Александр Королев - Святослав

• Название: Святослав
• Автор: Александр Королев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-03397-9

Жизнь замечательных людей: сер. биогр.; вып. 1484(1284).

120 лет биографической серии «Жизнь замечательных людей»

Основана в 1890 году Ф. Павленковым и продолжена в 1933 году М. Горьким.

Книга посвящена биографии знаменитого князя-воителя Святослава, жившего в X веке. «Хочу на вы идти»; «не посрамим земли Русской»; «мертвые сраму не имут» – все эти хрестоматийные, со школьной скамьи знакомые нам фразы принадлежат ему, легкому на подъем, быстрому, «аки пардус», не знающему усталости и презирающему покой и негу русскому князю, победителю хазар и покорителю Болгарии, герою самой масштабной и самой кровопролитной из русско-византийских войн. Святослав – одна из самых ярких и вместе с тем противоречивых фигур нашей начальной истории. Покинув Киев ради цели, оказавшейся призрачной, он привел на Балканы многотысячное воинство русов, в большинстве своем сложивших головы в сражениях с византийцами и печенегами. Трагической оказалась и судьба самого Святослава, из черепа которого печенеги сделали ритуальную чашу. Автор книги предлагает читателям свое видение личности князя и свой взгляд на историю Руси того далекого времени – взгляд, который во многом отличается от традиционного.

При оформлении переплета использованы фрагменты картин художников К. В. Лебедева («Встреча Святослава с Иоанном Цимисхием на Дунае») и Б. М. Ольшанского («Предание о Святославе»), а также памятника «Тысячелетие России» скульптора М. О. Микешина.

---

Справедливости ради замечу, что ни Н. И. Мамаев, ни Н. Вербицкий, проезжавшие по Овручскому уезду за несколько десятилетий до Н. И. Коробки, ни тем более В. Н. Татищев не знали преданий об убийстве Ольгой Игоря. И это притом что, как пишет сам Н. И. Коробка, «народные предания, известные г. Вербицкому, переданы им не целиком, а в пересказе, и притом так переплетены с собственными учеными домыслами и сведениями, почерпнутыми из книжных источников, что не всегда можно решить, где кончается народное сказание и где начинается домысел автора»{178}. Надо думать, что если бы Н. Вербицкому довелось услышать что-нибудь из записанного Н. И. Коробкой, он не преминул бы вставить это в свои заметки. Так же поступил бы и В. Н. Татищев, известный своей тягой к эксклюзивной информации по древнерусской истории. Выходит, или что-то изменилось в этих преданиях во время между поездками Н. Вербицкого и Н. И. Коробки, или первый из них не «услышал» того, на что обратил внимание второй. Возможно, прав М. К. Халанский, который был согласен видеть в преданиях об Ольге Овручского уезда «важный для истории древнерусского эпоса факт устойчивости древней эпической традиции среди малорусского населения, а не результат позднейшего внесения в народную безграмотную массу преданий об Ольге и Игоре» и в то же время считал, что в этих преданиях «образ Ольги представляется понизившимся, огрубевшим: на месте верной и любящей супруги Игоря летописей овручские предания ставят враждующую с мужем жену, неумолимую преследовательницу мужа – результат продолжительной жизни поэтических сказаний об Ольге и Игоре в народной среде и влияния других поэтических мотивов и образов, примыкавших к старым эпическим мотивам и представлениям»{179}. Но не стоит исключать и того, что крестьяне могли «подыграть» Н. И. Коробке, заметив его интерес к предмету. Тем более что он был далеко не первый, кто расспрашивал их об Игоре, Ольге, Мале и т. д. По описанию Н. И. Мамаева, Овручский уезд – «самый бедный, самый неплодородный во всей губернии. Большая часть его покрыта лесами и болотами, из которых извлекают железную руду»{180}. Местные рассказчики могли что-то выдумать, желая подогреть интерес слушателя к своему рассказу, надеясь на вознаграждение. Наконец, рассказывая Н. И. Коробке предания об Игоре и Ольге, крестьяне могли просто перепутать Игоря и Мала, сватавшегося к Ольге. Правда, Мал не был мужем Ольги, но мотив поисков Ольгой мужа, охоты за ним с целью убийства также показателен. Задача скрыться – одно из классических испытаний жениха в эпосе. То, как может измениться предание с течением времени, долго оставаясь в народной среде, видно и из другого примера: в 1859 году путешествовавшего по Псковской губернии П. И. Якушкина поражал своими оригинальными сведениями из русской истории псковский мещанин А. Ф. Поляков. Рассказав сначала о неудачном сватовстве к Ольге какого-то князя Всеволода, рассказчик заявил, что потом все-таки Ольга «пошла за князя замуж, только не за Всеволода, а за неизвестного какого», ведь в те времена «много князей было, и всякий своим царством правил, а все между собой родня были, и все промеж себя воевали: хотелось всякому у другого царство его отнять». Так же авторитетно Поляков сообщил своему слушателю, что мужа Ольги убил его двоюродный брат{181}. Думается, не стоит выискивать в путаном рассказе псковского мещанина зерна исторической правды, не нашедшей отражения в летописи. Сходная путаница могла возникнуть и у крестьян Овручского уезда, с которыми общался Н. И. Коробка. Так что искусственно накалять отношения Ольги и Игоря, превращая княгиню в мужеубийцу, ни к чему. Что же касается вопроса о способе приобретения Ольгой Вышгорода, то окончательный вывод сделать вряд ли удастся – мало информации. Мы можем только утверждать, что Ольга, происходившая из знатного рода (северного или южного), была не только вдовой Игоря, но и самостоятельной правительницей этого города, что, несомненно, усиливало ее позиции среди других русских князей{182}.

И князьям, родственникам Игоря (Акуну и Игорю-младшему), и другим русским князьям, недовольным результатами войны с Византией, и воеводам-вожакам, вроде Свенельда, и древлянам во главе с Малом пришлось иметь дело не с младенцем, которому можно сделать «все что захотим», и не с простушкой, встреченной Игорем где-то «на перевозе». Нет, этим двум литературным персонажам Киев в тех условиях было не удержать. Другое дело – реальные Ольга и Святослав – княгиня, происходившая из знатного русского рода, владевшая мощным Вышгородом в непосредственной близости от Киева, и ее взрослый сын – князь «Немогарда». Вот они-то и закрепились в Киеве, поставив на место оппозицию (кого-то силой, а кого-то переговорами). С именем Ольги летописцы связывали и устроительную деятельность на благо Руси.

* * *

Разграбив землю древлян, уничтожив сопротивлявшихся, отдав в рабство покорных, Ольга решила заставить платить дань тех, кто не попал в эти две категории, и пошла, как сообщает летопись, «с сыном своим и с дружиною по Деревской земле, устанавливая распорядок сборов и повинностей. И сохранились становища ее и места для охоты до сих пор. И пришла в город свой Киев с сыном своим Святославом и побыла здесь год». В летописной заметке, посвященной событиям следующего года (в лето 6455, то есть 947-е), говорится: «Отправилась Ольга к Новгороду и установила погосты и дани по Мете и оброки и дани по Луге. Ловища ее сохраняются по всей земле, следы и места ее пребывания, и погосты, а сани ее стоят в Пскове и поныне, и по Днепру есть места для ловли птиц, и по Десне, и есть село ее Ольжичи и до сих пор. И так, установив все, возвратилась к сыну своему в Киев и там пребывала с ним в любви».

Ольга провела очень полезные мероприятия. Судя по тому, как действовал в земле древлян Игорь, можно подумать, что русские князья до Ольги брали, сколько им вздумается, приходили за данью, когда вздумается, и это могло им сойти с рук, если с ними было достаточно дружинников. Как отметил Н. И. Костомаров, «у Ольги разбойный наезд стал заменяться подобием закона»{183}. Золотые слова! И рассказ замечательный! Ольга знает не только «кнут», но и «пряник». Дескать, вы погорячились (убили Игоря), и мы погорячились (закопали, сожгли, перерезали, распродали в рабство, вчистую разорили), но теперь Киев переходит в отношениях с данниками на цивилизованную основу – конкретные размеры поборов, определенные места стоянок, укрепленные острожки с постоянным гарнизоном, четко намеченные места для охоты и ловли птиц, всякие другие «следы» и «места»{184}. Невольно на ум приходит императрица Екатерина II с ее губернской реформой, также начатой после «бунта бессмысленного и беспощадного» – пугачевщины.

В этих мероприятиях матери принимал участие – пусть и пассивное – Святослав. Летописец продолжает считать его младенцем, поэтому Ольга, реформировав Древлянскую землю, отвозит мальчика в Киев и только через год приступает к новому этапу преобразований. Значит, источником информации о преобразованиях княгини вновь служит фольклор. Или летописец пытается придумать для Святослава хоть какую-то роль во всех этих событиях? Вот его и возят туда-сюда.

Кстати, о поездках «туда-сюда». Ольга, по существу, производит два года подряд одни и те же действия – отличие только в месте, где происходят события. Сначала это только земля древлян. Потом Ольга уходит в Киев. В следующем году она сначала едет к Новгороду, оттуда отправляется на Мету (река на восточных окраинах Новгородской земли), потом перебирается на Лугу (крайний северо-запад Новгородчины, река впадает в Финский залив). Можно подумать, что ее распоряжения относились только к этим двум окраинам, а не ко всей Новгородской земле. Или все-таки княгиня охватила своими преобразованиями весь регион? И сани свои она оставила в Пскове, но что делала в этом городе, неясно. И при чем здесь Псков? Новгород – это район расселения словен ильменских, а Псков – кривичей. В X веке они слабо связаны между собой{185}. Неясно и почему по Мете княгиней основаны «погосты и дани», а по Луге «оброки и дани»? А далее следы ее деятельности в изложении летописи приобретают совсем хаотический характер. Бросив сани в Пскове, она затем устанавливает места для ловли птиц «на Днепре» (где конкретно?) и «на Десне» (?). В рассказе всплывает еще какое-то село «Ольжичи». Наконец княгиня возвращается в Киев, чтобы «пребывать в любви» с сыном.

Сообщение летописи о путешествии Ольги к Новгороду весьма интересно. Дело в том, что «Повесть временных лет», кроме этого случая, более не сообщает ни о каких контактах Киева с Новгородом до 70-х годов X века. Как уже говорилось в первой главе, само существование этого города до середины века подвергается специалистами сомнению. (Можно, конечно, сослаться на сообщение Константина Багрянородного о княжении Святослава в «Немогарде», но в первой главе мы уже определяли идентификацию этого города в качестве Новгорода как спорную.) Впрочем, ничего окончательно утверждать нельзя{186}. Считаю уместным привести здесь некоторые соображения А. А. Шахматова, высказанные еще 100 лет тому назад. Он обратил внимание на знание летописцем пограничных рек Новгородской земли, равно как и знание северных достопримечательностей вообще (тот же рассказ о санях Ольги в Пскове). Исследователь сделал вывод: сообщение о деятельности княгини на Мете и Луге появилось не в Киеве. По мнению Шахматова, в основе «Начального свода» (составленного около 1095 года в Киеве и предшествующего «Повести временных лет») лежал некий «Древний Новгородский свод» 1050 года, но новгородец, составлявший этот свод, имел в своем распоряжении более раннюю киевскую летопись (Шахматов называл ее «Древнейшим Киевским сводом» 1039 года). И вот новгородский летописец, прочитав в своем киевском источнике об устройстве Ольгой «Деревской земли», «предположил, что дело идет о посещении Ольгой той части Новгородской области, которая носила название Деревской земли, или просто Дерев, а позже Деревской пятины. Это его предположение имело следствием вставку о погостах, данях и оброках по Мете и по Луге, то есть по тем двум водным путям, которые, сходясь около Новгорода, служили средством сообщения центра (Новгорода) с его областью»{187}. В подтверждение высказанного положения Шахматов привел фразу из Жития Ольги в составе упоминавшейся уже неоднократно «Степенной книги»: «И пошла Ольга с сыном своим и воинством по Деревской земле, определяя повинности, порядок сбора и места для охоты. Некоторые же говорят, будто Деревская земля была в области Великого Новгорода, именуемая ныне Деревской пятиной; другие же считают, что это Северская земля, где Чернигов град». Отсюда следовало: «Так гадали в XVI веке на северо-востоке, а в XI веке Новгороду было естественно принять Деревскую землю Приднепровья за свою Деревскую землю. На отождествление это наводило и то обстоятельство, что Новый Торжок, находившийся на южной оконечности Деревской земли, в глубокой древности… назывался Коростенем». А. А. Шахматов отметил и то, что «в расстоянии 40 верст от Новгорода на юго-западном берегу озера Ильменя, по дороге из Новгорода в Старую Руссу, имеется село Коростынь», и это обстоятельство также привело к появлению в некоторых поздних летописях сообщения: «И убили Игоря вне града Коростеня, близ Старой Руссы, тут же и погребен был»{188}. Выходит, что фразу «отправилась Ольга к Новгороду» следует считать «пояснением, сделанным уже составителем Начального свода», который, в свою очередь, использовал «Древний Новгородский свод». «Так это и вошло в „Повесть временных лет“, которая, в отличие от своих летописных сводов-предшественников, дошла до нас. В „Древнем Новгородском своде“, лишенном дат, непосредственно за сообщением об обходе Ольгой Деревской земли читалось „и установила погосты и дани по Мете…“» и т. д.{189} Так как же звучал первоначальный вариант текста? В нем ничего о походе к Новгороду сказано не было{190}. От фразы о том, что княгиня, «установив все, возвратилась к сыну своему в Киев», также следует отказаться – Ольга, получается, никуда и не отправлялась.