Михаил Козаков - Актерская книга

• Название: Актерская книга
• Автор: Михаил Козаков
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-7027-0350-2

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

---

Наверное, во времена Грибунина эти проблемы тоже были у артистов. Грибунин любил выпить. Владимир Иванович Немирович-Данченко, который переспал, как рассказывали, со всеми молодыми артистками МХАТа и других театров, где ставил, боролся с пьянством старика Грибунина немилосердно. Однажды сказал ему: «Запомните, господин Грибунин, отныне вы можете пить только в лесу! Вы не смеете позорить звание артиста МХАТ. В лесу!» Однажды внимание актеров МХАТа привлекла следующая живописная сцена. По Камергерскому проезду двигался живой «бирнамский лес». А это были купленные Грибуниным мальчишки, которые несли ветки разных пород деревьев. Старик Грибунин шествовал между ними, ему кто-то услужливо наливал стопки, которые он тут же, «в лесу», опрокидывал.

Он, как рассказывают, был удивительно органичным актером, настолько органичным, что вживе воплощал систему Константина Сергеевича Станиславского. Так вот, когда он играл разного рода купцов в пьесах Островского, он любил прямо на сцене легонечко, еле внятно, пустить матюшком, столь непременным для его персонажей. Кажется, в роли Курослепова к реплике выходившего из жуткого похмелья купца: «Небо валится!» — добавлял: «Еб твою мать, небо валится!» Зал грохотал от смеха, но мат слышали только партнеры. А три тогда молоденькие актрисы-интеллигентки, будущие народные артистки всего СССР решили настучать про хулиганство Грибунина, по счастью, наивному Станиславскому. Настучи они Немировичу-Данченко, дело бы обернулось много хуже. К. С. вызвал Грибунина для разговора. Но последний, со свойственной ему верой в предлагаемые обстоятельства и убежденностью, объяснил Станиславскому, что этот мат — лишь второй план, что ничего подобного вслух он себе на святых подмостках позволить не мог, — но в подтексте, вторым планом было. Станиславскому эти доводы показались убедительными, и он отпустил Грибунина с миром.

Тот, выйдя из кабинета Станиславского, обнаружил в предбаннике молоденьких доносчиц, которые с нетерпением ожидали Грибунина. Они были уверены, что их коллективный донос даст нужные результаты. Каково же было их удивление, когда из кабинета Станиславского вышел бодрый старик Грибунин и, проходя мимо своих доброжелательниц, бросил им тут же мимоходом: «Ну что, пиздюшки, нажаловались?» Мой педагог Борис Ильич Вершилов со смехом рассказывал мне, какие лица при этом были у будущих народных артисток Советского Союза.

XXI

В молодом «Современнике», на Таганке царил дух свободы, раскрепощенности, веселья. Мы умели и трудиться до самозабвения, вне регламента, по ночам, и веселиться до упаду. Это потом, в конце 70—80-х, все посерьезнели. Погода на дворе и годы делали свое дело. Но еще в конце 60-х мы были молоды. Как молоды мы были, ах как мы были молоды!

1968 год. Группа «Современника» готовится к турпоездке в Италию. «Товарищи! — проповедовала нашей группе инструктор «Интуриста». — Вы должны знать, что Неаполь славен не только неаполитанскими песнями. Этот город буржуазной Италии стоит на втором месте после Гамбурга по количеству публичных домов. Мужчин будут рвать на части, хватать за фалды и буквально затаскивать в бордели. И еще, товарищи. И тут я прошу вас и нашего гида от фирмы «Интурист» Антонину Петровну быть особенно, особенно внимательными. В портовом городе Неаполе стоит 6-й американский флот НАТО. Посещать припортовую часть города вам категорически запрещается, и уж не дай Бог зайти в портовый кабачок. Туда, конечно, можно зайти, товарищи, но не выйти оттуда, товарищи, больше никогда!» Мы с Ефремовым переглянулись.

И вот сидим мы в гостиничном ресторанчике Неаполя, уже выпили «кьянти», и тут Ефремов на весь зал обращается к Антонине Петровне:

— Тонечка! Где тут расположены эти самые кабаки, где гуляет флот НАТО?

— Вы что, серьезно, Олег Николаевич?

— Вполне. Я художник, режиссер, мне надо изучать жизнь. Да и некоторым артистам это тоже необходимо. Особенно — Козакову. Он часто иностранцев играет. Козаков, ты пойдешь со мной?

— Как скажешь, Аурелио, — смиренно ответил я.

— Свободин — он же писатель, тоже, наверно, с нами пойдет?

— Да, отчего же не пойти, — неуверенно ответил Свободин.

— Так где эти кабаки, Тоня?

— Олег, вы что, в самом деле серьезно?

— Конечно. А что ж тут такого? Мы вполне взрослые мужчины и сами отвечаем за себя. Вы никакой ответственности за нас не несете. Ведь де-юре я, а не вы официальный руководитель группы. Ну, не убьют же нас там, в конце концов. Да и кто поймет, что мы русские? Мы и оденемся соответственно, свитера напялим, джинсы и вполне сойдем за финских матросов.

Я, признаться, поначалу тоже полагал, что Олег шутит и ни в какие такие ночные портовые кабаки мы не пойдем, однако, к недоумению замдиректора тогдашнего «Современника» Л. И. Эрмана, к Тониному, да и к моему собственному, пошли. Свободин, в замшевой куртке, в очках, с фотоаппаратом на пузе, напоминающий бедного туриста из ФРГ, мы с Олегом, напялив свитера и куртки, карманы которых мы загрузили стограммовками «Столичной» (были и такие), приплюсовав на всякий случай деревянные пасхальные яйца, что привезли из Москвы. Денег у нас было очень мало, тратить жалко, но по кружке пива вполне могли себе позволить. А туда, в пиво-то, водочки из шкалика долить. Метода нам и по России известная, способ проверенный: лиры почти не понадобятся.

И вот незадача — жена Ефремова в слезы:

— Олег! Я с вами хочу! Ты муж или не муж?

— Ты что, обалдела?! Там матросня с проститутками! — кричал в ответ Ефремов.

Алла настаивала:

— Я с вами пойду! Вот и все! — И рыдала.

— Ладно! — сжалился Олег. — Пойдем, раз уж тебе так приспичило. Только оденься соответственно. И веди себя там, как моя б… — срежиссировал Ефремов.

Когда мы поздним вечером оказались в припортовых кварталах Неаполя, когда увидели дюжих ребятишек в военной форме, моряков, шумных, разгуливающих в обнимку с чернявенькими итальянками, я, признаться, струхнул. Я вообще не любитель уличных драк, особенно за границей. А Саша Свободин с его фотоаппаратом на пузе — зашита слабая. Ефремов, хоть и покрепче, но тоже не Кассиус Клей, а тут еще евойная Алла. Поначалу с нами было увязался Эрман, но, оценив обстановку, сказал:

— Ребята! Ну что тут интересного? Завтра утром рано во Флоренцию ехать! И деньги жалко тратить на ерунду. Пойдем отсюда!

Ефремов проявил завидное упрямство — раз уж пошли, возвращаться не станем. Эрман отвалил.

Из меня же Олег сделал впередсмотрящего. Я заходил в каждый приглянувшийся ему кабачок и докладывал, мельком оценив обстановку, достаточно ли пикантно. Путешествие продолжалось и, слава Богу, без столкновений и эксцессов. На нас, попросту говоря, никто, даже действительно весьма активные в Неаполе проститутки, внимания почему-то не обращали.

Вдруг подкатывается какой-то молоденький итальяшка, в замызганной тройке, с галстуком и белым, сомнительной свежести, платком, франтовато торчащим из кармана пиджака, и что-то тараторит по-своему, потом по-английски. Поскольку он как раз говорил по-английски на моем уровне, то я разобрал, что он предлагает нам свои услуги. Что, мол, господам надо, посмотреть интересный кабачок? Выпить там недорогого пива, потанцевать? Все эти радости есть в «Бродвей-баре»! Он подвел нас к воротам салуна. В качестве благодарности вместо лир, а тем паче центов я отделался от него деревянным пасхальным яйцом.

И вот мы сидим в сводчатом помещении «Бродвей-бара». На крошечной сценке шпарит без остановки оркестрик — буги, рок, твист. Матросня танцует с портовыми проститутками. Мальчики флота НАТО и просто торговые моряки из Штатов медленно трутся с девочками. Некоторые танцуют, закрыв глаза, словно пытаясь представить себя в объятиях своих белоголовых сюзанн и мэри, ожидающих возвращения их где-нибудь в штате Невада или на техасской ферме.

В ту ночь ни одного скандала или драки в «Бродвей-баре», по счастью, не произошло. Раза два или три в бар заходила полиция флота НАТО. Помню какие-то белые шлемы, ремни, дубинки. Они оглядывали сидящих в баре, танцующих. Один матросик стал было заводиться. Тут же полиция взяла его под белы руки, и матросик из бара исчез. Это обстоятельство, как и выпитый ерш, успокоило нас окончательно, и мы расслабились. Сидели мы в одной из лож бара, расположенных по стенам сводчатого помещения. В соседней, прилегающей ложе восседал дюжий моряк, типичный американец в свитере грубой вязки, выпивал и медленно что-то говорил молоденькой черненькой и маленькой своей девочке из местных кадров «Бродвей-бара».

Развалившись, он решил опереться локтем правой руки на перегородку ложи, где уже лежала рука Аллы.

— Олег! — жалобно сказала Алла. — Что мне делать?

— Терпи! — отвечал Олег.

— Мне больно!