Андрей Фесенко - Русский язык при Советах

• Название: Русский язык при Советах
• Автор: Андрей Фесенко
• Издательство: RAUSEN BROS
• Жанр: Культурология
• Год: 1955

---

Из-за того, что темпы современной жизни ускоряются и многие процессы в ней, в том числе и языковый, конденсируются, нам гораздо легче наблюдать за развитием языка. Остановимся хотя бы на слове «волна», уместно цитируемом Боровым. Оно взято из общего языка, применено в узко-технической сфере, где получило соответствующую окраску, и с ней вернулось опять в общий язык («на короткой волне со всем миром» – очевидно, по аналогии с выражением «на короткой ноге»…).

В журнале «Крокодил» с конца сороковых годов появилась даже специальная рубрика «На короткой волне», содержащая краткие ядовитые сообщения о тех или иных событиях на Западе.

* * * *

Особо следует остановиться на так называемых диалектизмах в советском языке. Конечно, нельзя не признать, что процесс объединения города и деревни повел к проникновению в общий язык целого потока слов, носящих чисто местный характер. Однако, нельзя и согласиться с акад. С. Обнорским, утверждавшим в своих «Заметках о культуре речи» (Известия, 23 июня 1940), что «наиболее сильным было вкрапление в литературный язык диалектной речи», хотя, действительно, целый ряд писателей, избравших темой своих произведений жизнь деревни (Е. Пермитин – «Капкан», «Когти», «Враг», Ф. Панферов – «Бруски», Н. Кочин – «Девки», и др.) нарочито щеголяли лока-лизмами, часто злоупотребляя ими.

В широкий речевой обиход слова эти не проникали, оставаясь достоянием самих авторов, хотя Панферов и заявлял: – «Я всё-таки за то, чтобы писатели тащили эти слова в литературу. Я ставлю вопрос так, что если из 100 слов останется пять хороших, а девяносто пять будут плохими, и то хорошо…» (Вечерняя Москва, 19 янв. 1934) [25]. Это заявление вызвало резкий отпор М. Горького, подчеркивавшего, что: «…Местные речения, «провинциализмы», очень редко обогащают литературный язык, чаще засоряют его, вводя непонятные слова». («О литературе», стр. 124).

«И действительно, – протестовал в другом месте М. Горький, – если в Дмитровском уезде употребляется слово «хрындуги», так ведь не обязательно, чтоб население остальных 800 уездов понимало, что значит это слово… У нас в каждой губернии и даже во многих уездах есть свои «говора», свои слова, но литератор должен писать по-русски, а не по-вятски, не по-балахонски». (Там же, стр. 284).

Предостерегая начинающих писателей от увлечения «хламом вроде таких бессмысленных словечек, как «подъялдыкивать», «базынить», «скукожиться» и т. д.» Горький с возмущением отмечал:

«Вот в книжке Нитобурга «Немецкая слобода» я встречаю такие уродливые словечки: «скокулязило», «вычикурдывать», «ожгнуть», «небо забураманило» и т. д., встречаю такие фразы, как, например, «Белевесный был. Гогона, крикун, бабник, одно слово: брянский ворокоса безуенный…»

Вот у Пермитина в книге «Враг» читаю такие же дикие словечки: «дюзнул», «скобыской», «кильчак тебе промежду ягодиц», «саймон напрочь под корешок отляшил», «ты от меня не усикнешь», «как нинабудь»…

Можно привести еще десяток книг, – все «продукция» текущего года (1934 – Ф.), – наполненных такой чепухой, таким явным, а иногда кажется, злостным издевательством над языком и над читателем». (Там же, стр. 136).

Обобщая вопрос о диалектизмах, высказался и В. Жирмунский в специально посвященной этой теме книге «Национальный язык и социальные диалекты» (Ленинград, 1936, стр. 70):

«Литературный язык наводняется без нужды элементами, особенностями местных говоров, профессиональных и групповых диалектов и жаргонов и т. п., свойственных языковому сознанию пишущего, но чуждых общелитературному языку».

Впрочем, это явление имело и теоретическое обоснование со стороны ведущей в то время лингвистической школы акад. Н. Марра, стремившегося переставить русский язык «низом вверх» и призывавшего к охвату «прежде всего речи так называвшихся народных низов, крестьян и широких масс» («Избранные работы», т. II, стр. 24).

Существовавшее в то время положение с засилием диалектизмов позже было справедливо охарактеризовано, в униссон с более ранними высказываниями М. Горького, В. Жирмунского и др., Е. Сурковым (не путать с поэтом А. Сурковым!) в его статье «Вопросы языкознания и советская литература» (Новый Мир, № 1, 1951):

«Стремление перенести в литературу местные говоры – «язык кубанской, сибирской и т. л. деревни» или «оживить» литературу жаргоном одесского люмпен-пролетариата… были следствием искусственной установки на создание особого языка, принципиально-отличного от языка классиков и являющего собой ни что иное, как перенесение в литературу диалектов и жаргонов, принятых в некоторых местностях, в ущерб общенациональному литературному русскому языку. Многим это казалось тогда архиреволюционным» (стр. 220).

Е. Сурков попутно указывает, что язык классиков «объявлялся устаревшим, социально-изжившим себя» и что конструктивисты – в те годы наиболее влиятельная группа литераторов – провозгласили жаргон основным языковым материалом:

«Ближайшее будущее литературы, – решительно объявлял в программном теоретическом документе конструктивистов К. Зелинский, – введение жаргонов (местных, национальных, научных, профессиональных и т. д.) как средства смыслового уплотнения, следовательно увеличения конструктивного эффекта…» На поверку же оказалось, что из жаргонов попал в литературу главным образом одесский «блат» [26].

Однако, введение провинциализмов и профессиональных жаргонизмов отнюдь не является особенностью русского языка советского периода. Ими пользовались не только писатели-народники, но и классики – подлинные творцы русского литературного языка; следовательно, вопрос только в качестве и количестве таких слов, вносимых в общую речь и литературу.

Проблема чистоты языка и участия в нем простонародных элементов рассматривалась в России в разные времена и разными группами ученых по-разному. Так, например, Словарь Академии Российской, начатый изданием в 1789 году, своей задачей полагал «отделить слова в сообществе токмо благородных людей слышимые, от слов, между простонародьем токмо употребительных». Но более чем через столетие в «Предисловии» к новому изданию того же академического Словаря, акад. А. Шахматов открыто заявлял, что великие русские писатели «свободно, хотя и с выбором, включали народные, даже областные слова в стиль авторского повествования».

Эту же мысль позже подтвердил и Максим Горький, говоря, что «начиная с Пушкина, наши классики отобрали из речевого хаоса наиболее точные, яркие, веские слова и создали тот «великий прекрасный язык», служить дальнейшему развитию которого Тургенев умолял Льва Толстого». («О литературе», стр. 141).

В том же сборнике, ниже, находим конкретизацию положения с диалектизмами: «…И вообще скромные няньки, кучера, рыбаки, деревенские охотники и прочие люди тяжелой жизни определенно влияли на развитие литературного языка, но литераторы из стихийного потока речевого бытового языка произвели строжайший отбор наиболее точных, метких и наиболее осмысленных слов. Литераторы наших дней крайне плохо понимают необходимость такого отбора, и это резко понижает качество их произведений». (Там же, стр. 296).

В сб. «Язык газеты» (под ред. Н. Кондакова, стр. 157) правильно отмечается, что:

«Обогащению литературного языка словами диалектов, и в особенности просторечия, способствовали многие писатели. В частности, Ломоносов на протяжении всей своей научной и литературной деятельности укреплял этим путем народную основу литературного языка».

Конечно, чувство меры дано только действительно великим писателям. Так, акад. А. Орлов в своей книге «Язык русских писателей» указывает на то, что «с особой смелостью вводил просторечия даже в торжественные формы Державин» (стр. 37); к подобному стремился и Сумароков, но был при этом «неэстетичен и вульгарен в самом худшем смысле слова» (например, «сертят», «встюрила» и «врютился», стр. 67). В той же книге акад. Орлов говорит о чудесном сплаве книжного языка с народным у Пушкина:

«Здесь (в «Евгении Онегине» – Ф.) заговорили своим языком и современные автору персонажи, здесь Пушкин показал характерность разных диалектов тогдашнего общества, начиная с большого света, до помещичьего уезда и деревни. Здесь нашла себе выражение «национальность» языка в самом широком ее значении» (стр. 49) –

В гостиной светской и свободной

Был принят слог простонародный

И не пугал ничьих ушей

Живою странностью своей.

(Один из рукописных вариантов VIII-ой гл. «Е. О.») [27].

Если справедливо замечание акад. Орлова, что «создавая русский литературный язык, Пушкин основал его на всем богатстве социальных диалектов русского общества», то следует добавить, что этот язык в большой степени явился конгломератом не только диалектизмов социальных, но и территориальных (областных и локальных), а также и профессиональных. Это засвидетельствовано убедительными примерами акад. В. Виноградова, в его брошюре «Великий русский язык» (стр. 78):