован Юденичем, прибыл в Петроград создать боевую организа­цию для свержения Соввласти. В к. р. организациях в за­граничных разведках (именно так, во множественном чис­ле. — Авт.) работает с 1918 г. Совершил 19 переходов через границу с целью получения и передачи сведений о Сов. России».

Откуда были взяты эти сведения, прокурору Генераль­ной прокуратуры РФ, тщательнейшим образом исследо­вавшему все материалы дела, так и не удалось установить. Голословное обвинение. Никаких доказательств инкрими­нируемых ему преступлений. И смерть от неожиданной пули в затылок на короткой пятиступенчатой лестничке, ведущей в подвал... Смерть, в возможность которой он, на­верное, до последней минуты не верил.

«Два трупа... на юбилей»

Такие же фантасмагорические, ничем не подкрепляе­мые обвинения следователи предъявили арестованному в день международной солидарности трудящихся, свинцо­вым майским утром двадцать первого года, флагманскому интенданту штаба морских сил Балтфлота Г. Д. Дмитриеву. Что тем более обидно, учитывая, что это был юбилейный для Георгия Дмитриевича год — ему исполнялось 30 лет, — а также и то, что, в отличие от многих других арестованных кронштадтцев, флагманский интендант был уроженцем этого сурового, но и прекрасного города, очень его любил, имел здесь множество родных и друзей, и арест был не про­сто неожиданностью для моряка, но и взрывом существо­вания для большой группы людей, ценивших рассудитель­ность и стремление жить по законам православия, харак­терные для Георгия Дмитриевича. Но хлопоты родных и друзей, конечно же, не помогли и в малой мере.

Балтийский моряк, однако же, держался на допросах уверенно, перед следователем не заискивал, чужой ви­ны на себя не брал, друзей не выдавал и перед советской властью не расшаркивался. С первого же допроса катего­рически отрицал свое участие в какой бы то ни было анти­советской организации. Одно дело — симпатии или анти­патии, другое дело — активная, тем более — вооруженная борьба.

На допросе 12 мая 1921 г. этот человек (чем дальше я чи­тал его показания, тем больше он мне импонировал) пока­зал, что после 1917 г. он политикой не занимался, а если и занимался, то как «дилетант» (слово это следователя на­сторожило, но как подстегнуть его к суровым обвинениям в терроре, он не решил, а только красным карандашом подчеркнул, да так и оставил — для дальнейшей разработ­ки, на которую времени уже не хватило). Более того, Дмит­риев, честно глядя в глаза следователю, согласился с тем, что власть советов отвечает сложившимся на сегодня усло­виям жизни, и потому бороться против нее он считал делом бессмысленным. Что же касается возрождения России, подчеркнул Дмитриев, то сделать это могут только рус­ские — своим трудом, сплоченностью и умением. Какая при это будет власть, не так уж и важно, — нужно перестать искать вокруг врагов, объединиться и начать работать. Иначе нам все время будет кто-нибудь мешать. В то же вре­мя Георгий Дмитриевич, разговорившись, видимо, и рас­положенный к продолжению беседы внимательным сочув­ствием следователя, покритиковал и власть, против кото­рой, как уже отмечалось, принципиальных возражений у него нет. А покритиковал за методы борьбы с инакомысля­щими. Так и сказал: «Я не разделяю взглядов правящей коммунистической партии на религиозные вопросы, мето­ды борьбы с политическими противниками, террор, пре­следование инакомыслящих» и т. д.

И добавил: «Относительно антибольшевистских орга­низаций в России и за границей я знаю то, что знает каж­дый из периодической печати».

Вполне пристойный ответ. Никаких доказательств его «преступной деятельности». Никаких показаний свидете­лей, уличающих Дмитриева в преступлениях против не сильно любимой, но воспринимаемой с терпимостью влас­ти. Так что же, извиниться и отпустить? Или направить на принудработы — все-таки социально, мягко говоря, не близкий человек, опять же, имеет наглость не разделять взглядов правящей коммунистической партии.

Вам никогда не догадаться, какое же постановление вы­нес президиум Петроградской ЧК в отношении человека, вину которого доказать не удалось!

«Дмитриев Г. Д... давал сведения военного характера о Балтфлоте курьерам организации. На квартире Дмитриева неизвестно как убиты два коммунара». А это значило одно: расстрел...

Понятно, что передачу шпионских сведений всем при­влеченным по делу инкриминировали без зазрения совес­ти... Но чтоб такое... И никаких следов... Откуда следовате­ли взяли это кровавое преступление, прокурорам Гене­ральной прокуратуры РФ выяснить не удалось. А коли преступления гражданина Дмитриева ничем абсолютно не подтверждаются в материалах дела, что и со спокойной ду­шой прокуроры сели писать «Заключение в отношении Дмитриева Г. Д.» — на предмет полной его реабилитации.

««Убийственная арифметика»

Следующее дело, которое стояло неподалеку на архи­вной полке, было дело минного специалиста с эскадренно­го миноносца «Азард» Г. В. Золотухина. Георгий Владими­рович был на пять лет моложе своего земляка Георгия Дмитриевича, но продемонстрировал после ареста не меньшее самообладание. Арестованный 30 июня 1921 г., на своем единственном допросе он себя виновным ни в чем не признал и от дальнейшей дачи показаний отказался.

Дескать, ваши глупости, ваши фантазии, — вы и доказы­вайте, я же никаких террористических организаций, а тем более резидентов зарубежных «контрразведок» в глаза не видел.

Наивный был расчет у моряка — что доказывать будут. Никто этого и не пытался делать. Сел следователь за старин­ный стол зеленого сукна, удачно где-то экспроприирован­ный, и отстукал на скрипучем «Ундервуде» одним пальцем:

«Золотухин — активный участник организации Шмидта и американской контрразведки, представлял свою квартиру для курьеров последней. У него на квартире убит коммунар в засаде резидентом организации Врангеля — Лебедевым».

То ли один коммунар, то ли два... То ли на квартире Дмитриева, то ли в комнате минного специалиста Г. В. Золоту­хина; то ли в засаде, то ли «неизвестно как»; то ли резиден­том Врангеля, то ли — американской «контрразведкой».

Все-таки единственное объяснение всей этой фантас­магории в том, что следователи Петрочека не предполага­ли, что их литературные произведения кто-нибудь, пусть спустя 70 лет, будет читать как исторические источники и документы своего времени. А как «представление на казнь» эти записки, видимо, вполне годились.

При таких формулировках — хоть отрицай свою вину перед советской властью, хоть признавай все, что приду­мал следователь, — конец один.