Ян Парандовский - Олимпийский диск

• Название: Олимпийский диск
• Автор: Ян Парандовский
• Жанр: Искусство и Дизайн

---

Поднялся такой крик, словно в спор вмешались все города, в которых Гомер мог родиться. Но юный Грил, с первым пушком на лице, подавил шум своим разумным рассуждением:

- Ведь у Гомера не встретишь ни одного дорического звука. У него звучит наша древняя ионийская речь и кое-где эольский диалект.

Не только Евтелид, но и твердолобый беотиец Патайк из Теспиев понял, в чем дело. Гомер первый говорит об играх, ему известны все виды спорта, а то, что он не был дорийцем... ах, это ясно, как божий день, клянусь Зевсом! Яснее ясного, что дорийцы не могли придумать гимнастику.

- Прекрасно, Грил, прекрасно.

- Ты нас абсолютно убедил!

- Не записывайся на кулачный бой. Жаль будет, если кто-нибудь расшибет тебе голову.

- Ты словно положил нас всех на обе лопатки!

Его похлопывали по плечу, ерошили волосы, удовлетворенные блеском его ловкого, убедительного вывода, который с помощью двух вопросов и двух фраз вылетел бесшумно, как стрела, повисшая в просторе неба.

Грил подошел к Евтелиду.

- Хочу тебе сказать еще одно: вы, спартанцы, ничего не значите в гимнастике. Лет сто назад во всем были первыми, а теперь у самой захудалой страны больше победителей, нежели у вашей великой Спарты. Вы погрязли в старом времени и теперь никогда не сдвинетесь с места. Эфоры 1 запрещают вам вести кулачные бои, участвовать в панкратии 2. Почему? Они знают: вы ни на что не способны, любой одолеет вас. Они оставили вам только обычную потасовку. Ты, возможно, еще что-то значишь, но, вероятно, далеко не столько, сколько твой предок или тезка, этот великолепный Евтелид, единственный из всех мальчиков победитель в пентатле.

Грил произнес свою тираду с поразительной страстью, Евтелид потемнел от ярости.

- Это мы-то ничего не значим? Клянусь Диоскурами 3! - воскликнул он. Ты еще убедишься в своей неправоте! Ты правильно сделал, собираясь участвовать в вооруженном беге. Тренируйся, тренируйся, чтобы вовремя унести ноги от моего копья!

1 Должностные лица в Спарте, наблюдавшие за образом жизни граждан.

2 Вид спортивного состязания, сочетающего кулачный бой с вольной борьбой.

3 Сыновья Зевса - Кастор и Полидевк, считавшиеся покровителями мореплавателей и особо чтимые в Спарте.

Сойдясь лицом к лицу, готовые броситься друг на друга, они выкрикивали угрозы, смысла которых никто не понимал. Вокруг возникло замешательство, многие поддались этой вспышке ненависти. Одни симпатизировали Афинам, другие Спарте. Эта малая горстка представляла собой все бурное многообразие греческого мира, по сто раз на дню ругаясь друг с другом из-за таких вещей, которые еще разъединяли их предков на протяжении нескольких поколений, они высмеивали наречия и обычаи, спорили из-за богов и героев, а в такую минуту, как эта, в борьбу вступала сама история их городов, не разрешенные распри, а над всеми этими волнениями звенели мечи надвигающейся войны.

Сотион стоял в стороне, скрестив руки. Он впервые попал в Элладу и, если не считать нескольких дней пути из Патр в Элиду, нынешнее утро было первым днем его пребывания на древней земле. Почувствовав свою отчужденность, он обрел опору в своем родном городе, который возник перед ним, как мираж в пустыне.

В полукруге холмов Тарент раскинул все свои улицы, сбегающие к пристани. Вытянувшийся полуостров отгораживает город от открытого моря, впуская его через узкий пролив. Тысячи лодок кружат в заливе, рыбаки, наклонившись через борт, выбирают сети с богатым уловом. В другом месте шесты, вбитые в морское дно, указывают скопления пурпурных моллюсков. Возле дамб замерли суда со свернутыми парусами, и Сотион, родившийся всего на расстоянии полета диска от порта, видит себя, как он пересчитывает их мачты и по разным изображениям на носу - по грифам, птицам, богам, сфинксам угадывает, откуда именно они прибыли. А вот речка Галез, темнеющая среди желтых полей. За первым ее поворотом, вне города, высится памятник Фаланту, основателю Тарента.

Сотион так и не смог до конца разобраться в этой истории про первую Мессинскую войну и какой-то заговор, и про то, как все провалилось, так как Фалант не прикрыл голову шлемом, что должно было служить условным сигналом, и про людей, ринувшихся к святыням, к алтарям взывать о милосердии, и про других, покидающих страну, и женщин, всегда называемых "девицами", хотя у них имелись дети, - все это сплелось в какой-то кошмарный клубок насилий и несчастий, и только одно не вызывало сомнений: корабль, после страшной бури почти разбитый, входит в благословенный пролив, Фалант сходит на берег и, поцеловав землю, объявляет ее своей.

Фалант был из рода Гераклитов, весь его отряд составляли спартанцы, спартанская кровь течет и в жилах Сотиона. Но ни одна жилка в нем не дрогнула, когда Грил оскорблял Евтелида. Спокойный и равнодушный, следил он за этой ссорой, словно живое воплощение Тарента, взиравшего через свой залив на бурю, которая не в состоянии ворваться в бухту. Наконец он крикнул им, словно со сторожевой вышки иного мира:

- И долго вы намерены лаяться?

Первым отскочил Содам, еще разгоряченный союзом с Афинами. Постепенно все успокоились и снова принялись натираться маслом, даже Евтелид нагнулся за своим арибаллом, в котором уже не осталось ни капли. Все молча глотали слова, которых не успели выкричать. Самым неожиданным образом всеобщее молчание нарушил Тимасарх. Мальчик происходил из славной семьи эгинетских музыкантов, и чистота его голоса, несомненно, превосходила его атлетические способности. Тимасарх не мог принимать участия в ссоре мужчин, умолкнув в самом начале спора, теперь он декламировал тот отрывок из "Илиады", где поэт воспевает игры на могиле Патрокла.

Все замерло, руки перестали скользить по телу. Слушали с закрытыми глазами, чтобы быстрее, отчетливее увидеть троянскую равнину, груду камней, служившую финишем, колесницы, готовые к состязаниям.

Пятеро героев держали вожжи: Антилох, Диомед, Менелай, Эвмел, Мерион, словно пять областей Греции участвовали в заезде: Мессения, Арголида, Лакедемон, Фессалия, Крит, и, когда те покрылись пылью, в душах слушателей отозвалась молитва, каждый пожелал победы своей стране, почти веря тому, что еще возможно отвратить стихи, струящиеся на протяжении многих столетий. Но вот Эвмел свалился с колесницы, Менелай задержал коней среди топей, послышался пронзительный крик Антилоха и, наконец, злато-гнедые жеребцы Диомеда окатили всех паром победного пота.

Затем последовали кулачные бои, где Эней в кровь избил Эриала, и борьба, исход которой не решила схватка Аякса с Одиссеем, и бег, когда Антилох пришел последним, и бросок копья, и стрельба из лука, и железное ядро, брошенное Полипетом через всю длину поля.

Убеленными сединой словами всегда воспевалось то же самое состязание, борьба ловкости, силы и воли, необыкновенная гордость наполняла сердца при мысли, что каждое движение на сегодняшней спортивной площадке давно определилось и запечатлелось в мускулах героев, в золотой славе легенды, в облике богов. Кровь шумела гекзаметрами. Время потекло вспять, рассказ Нестора о борьбе в Вупрасии окрасило песню небом Элиды. Вупрасий находился неподалеку, на расстоянии одного дня пути, казалось, даже еще ближе, все теперь представлялось близким: Троя расположилась на холме за городом, гимнасий превратился в греческий лагерь, Пеней за своими стенами шумел голосом Скамандра. Пленительный страх не позволял оглянуться назад, по спине пробегала дрожь от дуновения тайного присутствия: возможно, Ахилл неожиданно вышел из могилы, что у ворот гимнасия?

Позади раздался чей-то крик. Это был Гисмон, один из элленодиков, он объявлял о начале тренировок.

IV. На беговой дорожке

Атлеты вышли на "священную беговую дорожку".

Так называли часть гимнасия, предназначенную для бега, метания диска, ядра и прыжков. Она была прямоугольной формы. Со всех четырех сторон ряды платанов отбрасывали пятна теней на залитый солнцем песок. Место старта было отмечено глубокой чертой, и точно такая же тянулась на противоположной стороне, у финиша, между двумя деревянными столбами. Две черты отмеривали длину стадиона, шестьсот ступней по олимпийской мерке, установленной некогда по ступне Геракла.

Невольник принес элленодику длинную раздвоенную розгу. Гисмон созвал вновь прибывших и велел им разделиться на мальчиков и мужчин. Возникло некоторое замешательство: оказалось, что далеко не у всех одинаковое понимание возраста. Во многих областях Греции, помимо мальчиков и мужчин, выделяли еще "безбородых", Сотион принадлежал именно к ним. Главк с Хиоса растерялся, так как на его острове атлеты по возрасту делились на пять групп. В Олимпии же мальчиками считали подростков от пятнадцати до семнадцати лет, поэтому Сотион попал в группу мужчин. Главк оказался среди мальчиков. Впрочем, Гисмон руководствовался скорее строением тела, физической зрелостью, нежели годами рождения, поскольку никто не придерживался четкой хронологии.