Борис Азбукин - Будни Севастопольского подполья

• Название: Будни Севастопольского подполья
• Автор: Борис Азбукин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1971

Книга «Будни Севастопольского подполья» не претендует на всестороннее освещение огромного по размаху патриотического Сопротивления. В ней рассказывается лишь о самоотверженной борьбе и героических делах молодых патриотов, живых и мертвых, тех, кто не щадил своей жизни во имя Родины.

---

— Нет, Маша, в трусости тебя не упрекнуть. Поступаешь ты даже чересчур смело, — заметил Александр.

— Ты не думай, что я боюсь Мартисена. Он шляпа, — перебила его Маша. — Я боюсь предателей. А что, если хоть один из тех, кому я выдала талоны, попадется в лапы жандармов?! Даже подумать страшно…

— Поэтому, — перебил ее Ревякин, — пора это прекратить.

— То есть как прекратить? А как же парни и девчата, которых надо спасти?

— Пусть твоя слава маленько померкнет. Для нашего брата подпольщика слава — опасная вещь.

Заметив, как потускнело лицо Маши, Александр продолжал:

— Пойми: ты и твои девчата — наша контрразведка. Погорите вы — и мы ослепнем. Не будем видеть и знать, что замышляет враг. А потом, не забывай, у тебя есть и другие серьезные обязанности. Вот, например, Кузьму нужно направить на завод «Вулкан».

«Почему на «Вулкан»?» — удивился Кузьма. Это небольшое предприятие, разрушенное бомбежками еще во время осады города. Недавно его кое-как подлатали и пустили только один цех. Но какое значение имеет этот цех, в котором всего десяток-полтора рабочих? Ведь это не станция! Не портовые мастерские!

— Что же Кузьма будет делать в этой цыганской кузне? — удивилась и Маша.

— Дело найдется, — уклончиво ответил старшина.

У него имелись сведения, что оккупанты приспособили завод для ремонта пулеметов, автоматов, винтовок, саперного инвентаря и у них теперь отпала необходимость отправлять неисправное оружие морем в Констанцу. Александр и Жора решили пристроить на завод кого-нибудь из подпольщиков. Теперь выбор пал на Кузьму.

Маша пообещала направить его на завод и ушла.

Старшина, закрыв за ней калитку, позвал Людвига, и тот поднялся из подземелья в кухню, держа в руке паспорт.

— На, получай документ.

Кузьма раскрыл паспорт. Ни подчисток, ни помарок, а написано все по-другому. Раньше владельцем паспорта значился тамбовец Леон Медников, теперь Леонид Медынский из Краматорска. И прописка новая, на Суворовской.

Когда Людвиг вернулся в подземелье, Ревякин подсел к столу рядом с Кузьмой и тихо сказал:

— Надо, Кузя, сделать из этого завода настоящий вулкан.

— Взорвать?

— Так взорвать, чтобы ни одного станка и верстака не оставить. Взрывчатку ребята достанут.

— Берусь! — Кузьма решительно рубанул кулаком.

К Михеевым на Лагерную он шел в приподнятом настроении. Конец заточению! Хватит болтаться без дела и хорониться в душном подземелье!

А в этот самый час полиция безопасности проявляла особо повышенный интерес к его персоне и выяснению личности схваченного ночью на станции Максима. Кроме газеты «За Родину», на столе следователя лежали ночной пропуск Леона Медникова, справка со станции о его прописке, домовая книга Белоконя, карточка с биржи труда на имя Воронова и полевая сумка Ревякина с «партизанским приказом».

Домовая книга ничего не прояснила: никто из посторонних в ней не прописан. Так кто же этот арестованный партизан: Медников, Воронов или он диверсант, который ночью обстрелял станцию и потерял сумку с секретными документами? Следователь Вегнер и переводчик унтер-офицер эсэсовец, верзила с кулаками, похожими на кувалды, терялись в догадках. По их требованию из дому под конвоем был срочно доставлен для показаний свидетель Константин Белоконь. Быть может, он опознает?

Уже полчаса шел допрос. Костя держался спокойно, уверенно. Еще на рассвете к нему от Ревякина прибегал Ваня Пиванов предупредить об аресте Максима, провале Кузьмы, и он заранее успел все обдумать.

— Врешь, что никого не знаешь! Я покажу тебе одного, может, припомнишь?

Переводчик зло покосился на Костю и, открыв боковую дверь, впустил в камеру конвойного с Максимом.

Костя смотрел на товарища, внутренне содрогаясь. Не только лицо, а и вся шея Максима была в багровых ссадинах; рубаха, от ворота донизу разодрана, грудь в кровавых полосах; проволока впилась в кисти, два пальца левой руки сплющены, на ногтях запеклась кровь. Каких мук и страданий стоила ему эта ночь! Он вспомнил слова Максима: «Если схватят — не выдавай, бери все на себя. Подпольщик умирает один и умирает гордо, не сгибаясь перед врагом». Костя отчетливо понял: не выйти Максиму отсюда живым. Но понял и другое: одно неосторожное слово, жест, взгляд — и за Максимом последует он, а за ним потянут всех, с кем он общался: Сашу, Жору, Саню, Колю, Петьку. Глядя в лицо товарищу, он, сам того не сознавая, проникался его спокойствием и мужеством. Отрицательно покачав головой, он сказал:

— Нет, первый раз его вижу.

— А ты его знаешь? — спросил переводчик арестованного.

— Я же тебе говорил, я не здешний, — с издевкой в голосе ответил Максим.

Краска залила лицо и шею эсэсовца.

— Ты скажешь наконец свою фамилию и где взял листовки?

— Я безродный, фамилии у меня нет, — с вызовом бросил Максим и усмехнулся. — А листовки на улице нашел! Не ты же мне их сунул.

Ударом снизу в челюсть эсэсовец свалил Максима на пол. Вегнер отдал Косте домовую книгу и сказал, словно они были вдвоем и ничего особенного в камере не произошло:

— Комм нах хауз. Комм.

Выйдя на улицу, Костя почувствовал, что весь дрожит и едва стоит на ногах. Хотелось стремглав бежать от этого проклятого места. Но он сдержал себя. Вынув из кармана пачку сигарет, закурил и не спеша пошел к Историческому бульвару.

Диверсия

I

Мила Осипова, тоненькая, невысокая девушка, работавшая табельщицей на станции, вышла из дому, как всегда, ровно без десяти восемь. Подходя к конторе, она увидела у дверей жандарма Курца с забинтованной рукой и двух эсэсовцев. Появление эсэсовцев в столь ранний час хорошего не предвещало. Почувствовав на себе ощупывающие взгляды, Мила поспешила скрыться за дверью.

Контора еще пустовала. Форточки — настежь. В комнате сырость. Мила взглянула на табельную доску: все бирки висели уже на местах, кроме двух. Одна принадлежит заболевшему сцепщику, другая Кузьме. Что с Кузьмой? Почему он не повесил ее? И тут Мила вспомнила, что накануне он задержался в поездке, не зашел в контору, и она сама сняла его бирку. Но сегодня Кузьма должен был рано выехать с поездом в Мекензиевы горы. Неужели он позабыл про номер?

Найдя бирку, девушка повесила ее на место и закрыла табельную доску, так как часы показывали восемь. Она всегда так поступала с бирками подпольщиков — Кузьмы, Миши Шанько, Виктора Кочегарова и других, оберегая их от придирок коменданта станции Филле. С тех пор как у Филле похитили радиоприемник и пишущую машинку, он совсем озверел. По малейшему поводу придирался к рабочим, кричал, пускал в ход резиновую дубинку и кулаки.

Подойдя к своему столу, Мила обнаружила, что средний ящик открыт, и ахнула: бумаги разворочены, из папки личного состава исчез список машинистов. А где же чистые бланки со штампом станции и печатью военного коменданта? Те самые бланки, которые она вытащила из стола начальника узла Вайсмана и припрятала для Кузьмы? Мила торопливо начала выкладывать бумаги из ящика на стол. Уф-ф! Наконец-то нашлись! Она спрятала бланки на дно ящика под газету.

Эта тихая черноглазая девушка держалась скромно и всем, кто к ней обращался, охотно оказывала всякие мелкие услуги. Рабочие ее любили и называли «дочкой». Никому и в голову не приходило, что этой девушке обязаны жизнью не только Кузьма Анзин, но и многие другие солдаты и матросы, которые после побега из лагеря со справками, сделанными на станционных бланках, устраивались в разных местах на работу или вели нелегальное существование. Мог ли кто предположить, что через эти тонкие девичьи руки прошли сотни подпольных листовок, которые по ночам появлялись на заборах и стенах хатенок Сапунской улицы, что эта девушка с открытым ясным лицом была активным членом подпольной патриотической группы молодежи на станции? Лишь немногие товарищи по подполью знали, какой заряд неистощимой энергии таился в этом миловидном создании.

Едва Мила успела навести в столе порядок, как дверь распахнулась и в комнату вбежал майор Филле. Вслед за ним появились двое эсэсовцев, которые стояли с Курцем. Лицо коменданта было в багровых пятнах, тонкие губы подергивались. И как всегда, от него разило спиртом. Увидев в руках коменданта пропавший из стола список машинистов, Мила сообразила: ночью что-то случилось.

— Где Медников? — спросил Филле, подходя к ней.

— Не знаю, господин комендант, — ответила по-немецки Мила, вставая со стула, как того требовал Филле от всех подчиненных русских.

— Как не знаешь?! А это что? — Филле ткнул пальцем в бирку, висевшую на доске. — Это он повесил? Значит, был здесь?

Мила чуть побледнела и в этот момент увидела в дверях за спинами эсэсовцев Мишу Шанько. Тот приложил палец к губам и тут же исчез. О чем Миша хотел ее предупредить, она не поняла. Но его появление придало ей смелости.