Людмила Зыкина - Течёт моя Волга…

• Название: Течёт моя Волга…
• Автор: Людмила Зыкина
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эта книга с первых же страниц подкупает откровенностью, простотой изложения, оригинальностью оценок. Людмила Зыкина, снискавшая поистине всенародную известность и любовь, повествует о своей жизни и творческой биографии. Книга пронизана радостью встречи с Песней, чудесной музыкой, талантливыми людьми, с которыми автору довелось работать, общаться, дружить.

Эта книга будет интересна не только многочисленным почитателям таланта великой певицы, любителям отечественного и зарубежного искусства, истории родной страны, но и самому широкому читателю.

---

Существовавшую систему не устраивал и демократизм художника, не побоявшегося своим искусством выразить боль эпохи. «Мистерия XX века», например, доставила столько неприятностей со стороны властей, что дело дошло чуть ли не до выселения художника из страны. Когда он написал Солженицына под возвышающимся в гробу Сталиным на катафалке у Бранденбургских ворот, кто-то «наверху» посоветовал переписать Солженицына на… Брежнева. Художник не согласился. Выставка не открылась, потерпевшие возвращали билеты в кассу. Вскоре на коллегии Министерства культуры собравшиеся закрытым голосованием пытались определить, соответствует ли Глазунов статусу диссидента или нет. «Против» было на один голос больше, чем «за». Результаты голосования доложили Суслову. «Пошлите его на БАМ», — предложил главный идеолог страны. Строители магистрали пришли в такой восторг от работ Глазунова, что написали письмо в ЦК с просьбой об организации его выставки. Хулителям и гонителям художника в аппарате на Старой площади сказать было нечего — они, что называется, умывали руки.

Не меньше невзгод и испытаний претерпел художник, когда официальные лица, посетив выставку на Кузнецком мосту в Москве, увидели среди прочих работ портрет русского крестьянина в концлагерном ватнике на фоне призывных плакатов, на костях которого, считал Глазунов, «строилось благосостояние мирового коммунизма». И в некоторых женских портретах высокопоставленные чиновники обнаружили «слабость реальной степени воздействия, которую должны оказывать работы художника на формирование идейно-нравственного облика советского народа». «Мне страшно существо в жутких сапогах и в ватнике, ставших национальной одеждой русского народа», — парировал тогда художник.

Неприятие лжи жизни социальных манекенов, выдаваемой за социалистический реализм, оборачивалось для него изоляцией. За десятки лет работы художник не получил ни одной государственной премии, ни высокой правительственной награды, за исключением ордена Трудового Красного Знамени, который дал ему Горбачев, удивленный дошедшей до него информацией о том, что художник никогда прежде не удостаивался наград Родины.

В 1988 году состоялся очередной съезд художников страны. Глазунов присутствовал на нем в качестве… гостя. Ему «выделили» десять минут на выступление. Он сказал с трибуны то, что думал. Многим апологетам «идеологической работы партии» не понравилась его речь, хотя уже и подул свежий ветер перемен. Ему сделали замечание в том смысле, что он отстаивает антикоммунистические взгляды, проповедуя монархические идеи.

Оказавшись в роли, как заметил один американец, «посла русской культуры» в своей стране, Глазунов продолжал «служить Богу, совести и России», сохраняя и оберегая основы русского национального самосознания, традиции и памятники культуры нашего народа. Не без участия Глазунова при Комитете защиты Мира создавалась секция по охране памятников, было принято постановление об охранных зонах столицы. Его усилиями организован Национальный музей декоративно-прикладного искусства в Царицыно, где строили Баженов и Казаков; по эскизам художника в 1994 году оформлены интерьеры резиденции Президента России.

Детище Глазунова, основанная им в 1987 году Всероссийская академия живописи, ваяния и зодчества призвана возродить традиции великой русской реалистической школы. Кстати, это единственное учебное заведение, где не берут денег за обучение и которое бесплатно посылает самых талантливых студентов на практику в другие страны. Когда король Испании Хуан Карл ос увидел в зале Российского посольства в Мадриде восемь огромных панно высотой почти шесть метров из цикла «История Кремля», написанных студентами академии под руководством Глазунова и по его эскизам, он не удержался от восхищения: «Браво, Россия! Браво!»

Художник, как раньше, так и теперь, когда его приглашают за рубеж, предпочитает передвигаться со своей выставкой по стране, нежели рисовать портреты в Афинах или Вашингтоне. Но если он чувствует, что от его работы или участия прибавится хотя бы маленькая толика пользы Отечеству, выбор однозначен: интересы Родины превыше всего. С пользой для дипломатии и расширения творческих и деловых связей Глазунов наладил контакты с Венецианской Академией искусств, Академией художеств в Париже, испанскими академиями Сан-Фернандо в Мадриде и Сан-Хосе в Барселоне.

Верный пушкинскому завету — сочетать личное творчество с общественным служением, — он часть вырученных от выставок доходов передает на благотворительные цели. Деньги идут на нужды студенчества академии, строительство мемориалов, разрушенных архитектурных ансамблей, блиставших некогда красотой, реставрацию памятников старины и надгробий незаурядных личностей — Столыпина на погосте взорванного собора Киево-Печерской лавры, Шевченко в Каневе, княгини Ольги…

…Летом 1994 года москвичи и гости столицы миллионной толпой хлынули в просторные залы Манежа на очередную выставку трех сотен работ Глазунова. В довольно объемной книге отзывов, форматом в газетный лист, среди бесчисленных благодарностей и выражения неописуемого восторга я прочла и такие строки: «Глазунов помогает своему народу в тяжелое время не превратиться в интернациональное быдло и вселенскую шпану. Именно благодаря таким светочам во тьме кромешной народ наш восстанет из пепла». «Работы художника свидетельствуют о необходимости национального духовного воспитания и возрождения. И это обновление, проповедником которого выступает Глазунов, умиротворит вселенную и навсегда похоронит моральный разврат».

Ирина Архипова

С легендарной оперной певицей, выдающимся общественным деятелем страны Ириной Архиповой мне довелось встречаться на фестивалях искусств «Пражская весна», «Белые ночи», «Московские звезды», «Русская зима», в жюри всесоюзных и международных конкурсов вокалистов, на Днях культуры и декадах искусства Российской Федерации в бывших республиках Союза. Наши гастрольные маршруты пересекались в США, Японии, Греции, Чехословакии, Болгарии, Румынии, Польше…

За рубежом разница во времени ее и моих выступлений исчислялась иногда считанными часами, как это было не раз в США, Финляндии в 60-х годах или в 1983 году, когда мой прилет в Грецию совпал с проводимым ежегодно Афинским фестивалем, посвященным памяти выдающейся греческой певицы Марии Каллас. Купив букет белых гвоздик — любимых цветов гречанки, — я отправилась к ее памятнику, что неподалеку от отеля «Хилтон». Увидев охапку точно таких же гвоздик у его основания, я не удивилась — мало ли кто мог их принести сюда; в Греции, да и не только в ней, чтят память о Каллас. Оказалось, что эти цветы от… Ирины Архиповой, только что отбывшей в аэропорт, чтобы улететь на гастроли в Англию, откуда она прибыла в Афины всего на один день на свой сольный концерт, после которого и возложила к памятнику Каллас гвоздики.

Впервые Архипову я услышала в июне 1959 года, когда в Москву приехал знаменитый итальянский певец, один из лучших теноров мира Марио дель Монако. Прибыл он в первопрестольную после длительных уговоров друга, эстрадного певца Клаудио Виллы, побывавшего до того в Москве и имевшего шумный успех (с «солнечным Клаудио», как его называли на родине, в Италии, меня познакомил Соломон Юрок на одном из приемов в гостинице «Метрополь»). Оказалось, что Монако не выбирал Архипову на роль Кармен, он просто попросил дирекцию театра найти ему «хорошую партнершу». Выбор пал на Ирину.

— Когда увидела Марио в репетиционном зале, — рассказывала спустя годы Архипова, — красивого, мужественного, энергично шагающего солдатским шагом, когда услышала первые фразы, спетые им полным, ярким и необычайно сильным голосом, это привело меня одновременно в восторг и трепет, но в трепет уже панический. Подумалось: «Все, конец мне! Моей Кармен, да и вообще пению в опере». А тут еще в стороне на декорациях сидели трое юношей из балета. И один из них сказал: «Не волнуйтесь, этот вас наверняка зарежет!» Слова артиста балета я восприняла двояко: Марио «зарежет» и буквально, и вокально.

Состояние перед спектаклем было какое-то нереальное. «Я и не живу, и не умираю», — напоминала потом мои же собственные слова костюмерша. Но я все же хоть и волновалась изрядно, и трусила, именно на репетициях с дель Монако я нашла себя как певица и актриса. Моя Кармен соответствовала его внутреннему видению. И наоборот, Хозе — дель Монако так заражал своей искренностью, электризовал необычайным драматизмом игры, что все страхи и волнения растворились в желании отвечать ему. Не понимая языка, я тогда обостренно и интуитивно чувствовала, как потом оказалось, верную ответную интонацию.

— Что с тобой? — спрашивали меня коллеги по театру. — Ты так поешь выразительно и так звучишь!

Идеальное партнерское совпадение, контакт сердец стали залогом обоюдного успеха во всех одиннадцати спектаклях, которые мы с ним спели в Москве, в театрах Неаполя и Рима (замечу попутно, что Архиповой выпала честь быть первой русской певицей, которая получила приглашение выступать в Италии, стране классического бельканто).