Людмила Зыкина - Течёт моя Волга…

• Название: Течёт моя Волга…
• Автор: Людмила Зыкина
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эта книга с первых же страниц подкупает откровенностью, простотой изложения, оригинальностью оценок. Людмила Зыкина, снискавшая поистине всенародную известность и любовь, повествует о своей жизни и творческой биографии. Книга пронизана радостью встречи с Песней, чудесной музыкой, талантливыми людьми, с которыми автору довелось работать, общаться, дружить.

Эта книга будет интересна не только многочисленным почитателям таланта великой певицы, любителям отечественного и зарубежного искусства, истории родной страны, но и самому широкому читателю.

---

Такие высказывания весьма способствовали нашей популярности. На протяжении всех гастролей ежедневно подходили незнакомые люди, иногда целые толпы, дарили цветы, жали руки, просили автографы.

Сборы от концертов были полные, успех явный, и Кокатрикс довольно потирал руки. На красочном буклете, где блестела глянцем моя цветная фотография, он написал: «Своим голосом Вы представляете самое светлое, самое яркое искусство — искусство народной песни. Слушая Вас, хочется смеяться, плакать, любить, мечтать».

Под впечатлением увиденного написал статью о нашем мюзикле и всемирно известный мим Марсель Марсо: «Это посланцы России — страны высокой культуры, высокого интеллекта…» Он приходил к нам за кулисы не раз — слушал песни, с похвалой отзывался о наших балеринах и солистах. «Когда зрители идут на ваши представления, — говорил артист, — они не думают о программе. Они приходят, чтобы немного побыть в России…»

Марсель Марсо сказал, что нигде не слышал таких голосов, как в России, и сделал мне комплимент: «Эдит Пиаф пела душой. Не буду сравнивать ваши голоса, но в вашей душе много отзвуков Пиаф…»

Ученик Чарли Чаплина, Бастера Китона и Шарля Пюлена знал толк в искусстве. «Оно, — говорил Марсо, — должно нести людям прежде всего мысли, а уж потом все остальное».

Марсо дебютировал на сцене «Театр де Пош», создав образ Бипа, наследника Пьеро из французского народного театра. Через некоторое время он основал труппу пантомимы, которая за первые три года существования поставила более двадцати спектаклей — «Шинель» по Гоголю, «Париж смеется, Париж плачет», «Пьерро с Монмартра», «Маленький цирк» и другие. Актеры труппы довольно скоро добивались известности. Жиль Сегаль, Сабина Лодс, Жак Фаббри, Раймонд Девос, Николь Круасиль, Жак Феррьере, Пьер Верри… Любого из них можно отнести к разряду незаурядных артистов. Правда, вскоре труппа распалась.

— Мы не имели финансовой поддержки, — объяснял Марсо, — тех субсидий от общества, которые нужны были как воздух. А начали неплохо, обосновавшись в 1956 году в «Театр де л'Амбигю». Ставили мимические драмы по пьесам известных драматургов. Музыкальное оформление осуществляли талантливые композиторы и музыканты — Жозеф Косма, Жан Винер. В нашем театре обрел свой стиль и снискал славу художник-декоратор Жак Ноэль. Творческие замыслы росли стремительно, мы могли давать представления ежедневно, но, увы, денег не было и не предвиделось. И мне, как, впрочем, и остальным актерам, пришлось пробиваться в одиночку. Теперь я побывал в 65 странах, в некоторых из них образовались свои труппы пантомимы. Приятно, когда твоим искусством интересуются серьезно, изучают жанр с любовью.

Великий мим хотел бы говорить о своем времени так, как это делали любимые им Пикассо, Гойя, Чаплин, Гоголь. «Шинель» и «Нос» Гоголя, считал Марсель Марсо, две чудесные темы для пантомимы.

— Гоголь был чрезвычайно прозорливый писатель, — говорил он, — его произведения глубоко философичны, и меня постоянно занимают гоголевские персонажи. Почему? Потому что, как очень верно сказал когда-то Достоевский, «все мы вышли из гоголевской «Шинели».» Гоголь обладает неувядаемой способностью удивлять нас. В сатирической литературе от Сервантеса и Рабле до Свифта и Стерна он стоит на особом месте. Его видение мира не похоже ни на чье другое — он был действительно большой оригинал, у которого внезапные перемены в настроении зеркально отражались на его персонажах. Пошлость, серость, скука, отупелость существования в его понятии были смертью для всего живого.

Ко времени наших гастролей Марсо снимал театр «Ренессанс» на Больших бульварах. Спектакль «400 превращений Марселя Марсо» шел уже порядочное время и не собрал много зрителей, некоторые кресла пустовали. Мим был в ударе и изумил всех своим искусством. По окончании спектакля он вышел к нам в гриме, шутил, показывал пантомимы, предназначенные для друзей. В нашу честь появилось шампанское, Марсо дарил автографы, с гордостью показывал свои живописные работы, выставленные тут же, в фойе театра. Перед нашими удивленными взорами предстали картины, исполненные своеобразия и оригинальности.

«Марсель недурно фехтует, — открыл мне еще один «секрет» французский публицист, театральный критик и драматург, директор парижского артистического агентства Жорж Сориа. — Живи он во времена д'Артаньяна, гасконцу пришлось бы нелегко. Да-да, не смейтесь. Он вызывал на поединок многих спортивных знаменитостей, но те под разными предлогами отказывались». Я спросила Марсо, почему возникла необходимость взяться за шпагу. «Фехтование развивает нужную мне реакцию, — ответил он, — резкость, ощущение пространства. В юности я играл в футбол, увлекался легкой атлетикой и кое в чем преуспел. Вообще, спорт мне в жизни многое дал, и в первую очередь он развил чувство искренности: в командной, коллективной игре фальшивить, прятаться за спины других нельзя… Это качество необходимо всякому художнику, не так ли?»

На одном из наших представлений за кулисы пришел известный французский артист Жан Ришар, пригласил познакомиться с его детищем — детским городком развлечений по типу Диснеевского парка, устроенным на песчаных землях в пятидесяти километрах от Парижа.

Ришар встретил нас с группой всадников в ковбойских костюмах с пистолетами и лассо. Нам показали детский поезд, несущийся по песчаной пустыне мимо вигвамов и индейцев, мимо дерева, на котором висела фотография бандита (самого Ришара) с перевязанным глазом. На ней была надпись: «10 000 франков за поимку Билла Одноглазого». Вскоре произошла игра в ограбление, разбойники на лошадях догоняли поезд, стреляли, врывались в купе, обыскивали…

Наведывался к нам и Шарль Азнавур, сетовавший на кризис в легкой музыке. К тому времени распустили свои оркестры такие известные эстрадные дирижеры, как Филипп Брэн, Жак Эльян, Рей Вентура, и ряд других. Алике Комбел, считавшийся лучшим саксофонистом Европы, отдавший профессии 35 лет жизни, вынужден был покинуть сцену. Потерявшие работу музыканты огромными толпами собирались по пятницам вечером на площади Пигаль, организуя своего рода биржу труда.

— Виртуозы стали не нужны, — сокрушался Морис Торез при встрече. — Нынче в моде невежды, убивающие музыку. Дергание на сцене и бормотание в микрофон затмили настоящее искусство. Всякого рода псевдомузыканты теснят подлинных исполнителей эстрадной и классической музыки. Молодые парни с пустым взглядом, нечесаной гривой волос и напыщенно-циничным видом имеют больше шансов завоевать известность, нежели молодые люди, окончившие с отличием консерватории! Коммерсанты от зрелищ избегают профессиональных музыкантов, они занимаются убожествами и бездарями, умеющими лишь бренчать на гитаре, извлекая из нее один и тот же часто повторяемый звук. Дилетантство губит музыку.

Не помню, на каком по счету концерте в «Олимпии» присутствовало много эмигрантов, моих соотечественников, покинувших страну в разные годы. Я ощутила громадную тягу их к русским песням, романсам. И мне пришлось петь больше, чем обычно: хотелось в песне рассказать о России, пробудить в этих людях самые сокровенные чувства. С болью в сердце вспоминаю, как на сцену поднялся седой старик и опустился передо мной на колени. Сколько я ни уговаривала, он не вставал и все повторял: «Если б мог, все бы отдал только за то, чтобы умереть на Родине…» А потом, не стыдясь слов, сказал: «Родимая, если доведется встретиться, привези хоть горсть землицы русской!» (Через несколько лет я вновь оказалась в Париже, пела в двух концертах, но за освященной землей, что прихватила в холщовом мешочке, никто не пришел — видно, не дождался старик…)

Вскоре русская колония в Париже обратилась ко мне с просьбой дать концерт, сбор от которого пойдет в фонд помощи бедствующим детям старых русских эмигрантов. Я не могла отказать. У меня до сих пор перед глазами переполненный зал русского клуба, засыпанная цветами сцена, заплаканные лица зрителей. После концерта подошла пожилая женщина, торопливо проговорила по-русски и по-французски, что она может теперь умереть спокойно. Прижимая руки к груди, рассказывала о своей жизни, о работе над театральными куклами, не принесшей ей счастье. Это была дочь художника Поленова. Она пригласила меня на чашку кофе к себе домой на улицу Дарю, неподалеку от зала Плейель. От нее я узнала о судьбе некогда популярного русского поэта Игоря Северянина, зарабатывавшего себе на жизнь нелегким трудом рыбака, об одиночестве старого театрального художника и историка искусств Александра Бенуа, родившегося и выросшего в Петербурге. У последнего в Париже была семья, родственники. Из Милана несколько раз в год приезжал сын, главный художник «Ла Скала» Николай Бенуа (я видела его превосходные декорации к «Борису Годунову», «Граду Китежу», «Князю Игорю», «Хованщине», «Золотому петушку»). Не забывал деда и внук, живший в Риме. Но как ему недоставало своего, родного, российского… В последнюю в своей жизни ночь он бредил Родиной. Ему казалось, что он идет по залам любимого Эрмитажа и величественная Нева приветствует его в родном городе.