Алексей Эйснер - Человек с тремя именами: Повесть о Матэ Залке

• Название: Человек с тремя именами: Повесть о Матэ Залке
• Автор: Алексей Эйснер
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1986

Герой повести «Человек с тремя именами» — Матэ Залка, революционер, известный венгерский писатель-интернационалист, участник гражданской войны в России и а Испании. Автор этой книги Алексей Владимирович Эйснер (1905—1984 гг.) во время войны испанского народа с фашизмом был адъютантом Матэ Залки — легендарного генерала Лукача. Его повесть — первая в серии «Пламенные революционеры», написанная очевидцем изображаемых событий. А. В. Эйснер — один из авторов в сборниках «Михаил Кольцов, каким он был», «Матэ Залка — писатель, генерал, человек», «Воспоминания об Илье Оренбурге». Его перу принадлежат сборник очерков «Сестра моя Болгария» и повесть «Двенадцатая, интернациональная».

---

— Не забывай, что во Франции тоже Народный фронт, и это отражается на поведении полиции.

Снаружи о чем-то спорили по-французски. Пронзительный свисток дежурного по станции заглушил дискуссию. Вагон заскрипел, как рассохшийся шкаф, и сдвинулся.

— «Сербер»,— прочитал вслух надпись на провинциальном вокзальчике «турок».— Можно считать, приехали.

Узкое, идеально асфальтированное шоссе, вдоль которого тащился поезд, вдруг круто повернуло направо и ушло за холмы. Человек двадцать полевых жандармов, все, как один, подложив большие пальцы правой руки под ремни карабинов, в две шеренги маршировали посередине его в направлении к станции. Видневшееся через окно в коридоре море начало в свою очередь удаляться, сверкая, но и линяя под солнцем. Войдя в крутые, обложенные зацементированными камнями, сближающиеся с обеих сторон скалы, поезд совсем замедлил ход. Чувствовалось, то он должен войти в туннель. И действительно, паровоз дал затяжной предупредительный гудок. С обоих боков вагона перед черным отверстием проплыли две темно-синие лакированные каски. Никаких иных признаков границы между двумя государствами — ни пограничного столба, ни французского трехцветного флага, ни хотя бы караульного помещения — видно не было.

Лампочки в вагоне, когда он проник в туннель, почему-то не загорелись, и после ослепляющего солнечного света воцарилась кромешная тьма. В подавляющем этом мраке туннель показался нескончаемым. Оба пассажира ощупью нашли свои чемоданчики, невольно толкая друг друга, надели пиджаки и осторожно выбрались в коридор. Справа темнота начинала мало-помалу сереть, наконец посветлело так, что каждый смог различить силуэт другого, и сразу весь вагон очутился в режущем глаза свете солнца.

Поезд продолжал тащиться так, что его нетрудно было бы обогнать пешком, и скоро перед ним потянулся точно такой же, как в Сербере, перрон, только посередине разрушенный. Над перроном возвышались редкие мачты электрических фонарей, но все они были разбиты, а вместо них с канадой свисали длинные флаги из продольных ярко-желтых и ярко-красных узких полос. Они, напоминая одеяние оперного арлекина, виднелись повсюду: спускались с балконов и торчали над всеми дверями и даже на слуховых окон ближних и дальних домишек с оранжевыми черепичными крышами. Эти домишки образовывали неширокие и неровные улочки, карабкавшиеся на склоны окрестных гор. Морской залив, еще более яркий, чем во Франции, окаймленный девственно-белым, словно сахарным, береговым песком, неподвижно лежал шагах в двухстах от поезда.

Рядом с бесформенным провалом перрона, очевидным последствием бомбежки, расположилась живописная группа насквозь прожженных солнцем молодых людей в черных рабочих комбинезонах и в наполовину черных, наполовину красных рогатых пилотках с висящими спереди кисточками, голые шеи у всех были повязаны тоже черно-красными платками. Из-под широких брюк торчали домашние белые тапочки, выглядевшие странно по соседству с прикладами винтовок, на которые эти парни опирались.

Чуть подальше средних лет брюнетка в полотняном, с украинской вышивкой платье, туго перетянутом в талии солдатским ремнем, с крохотной, будто игрушечной, кобурой на нем, напряженно всматривалась в окна приближающихся вагонов. Ее сопровождал очень маленький человек в темно-коричневой шелковой рубашке с короткими рукавами, в плечо его врезался тоненький ремешок, на котором висела громоздкая деревянная кобура маузера. Черные как смоль прилизанные волосы штатского блестели, будто лакированные, по ним был прочерчен геометрически точный пробор.

Едва окно, перед которым находились двое из первого купе, миновало женщину и летнем платье и ее сопровождающего, как поезд бесшумно остановился.

— Приехали,— объявил старший из двух.— Пошли.

Оба заторопились к выходу.

В Париже их предупредили, что в Порт-Боу они будут встречены «известным вам товарищем», однако не то чтобы известный, но и вовсе никто к ним не приближался. Оглядывая собравшихся к поезду, оба посмотрел я налево и чуть не остолбенели: из дальней двери их вагона, аккуратно повернув за собой медную ручку, по ступенькам с независимым видом спускался тот, кого она приняли за французского шпика. В одной руке он держал дорогой кожаный чемодан, на локте другой висела идеально сложенный, как на картинке в журнале мод, еще более дорогой габардиновый плащ и толстая трость, а на голове сидел спортивного типа головной убор с прямым козырьком.

— Матвей Михайлович! Матвей Михайлович! — закричала брюнетка в вышитом платье, бросаясь к «французскому шпику».

— Здравствуй, Лизанька, здравствуй, моя родная! Вот чего не ждал — найти тебя здесь,— и он звучно поцеловал ее в обе щеки.

— Меня попросили тебя встретить. Все другие, кто знает тебя в лицо, сегодня очень заняты.

— Как же мне прикажешь быть?

— Нас ждет машина. Вот познакомься: ее шофер камарада Хосе. Здесь все мужчины или Антонио, или Хосе, или и то и другое вместе...

Малыш с путающимся у него ниже колен деревянным футляром маузера, в случае необходимости могущим послужить и прикладом к нему, осклабясь, сунул в протянутую руку приезжего свою ладонь, подхватил чемодан и плащ, и все трое направились к выходу. Проходя мимо своих вагонных попутчиков, «шпик» снова, но еще более фамильярно подмигнул им.

— Видел ты, с кем он целовался? Это же Елизавета Кольцова, жена Михаила Ефимовича, сама тоже журналистка, в «Комсомолке» работает. Вот тебе и «французский шпик»... А в то же время мне с ним в Большой деревне никогда встречаться не доводилось, не говоря уж о нашей конторе, хотя именно там я и должен был бы его видеть. Ведь он нерусский: все «л» произносит с мягким знаком, а «е» выговаривал почти как «э». И уж конечно никакой он не Матвей Михайлович. Интересно узнать, как его на самом деле зовут...

ГЛАВА ВТОРАЯ

Похоже было, что спать в этом городе вообще не полагалось, вернее сказать, и самый краткий сон был практически немыслим. Вовсе не потому, что отель, в котором их поместили, находился неподалеку от вокзала и мимо с грохотом проносились экспрессы и непрерывно гудели маневровые паровозы. Просто жизнь здесь была организована так, будто отдых никому и не требовался. Поэтому и ресторан, занимавший весь, кроме холла, нижний этаж отеля, совсем не закрывался на ночь, и, хотя жили они на третьем этаже, веселый рев оттуда был слышен так, будто ели, пили и восторженно орали «оле» чуть ли не у них в изголовье. Впрочем, шум проникал в номер не только из ресторана, нe меньший — врывался и с улицы, тоже пе затихавшей до рассвета. Это было всего лишь проявление знаменитого испанского темперамента, с которым оба они смогли познакомиться уже в самые первые дни, когда через всю республику мчались из Порт-Боу в Мадрид.

Тогда, на перроне в этом самом Порт-Боу, недоуменно проводив глазами странного франта, которого почему-то встречала советская журналистка, они радостно заулыбались навстречу спешащему к ним высокому человеку со смуглым лицом, на котором, как нарисованные, выделялись преувеличенно черные брови. Подавая одному правую, другому левую руку, он торопливо предупредил:

— Запомните, пожалуйста, другара, меня теперь зовут Янов.

Все трое зашагали к выходу. На площадке перед вокзалом их ждал черный лимузин. Крышу его зачем-то покрывал прикрученный веревками матрац, на радиаторе рядом с летящей цаплей из белого металла торчал черно-красный флажок, а сияющий лаком кузов был с обеих сторон исписан однообразным сочетанием латинских букв.

Усевшись рядом с шофером, Янов вынул из внутреннего кармана светлой замшевой куртки заляпанные фиолетовыми печатями бумаги.

— Тебе приготовили документы на твое московское имя Георгий Васильевич Петров,— протягивая их, снова по-русски обратился он к старшему.— А тебе дали почему-то малоподходящую фамилию — Белов. Держи.

— А по имени как? — поинтересовался переименованный в Белова, принимая н разворачивая испанское удостоверение.

— А никак. Белов и все. Зато в этих документах написала и закреплена печатями чистая правда — то, что по национальности вы оба болгары.

Машина, все больше удаляясь от моря, летела по ровной и совершенно безлюдной равнине, ограниченной справа по горизонту расплывающимся в мареве горным хребтом. Изредка у подножия его виднелись поселки, над которыми указующим в небо перстом обязательно стояла готическая пли даже романская колокольня. Прошло около часа, когда впереди показался город, на окраине которою высились массивные стены какой-то крепости.

— Фигерас,— объявил Янов.— Когда девятнадцатого июля гарнизон этой крепости присоединился к мятежникам, здешний народ, предводительствуемый анархистами, ори содействии части солдат, ворвался внутрь и захватил крепость. Сейчас в ее казармах под не слишком доброжелательной охраной роты анархистов находится до тысячи добровольцев из различных стран. Как раз в этот момент представители Коминтерна ведут переговоры с правительством Ларго Кабальеро о создании отдельных интернациональных частей.