Елена Крюкова - Зимний Собор

• Название: Зимний Собор
• Автор: Елена Крюкова
• Жанр: Поэзия

Набат и пламень. Гул площади и шепот любви. Портреты чужих судеб и крик сердца. Яркое знамя на гробе мертвого века – и живые голоса, прорезающие золотом, суриком, киноварью толщу мрака всесильного времени.

Четыре стены незримого храма. Шестнадцать фресок, многофигурных композиций. Елена Крюкова – мастер стихотворной фрески. Она не боится крупной формы, слепящих контрастов, чистых красок.

Внутри выстроенного ею словесного собора звучит музыка. Ее не спутать ни с чем.

Перед нами работа художника – одного из немногих в современной русской литературе, кто осмелился бросить вызов изменчивой моде силой и вечностью мощного образа. 

---

– Ни за что тебе не поверю.

Ты, цербер, цензор,
ты плевал мне в спину.
Но распахиваю золотые двери.
За тебя поклонюсь Отцу и Сыну.

Поклонюсь вам направо и налево –
И учительнице музыки первой,
Что от рака печени умирала,
А Бетховена мне до конца играла…

Поклонюсь вам земным поклоном,
Ибо земное зачатие –тоже чудо:
Матери, меня исторгшей из лона,
И отцу, не продавшемуся иудам.

И святому Василию в синем,
И святому Владимиру в красном,
Ибо были, как небо в звездах – красивы,
Ибо любила их – не напрасно.

В мире дольнем можно все опошлить.
Поклонюсь вам налево и направо –
Торговец, весь в мозолях от госпошлин,
Честный аптекарь, продающий отраву.
Поклонюсь в детской колонии детям,
Знающим палочные удары.
Поклонюсь тем, кто еще жив на свете –
Старикам и старухам очень старым.
Поклонюсь тем, кто хлеб выпекает,
Во тьме пекарни ругаясь матом.
Кто корабли к Юпитеру запускает.
Кто раздает противогазы солдатам.
И, хоть в алтарь нельзя бабам от веку –
Допрежь Суда,
допрежь Воскресенья
Дозволь войти мне туда,
Человеку!
И облече бо мя в ризу спасенья!
Яко жениху, возложи ми венец,
И яко невесту, украси мя красотою…
Это мое начало. Это еще не конец.
Препояшусь синею лентою святою –
Синим лентием неба, где свищет мороз
Хулигански,
в два пальца,
под облаками..

…Поклонюсь Богородице, дурея от слез,
Мертвую медь оклада
щупая живыми руками –
Той девчонке, худой,
будто ковыль,
Взявшей двоих из детдома на воспитанье…

И надену подризник и епитрахиль,
Ратоборствуя против тленья – пыланьем.

БОГОМАТЕРЬ ВЛАДИМИРСКАЯ. ИКОНА

Очи ее – сливовые.
Руки ее – ивовые.
Плащ ее – смородиновый.
Родина.

И так ее глаза печально глядят,
Словно устали глядеть назад,
Словно устали глядеть вперед,
Где никто-никто никогда не умрет…

А мы все уходим. И мы все – уйдем.
…Лишь одна в Успенском соборе своем
Глядит печально, зная про то,
Что никогда не умрет никто.

Иду к жертвеннику ближе и беру кадило.

Милые, спите. Вас не тревожу.
Кто-то отходит – кто-то родился.
Просто – душа меняет кожу.
Каждый из нас на страданье сгодился.

Из кожи и меди, из матерьяла,
Коий наждак и алмаз не брали,
Мы возродимся! Начнем сначала –
Как будто мы и не умирали.

Все вам наврали! Не типографской
Краской – а темперой златовласой
Нас обозначат! Не радиосказкой –
Правдой архиерейского баса.

Мы возвращаемся. Поглядите:
Это я –со шрамами пыток.
Это я – в побоях подпитий.
Это я – помнящий свиток –

Список тех, кто убит при попытке
К бегству
кто позорно стыл дезертиром
В зимней землянке
мокрый до нитки
Перед воюющим наглым миром

***

– Мне в алтарь нельзя было– а я сюда влезла.

А ты кто?

– Чай, не признаешь меня, болезной,

драно пальто?..

– Бабушка, булку тебе, кипятка бы…

А здесь – вино да просфоры…

– Наплюй, дочка. Мы, старые бабы –

юного Времени воры.
Я ведь побирушка. А звать меня Елена Федоровна.
А мать моя была графиня.

Над алтарем под куполом – серебряные звезды.

– Елена Федоровна, не стой у дверей, простынешь.

…Поземка в дверь залетает, как в воду – весла.

– Иди сюда.

– Да нешто мне можно – к Царским Вратам!.. В грязном тряпье-то моем!..

– Иди. До Страшного Суда здесь будем стоять вдвоем.

ВЕЛИКАЯ ЕКТЕНЬЯ. МОЛИТВА ЕЛЕНЫ ФЕДОРОВНЫ

Господи, дай Ты мне силы еще пожить
И у соседки на кухне вприкуску чайку попить.
А так мне больше ничего и не надо. Солнышко горит зимой –
И в сумке моей согревается черствый хлеб ледяной.
Мы ведь привыкли эти льды да метели грызть…
Господи, а лучше и не надо, бо аз в сем мире бысть.

А я слышала другое:

О тех кого давно убили
кого давно пережила
чьи в мерзлых северных могилах
истлели вечные тела
О маме розовой графине
хрусталь очей пшеница кос
чье тело расстреляв в полыни
ногой спустили под откос
Она Флоренского читала
она в бессмертие души
так верила
она считала
на масло постное гроши
О тех кто плакал на трибунах
о тех кто хохотал внизу
о тех, кто нас пугал коммуной
цитатой вышибал слезу
под грузом лжи
под грузом правды
под электрическим бичом

О тех что были Солнцу рады
там за тюремным кирпичом –
оx как молюсь
ox как страдаю
да только проку ли им в том
что я себя здесь осеняю
уже нездешним тем крестом –
железным, хлебным, сыромятным
без яхонтов
без бирюзы

О тех что плакали стократно –
лишь две слезы
лишь две слезы

…Риза расписная мне спину жжет.
Рядом с графской дочкой на колени – бух!
Я еще молюсь о том, чтобы мой народ
не был больше слеп,
не был больше глух.

Но дрожит глухой, щупая струну.
Но бредет слепой, простирая длань.

…Только отведи, коли сможешь, – войну.
Там – любою мукой мученической стань.

И вбежал в церковь подросток худой.
Глаза васильковой плескали водой.

– За всех плавающих, путешествующих, летающих, едущих! –

пронзительно закричал.

– За станцию, вокзал, разъезд, причал!

За пятна мазута на шпалах.
За проводниц усталых.
За опилки чая в квадратах бумаги.
За трусливых снегов белые флаги.

За скамейки где спим
ожидая поезд
За буфеты где буфетчица в жирной помаде
шарит собачьим глазом по полкам
у сметы расчетливой
не в накладе

Нас много – у ржавых рельс на примете
в пасынках у расписаний
в крестниках у тебя
ожидальный зал

– Бог с вами, беспокойные дети.

Хотите – превращу эту церковь
в вокзал?

АНТИФОН: Благослови, душе моя, Господа, и не забывай
всех воздаяний Его, и да обновится, яко орля, юность твоя…

ИРКУТСКИЙ ВОКЗАЛ

Скамья ожидальная. Грязи полно.
И чистое небо в дверях.
За пазухой греет сухое вино
Безумный старик в газырях.

Татарские лица, бурятская кровь,
Монголия рядом, – гляди!
Гляди – крест холодных полярных ветров
На гордой байкальской груди.

И, углем груженный, проходит состав.
И скорый, где люди не спят,
А курят, над сальной колодой устав
Клясть мир, что не нами заклят!

Вокзальные лики! Мой люд золотой!
Сибиринка горестных скул!
Пройдешь – и усну под Твоею пятой,
Как дед, как отец мой уснул.

Из кружки напиться. Достать из мешка
Хвост омуля, черный ломоть.
О, жизнь так мала. А земля далека.
И каждый транзитный – Господь.

Он в каждом лице, в каждой смуглой руке,
В мазуте мозольных кистей,
Он в спящем, усохшем как хлеб старике
И родинках тощих детей.

И я так спала! И я так же плыла
В ковчеге, где холод и грязь –
За крохою счастья! За блесткой тепла,
И плача во сне, и смеясь!

А счастье – насыпать песчаную соль
На черствый дорожный ржаной…
Душа моя, вспомни – доселе, дотоль –
Кто ехал и плакал со мной.

ХЛЕБ

В золотой епитрахили
я стою одна.
А в оконную решетку – яблоком – Луна.
Лью вино в святую чашу.
В хлеб вонжу копье.
Вот и вся тут радость наша,
счастие мое.
Хлеб отрежет нож кухонный.
Запахи вдохну.
На стекле – узор морозный…
Дань отдам вину.
Чтоб забыть, как на вокзале
девочка спьяна
Бормотала: «Поглядите,
что же за Луна!..
Ах вы, кобели слепые, –
что за желтизна!..
Вот закуской лезет в руки!..
Только – без вина…
Не тяните!.. Вам бы – лапать…
Я сама пойду…»
Ей бы где-нибудь поплакать.
Повыть на звезду.
Смех упорный во все горло:
“И пила, и пью!..»

Я с вином и хлебом
голо
в алтаре стою.

ИОАНН КРЕСТИТЕЛЬ. ИКОНА

Ты в парке городском – один.
Ты – бакенщик. А что зимою?
Нельзя же по миру – с сумою…
И сам себе ты господин.
За пазухой согреешь то,
за чем в толпе огромной, втертый
В нее винтом, порвал пальто,
а вышел вон – добычей гордый.

С тобой хочу я есть и пить.
Меня никто здесь не осудит.
Ведь зельем стужи не избыть,
а старость щиколотки студит.
Стакан буфетный… Ветер, вей!
О бакенщик, ты зимний житель.
Да нет. Ты первый из людей –
последний Иоанн Креститель.

Рабочей выгнутой рукой
ты сцепишь кружку, как клещами.
Ты зажигаешь над рекой
огни, чтоб путь нам освещали.
О бакенщик, скажи мне путь!
Предтеча – тот, кто рядом с нами.
Давай – за тех, кому уснуть
в ночи под царскими снегами.

И выпил он, и мне сказал:

– Согрелась?.. – и рукав понюхал.