Юрий Леж - Искажение[СИ, роман в двух книгах]

• Название: Искажение[СИ, роман в двух книгах]
• Автор: Юрий Леж
• Жанр: Научная Фантастика

"Среди вероятностных миров, порождаемых Искаженным Миром, один в точности похож на наш мир во всем, кроме одной-единственной частности, третий похож на наш мир во всем, кроме двух частностей, и так далее." Теорема Дургэма в изложении Р.Шекли ("Обмен разумов")

---

Окрестности, выжженные гигантским, неведомым пожаром были совершенно неузнаваемы. Как неузнаваемо было грязно-серое, изрисованное причудливыми узорами клубящихся облаков небо. И чужим был далекий, на границе зрения, белесый и плотный туман. И еще, с неба непрерывно валили крупные грязные, черно-белые хлопья то ли снега, перемешанного с сажей, то ли сажи, замершей в снегу. И почему-то не казалось странным, что, несмотря на внушительный размер, хлопья медленно порхали в воздухе. Как фантастические, потусторонние, мертвые бабочки.

Чехонин долго и бесцельно бродил по сгоревшей, растрескавшейся земле, пустынной, как в первый день её сотворения, и нигде, никак не мог найти даже следов от остатков лагеря, даже малейших намеков на присутствие поблизости людей или животных. С каждым часом ему становилось все страшнее и страшнее. И уже начал он подумывать, что в самом-то деле просто помер, и душу его Господь забросил в такое вот странное место, посчитав это персональным Адом для Часовщика. А в то, что после смерти он заслуживает лишь адских мук, Чехонин никогда не сомневался, даже в глубине души не льстил себе надеждой на лучшую долю. Наконец, он добрел до тумана, вдоль его границы, бесплотными призраками перемещались полупрозрачные силуэты людей, которых когда-то знал или видел в своей жизни Часовщик. Бродил здесь первый его воровской учитель, старый, седой шниффер Николаев, бродили ребята из штурмового батальона, даже лагерный кум мелькал где-то на периферии зрения, и женщины, все чаще в халатиках или нижнем белье, а то и вовсе обнаженные, перемещались куда-то неторопливо…По мере того, как Чехонин приближался к туману, силуэты эти истончались, бледнели, исчезали, как настоящие призраки, и Часовщик даже размышлять не стал, что за силы вызвали к жизни образы из его памяти, а просто окунулся в туман, как с разбегу окунаются в холодную речную воду, бросаясь с обрыва или раскаленного пляжного песка, и… вышел к лагерю.

Правда, это был уже совсем не тот лагерь, который он покинул несколько дней назад, уходя на дежурство. Никаких разрушений, увиденных еще там, в тоннеле, и напоминающих об ужасном по силе взрыве двухсотмегатонной бомбы, не было и в помине. Лагерь просто пребывал в запустении, оставленный людьми много лет назад. Заросли травой протоптанные когда-то в снегу дорожки, обветшали мощные, капитальные стены бараков, кое-где потрескались от времени стекла, проржавела насквозь колючая проволока. А по всему периметру, в полусотне метров от ограды, напрочь отрезая Чехонина от колодца, висел густой, клубящийся белый туман.

И потом, сколько ни пытался Часовщик вернуться к тоннелю, туман снова и снова выводил его в пустой, заброшенный лагерь.

…Иногда в лагере появлялись люди. Они, на взгляд Часовщика, были странно одеты, вели себя неестественно настороженно и испуганно, что-то искали в обветшалых бараках и старательно не замечали единственного живого человека на территории. Из их разговоров Чехонин узнал, что со времени его дежурства прошло почти двадцать лет, что жить в России стало хорошо, но людям всегда хочется чего-то лучшего, чем просто хорошо, вот и лазали эти пришельцы по баракам в поисках сказочных заначек и легендарных поделок зеков. Сначала это Чехонина смешило, потом, когда появление посторонних в лагере стало регулярным, начало раздражать. А со временем он просто успокоился и с равнодушным удивлением смотрел, как туман не выпускает забредших в лагерь незваных гостей, раз за разом выталкивая их на заросшую травой полянку перед административным корпусом. Но кого-то и отпускал, вот только не туда, откуда они пришли. Видимо, раскидывал по таким местам, в которых эти люди вовсе не хотели бы оказаться…

10

— … Вот таким я стал, болтаюсь как бы между небом и землей, — заканчивая рассказ, огладил бородку Часовщик. — Как бы и человек, а как бы и не совсем. Ни есть, ни пить мне не надо. Курить тоже. Вот только старая память свербит… как оказалось, ну, что может быть для человека слаще, чем шашлычок под водочку, сигаретка, да вот — огонь… сам-то я огня развести не могу, не знаю, что за запрет на меня наложен, но… Вот и прилепился к Шурочке, она-то меня и балует, ну, конечно, подружки её иной раз помогают. А я им за это всякие страшилки рассказываю, что-то сам в тумане видел, что-то от других людей давным-давно слышал…

— А Саню, значит, туман и впустил, и выпустил? — с легкой иронией в голосе поинтересовалась Анька. — И за что ж такая благосклонность, а?

— Видать, с чистым сердцем девахи шли, без корысти, — серьезно сказал Часовщик и тут же ухмыльнулся: — А по правде-то, я и сам не знаю. Туман — он и есть туман, загадка, то есть…

— А профессора, чей череп потом нашли в лесу, ты видел? — спросила Анька.

— На очочки золотые намекаешь? — уточнил Часовщик. — Так эти очочки мои, специальные. В них, понимаешь, стекла простые, не совсем, конечно, простые, но без этих… без диоптрий. Мне их на заказ сделали, очень уж хотелось в те годы посолиднее выглядеть, да и была, понимаешь, у каждого солидного во… человечка в моем окружении этакая примета особая. Кто-то шляпу носил, не снимая, кто-то брился каждый день даже в предвариловке, кто-то даже книжки писал на досуге… вроде как — на счастье, на удачу во… человеческую. А я вот — очочки себе придумал.

— И как — повезло тебе в них? — без ехидства, заинтересованно спросила Анька.

— Да как сказать? Вот, живой же, однако, хоть и странной какой-то жизнью, а те ребятишки, что в лагере со мной были, небось уже того… времени-то сколько прошло, даже если и вышел кто на свободу по случайности какой, от старости померли…

Последние слова были сказаны тоном уже несколько неестественным. Конечно, со времени испытания двухсотмегатонной "страшилки" прошло побольше тридцати пяти лет, это Анька помнила хорошо, не даром не только помогала местных программистам своими знаниями, но и полазала в местной Сети изрядно. И живы еще были не только почти все летчики, бомбу сбрасывавшие, но и многие из её создателей…

Затянувшаяся пауза, во время которой каждый обдумывал свои и собеседника слова, реакцию на них и дальнейшие в этом свете свои действия, как-то плохо повлияла на Саню. Девушка сжалась в комочек на своем чурбаке, будто хотела стать невидимой, неслышимой, незаметной в полумраке догорающего костра. Ей показалось, что именно сейчас произойдет что-то неприятное, постыдное, о чем она будет позже вспоминать с тоской и отвращением. Может быть, симпатичная ей Анька и её дружок накинутся на Часовщика, повяжут его и уволокут с собой, допрашивать, мучить, выбивать какую-то ценную для них информацию. Может быть, Часовщик достанет из-под полы телогрейки пистолет и хладнокровно расстреляет саниных знакомцев, как некие мишени в тире — без эмоций, с легонькой своей улыбочкой из-под усов. Почему-то Александра абсолютно не боялась за себя, твердо знала, что её лично не ждут никакие неприятности, она не нужна и не интересна сейчас всем сидящим у огня. А вот сошедшиеся к очагу на шашлык и вино Анька, Паша и Часовщик непременно сотворят друг другу какую-нибудь пакость.

Не сдержавшись, все-таки не было у девчонки закалки и практики по игре в такие взрослые игры, Александра, стараясь оставаться незамеченной, шустренько, в одно движение, перескочила к чурбачку Аньки и зашептала той что-то прямо в ухо. Анька хихикнула, как хихикают всегда девчонки-подростки, обсуждая между собой либо достоинства проходящих мимо парней, либо недостатки отсутствующих подруг, и громко сказала:

— Уважаемые джентльмены! Леди вас покинут на одну минуточку… Сказала бы, что пойдем, попудрим носики, да вот беда — пудреницу дома оставила. Так что — не скучайте тут без нас…

И уже через мгновение обе девушки скрылись в темноте, отходя подальше от очага, наверное, чтобы не было слышно мужчинам предательского журчания.

— Ишь ты, а раньше Шурочка этого дела как-то не стеснялась, попроще себя вела, — прокомментировал Чехонин, привычным жестом оглаживая бородку ладонью.

— А ведь ты не шниффер, Часовщик, — заговорил совсем о другом Паша, слова его прозвучали веско и спокойно, как некий приговор. — Ты медвежатник, никогда ты ничего не ломал, только вскрывал, да так иной раз, что после тебя еще по нескольку дней никто не замечал, что "медвежонка" раскупоривали…

— Вот оно как, значит… при Шурочке-то не стал разрушать её детские иллюзии? — с легкой иронией спросил Часовщик.

И тут же преобразился, будто скинул маску. Теперь вместо добродушного старичка в профессорских очках, с седенькой бородкой, в простецком лагерном ватнике у костра сидел, напружинившись, холодный, расчетливый вор, готовый к любым ударам судьбы и способный постоять за себя. "Ох, не хотел бы я с таким где-нибудь на "малине" столкнуться, — решил для себя Паша. — Непонятно мне, кто бы из нас живым оттуда ушел…", но на вопрос Часовщика о шурочкиных иллюзиях ответил: