Джим Нисбет - Тайна "Сиракузского кодекса"

• Название: Тайна "Сиракузского кодекса"
• Автор: Джим Нисбет
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: Детектив
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-050668-2, 978-5-403-01067-2

Великосветская красавица убита на пороге собственного дома.

Главный подозреваемый — Дэнни Кестрел, специалист по изготовлению багетов, который провел с убитой последнюю ночь ее жизни.

Однако Дэнни преследует не только полиция, но и загадочные преступники, уверенные, что незадолго до смерти девушка успела передать ему нечто важное.

Что?

Дэнни не имеет ни малейшего представления.

И если он хочет выжить и очистить себя от подозрений в убийстве, ему поневоле придется понять, что за бесценное сокровище спрятала его случайная подружка, — и постараться найти утраченное…

---

Она крепче сжала мою руку и как бы в задумчивости повторила свое имя, забыв поинтересоваться моим. Даже на каблуках она была двумя-тремя дюймами ниже меня, так что я невольно чувствовал запах ее волос: лаванды, табака и джина с лаймом; новой обивки, электронных сплавов — запах другого мира.

Всякому мужчине приятно, когда женщина держит его за руку, даже если эта женщина понятия не имеет, кто он такой, — на секунду ему позволено, даже не сознавая того, ошибиться, проникшись к ней доверием. Она, если ей вздумается, может нанести боковой удар глазами, но и руки вполне достаточно.

— Если не разобьешься при падении, можно доплыть до Японии и совершить сеппуку.

Она, словно бы про себя, добавила:

— «Ку» — живот, «сеппу» — резать. Я смотрела в словаре.

И повысив немного голос, продолжала:

— Если, конечно, вас не утянет в глубину гигантский спрут. Тогда вы не успеете и…

— Кстати, о суши, — перебил я, глядя в окно. — В джапантауне есть одни ресторанчик. Может, вы его знаете? Шеф готовит за крепостной стеной барной стойки, окруженной рвом.

Она промолчала.

— Они там ставят блюдца на маленькие баржи и спускают на воду, — указательным пальцем свободной руки я нарисовал в воздухе кружок.

Она крепче сжала мне руку.

— Гости вылавливают те блюда, какие им по вкусу. А я, будучи почетным членом клуба под названием «Не суши ли заканчивают пищевую цепочку там, где тяжелые металлы, поднимаясь, встречаются с фекальным илом?» — я содрогнулся, — в этом местечке могу искренне насладиться темным пивом «Саппоро». Пены полкружки, зато чистейшее вегетарианское блюдо. Я сижу с пенными усами на верхней губе и наслаждаюсь зрелищем пурпурных гонад морских ежей, что избавляет меня от необходимости оплачивать их проход в мой аппендикс.

Она поморщилась, но все же не сдержала смешка.

— Печень, — заключил я, — совсем другое дело. Необходимый орган. Никогда не помешает иметь запасную печень между собой и концом пищевой цепочки. Две печенки лучше, чем одна печенка, — вот главный довод против вегетарианства. А потому не позволите ли угостить вас где-нибудь бифштексом?

Она подняла глаза на меня, как раз тогда, когда я взглянул на нее. В ее глазах не было и намека на мысль, что я сумасшедший. Мало того, что они оказались цвета голубоватого перламутра, каким иногда инкрустируют гитары — не такие глаза ожидаешь увидеть на загорелом дотемна лице, — так в них еще стояли слезы. Слабая улыбка успела удержать ее от истерики.

— Судя по вашему виду, он пойдет вам на пользу, — добавил я.

— Терпеть не могу суши, — выдавила она, едва сдерживая слезы.

— Суши — еще не конец света, — поспешно заверил я, с трудом сохраняя в голосе легкость, похищенную головокружительной глубиной этих глаз. — Вот телевидение — это да. Но в преддверии конца света нет ничего лучше ломтя оленины с острой горчицей на свежем сухарике и терпкого каберне. Хотя, — продолжал я, указывая на вид за окном, — лучше, пожалуй, выйти не через окно, а через дверь.

Она повисла на моем локте так, что стало ясно: преодолеть следующие несколько шагов — скажем, от одного фонарного столба до другого — она может только по инерции.

— Может, вам стоило потренироваться с этим нарядом дома, прежде чем появляться в нем на вечеринках, — посоветовал я, взяв на себя смелость деликатно, кончиками пальцев, вернуть ей на плечо соскользнувшую бретельку. — Тогда незнакомые мужчины перестали бы к вам приставать.

В сиянии ее кожи можно было купаться. Я не шучу — и не думаю, что эффект этот был искусственным. Просто поразительно, что способны сотворить немного денег и времени, пляж, и солнце, и хорошее кокосовое масло, не говоря уже о природной красоте. Эти мысли вывели меня к первой, которая пришла мне в голову, едва я увидел ее громко смеющейся над словами какого-то шута в смокинге: смеющейся откровенно для того, чтобы его сплавить. Цепь моих мыслей по восходящей была такова: «Она красива»; «Нет, она очень красива» и «Да, она мне не по карману».

— Всем им нужно одно, — сказала она.

Пока я старался избавиться от своих мыслей, мимо нас прошел сын владелицы галереи, и она вдруг заявила, что при всей ее «любви» к суши, она не раз бывала в том ресторанчике, обычно по случаю кинофестивалей. Она с сожалением добавила, что знает в Сент-Джоне суши-бар еще лучше.

— Сент-Джон? — осведомился я. — Это речной поселок близ Бениции?

Послав мне взгляд благодарности, почти осушивший ее глаза, она ледяным тоном поправила:

— Сент-Джон — столица Антигуа, острова Антигуа с населением семьдесят две тысячи человек, — и добавила, что там, в отличие от джапантауна, подают отличные пончики.

Сын миссис Ренквист прошел мимо.

— Отменная великосветская колкость от девушки, у которой еще слезинки на глазах не просохли, — буркнул я. — Так к чему это вы? Способны кусаться и во сне? Или зубки у вас не такие острые, как язычок?

Она прижала два пальца к моим губам, совершенно поразив меня этим жестом. Искренне и с немалой горячностью проговорила:

— Если я вцеплюсь в вас зубами, вам уже не вырваться.

И это было сказано с такой нежностью, что я заткнулся.

Она поймала меня на том, что я судил ее по компании, в которой она оказалась. Но Джон Пленти по крайней мере не малевал халтуру, выражающую безграничное одиночество, между утренним кофе по-ирландски и полуденным аперитивом, за которым с мукой рождал названия вроде «Бесконечная лихорадка» или «Пляж грусти». И я, между прочим, для таких полотен рам не делал — во всяком случае, в последнее время.

Я поймал ее ладонь.

Она потянула меня куда-то. Я полагал, что потратил достаточно времени на флирт, который завел, только чтобы ее успокоить. И чувствовал скорее уверенность, нежели сомнение, что скорее не нуждаюсь, чем нуждаюсь в ее обществе. Всегда полезно предугадать измену своим убеждениям, даже если падение уже свершилось.

В дальнем конце зала миссис Ренквист постучала ножом о бокал для шампанского, чтобы привлечь внимание собравшихся и обеспечить паузу в вечеринке. Рени, словно проснувшись, стряхнула свой позор. Она отодвинулась от меня, разместила на плечах бретельки и поблагодарила меня так холодно, будто это я их сдвинул, что было черной неблагодарностью, после чего пробормотала что-то еще. Я не расслышал. Но она была так пьяна, что, дабы держаться прямо, ей пришлось широко расставить ноги, отчего черная юбочка, изначально весьма узкая, подтянулась вверх по загорелым бедрам, освещенным последними лучами солнца, снизошедшими в этот вечер на Западное побережье.

И здесь пушок — подумал я и смутился. Пушок младенческого личика, но не на младенце… Что понадобилось Ясону в Колхиде? А может, я спутал историю. Но не успел я разложить все по полочкам, как Рени села на пол.

Это тоже надо было видеть, и я не стану этого описывать, полагаясь на воображение читателя и не находя удовольствия в унижении женщины. Она была пьяна. Мы все это понимали. Но при этом она была хороша, а эти два свойства практически непримиримы. Что мы способны простить близкому другу и никогда не прощаем случайно увиденному незнакомцу… Вот такой она и была. Жизнь кончена, помада размазана, тонкий след карандаша для подводки век тянется по щеке вслед за единственной слезинкой.

Собравшиеся старательно ничего не замечали. Однако сын миссис Ренквист, по имени Джеральд, заботливый гомосексуалист в чудном смокинге, тут же принялся нашептывать Рени, что не стоит показывать так много ради столь мизерного результата. Он ласково журил ее, поднимая на ноги, но прежде, чем он или Рени успели овладеть положением, Рени не сдержала всхлипа, прозвучавшего неподдельно трагически. И тут до меня дошло, что она чем-то очень напугана.

Джеральд бережно поднимал ее и случайно встретил мой взгляд. Мы немного знали друг друга. Я не видел повода для осуждения. Может, он пожалел ее, или эта сцена повторялась не в первый раз: не настолько часто, чтобы совсем наскучить, но достаточно, чтобы, не проявляя неуместной стыдливости, постараться все же прикрыть ее срам от свидетелей. Так или иначе, он пытался помочь. Скандал в галерее был ему не с руки, а, с другой стороны, он и так потратил немало сил, устраивая все мероприятие, угощение, парковку и бог весть что еще, и забота о подвыпивших дамах была не главной его заботой в то время, когда его матушка торговала картинами. Он заворковал — утешительно, сколько я мог разобрать, и до моих ушей долетело несколько слов.

— Ну-ну, милая. Ты, главное, отдай мне ключи. Остальное уладится. Ключи, милая. Вот умница. Все будет хорошо…

Я огляделся.

К нам были обращены в основном спины — посетители добросовестно внимали речи хозяйки, посвященной возвышенной отверженности гения.

— …И слава Богу, который еще посылает нам художников, подобных Джону Пленти, достаточно отважных и одаренных, чтобы пойти на риск передать раскол…