Александр Башкуев - Призвание варяга (von Benckendorff)

• Название: Призвание варяга (von Benckendorff)
• Автор: Александр Башкуев
• Жанр: Историческая проза

Исторический роман в виде собственноручных записок генерала от кавалерии, сенатора, графа Ал. Хр. Бенкендорфа.

---

— Еще одна закавыка. Ялька-то — деревенская! А ты — горожанин. Сможешь ли ты прожить с ней в твоих деревенских Озолях? Сможет ли она выжить в Риге, или, предположим, — Санкт-Петербурге?

Я растерялся. Я никогда не задавал себе этого вопроса. В глубине моего сердца невольно шевельнулось воспоминание, — Ялька скучает в нашем рижском доме, когда я привожу ее туда в гости к родителям. А я сам порой выхожу из себя от сознания того, что я наблюдаю в Озолях, как трава растет, а в Риге премьера "Много шума из ничего" и все мои сверстники, — конечно же — там. Но Ялька плачет и не хочет в Ригу. Да и что ей делать в обществе хорошеньких баронесс и юных банкиров?

Господи, но о чем это я? Какие пустяки лезут в мою голову?!

— Это все — ерунда. Ей когда-нибудь понравится город. Да и мне неплохо в Озолях. Но погоди, — ты обещал исполнить мое желание, а не — отговорить от него…

— Да я уже почти исполнил его! Только ответь мне на последний вопрос, — кто отец твоей Яльки? Думал ли ты о том, что, возможно, именно ее отец выжег твои Озоли?! Понимаешь ли ты, что кровь пролита между тобой и любой католичкой?!

Доходит ли до тебя, что об этом никогда не забыть твоим людям?! Они придут на твою свадьбу и будут думать, что их госпожа — дочь человека, который проливал кровь их отцов и дедов?!

Я подскочил на месте. Я взорвался. Я вцепился руками в лацканы дедовой куртки. Я заорал что-то на тему, что не его собачье дело лезть в мои дела и вообще…

Я попытался увидать Яльку. Я позвал ее, я хотел во что бы то ни стало увидать ее лицо, а вместо этого передо мной стоял тот страшный почернелый амбар. Ворота перед ним. На них петли, а в них — одна из фигур вдруг ожила и сама собою повернулась ко мне. Совсем юная светловолосая девчонка с вырезанными глазами.

Черный крест, — дегтем — по ее голому, потрошеному телу… Чуть ниже пупка — крест становился черно-красным. Что-то черно-красное медленно и лениво ползло вниз-вниз, туда… На черную от крови землю. А я вновь был в жертвенном круге и держал в руках острый нож… И оглушающе: "Будь здоров, Велс! Доброй тебе еды!

Я взмахнул ножом и попал в самое сердце очередной телки — черной масти. Она упала на черную от крови землю и захрипела и забилась в судорогах. Тут она подняла ко мне побледнелое лицо и я понял, что убиваю Яльку… А все кругом в экстазе выкрикнули — "Доброй тебе еды, Властелин Того Мира!"

Я выронил нож, шагнул вперед, обхватил мою возлюбленную за плечи и поцеловал в губы, на которых пузырилась кровавая пена… Ялькины глаза распахнулись в немом крике и… Они у нее были вырезаны, а волосы посветлели прямо на глазах. Совсем, как у неизвестной мне латышской девочки с вырезанных Озолей!

Я закричал, сам не знаю — отчего и вцепился в платье умирающей Яльки (а может быть — латышской девочки) и…

А мой дед отвесил мне тяжеленную оплеуху и оторвал мои скрюченные пальцы от лацканов его сюртука. А потом — вдруг подмигнул и заразительно расхохотался мне прямо в лицо.

Я опомнился и, сгорая от стыда, отошел подальше от старого черта и бросился ничком на землю. Изо всех сил ударил кулаком по мягкой зеленой травке пригорочка и — ничего.

Только… Я утирал странные, пустые слезы, которые сами собой катились по моему лицу. А на сердце у меня было так холодно и пусто, что кажется ударь меня по груди и оттуда раздастся гулкий тупой звук. Настолько там ничего не было…

Потом я рассмеялся, сел на пушистую зеленую травку и никак не мог вспомнить — почему я только что пытался броситься на моего родного деда? Ради Яльки? Нет, разумеется, она была весьма соблазнительной девочкой, и моя жеребячья кровь тут же начинала бурлить при одном воспоминании о ее нежном и сладком теле, но… не больше того. Что-то было еще… Но я никак не мог вспомнить — что…

Что-то оборвалось. Какой-то дурман. Наваждение… Не могу объяснить как сие называлось.

Солнышко ярко светило в голубом небе, птички щебетали о чем-то своем, легкий ветерок быстро высушил мои странные, пустые слезы и на душе моей снова стало покойно и тихо. Поэтому я улыбнулся:

— Зачем ты это сделал? Тебя мать просила? Зачем ты — так…

Дед мой долго смотрел мне в глаза, а потом вдруг спросил:

— Ты… Ты все равно хочешь жениться на ней?

— У меня нет теперь выбора… Я не могу выгнать девушку обесчещенной… Я обязан жениться.

Дед продолжал смотреть мне в глаза и бородка его меленько затряслась. ("Как у козла", — что-то холодно шепнуло во мне.) Глазенки его суетливо забегали и он гадливо проблеял:

— Но вы же не спите! Я по вашим лицам видел — вы же не спите! Как же ты мог ее обесчестить?!

Я будто со стороны услыхал чей-то тихий, суровый голос:

— Ее могли обесчестить наши солдаты. Ее почти наверняка обесчестили… И если мои солдаты готовы умереть за меня, я — Честью отвечаю за все их поступки.

— Погоди, — но тебе лишь тринадцать?! Ты даже не командовал сими скотами! Как же ты можешь за них отвечать?! Ими командовал жид — Меллер! Ими командовал пират — Уллманис!

Будто что-то оборвалось во мне. Я нормально воспринимал от дяди Додика слова, что он — "старый жид". Я смеялся с моею матушкой, когда она звала дядю Додика, иль Арью Бен Леви — "Моими жидами", а Рижский конно-егерский — "Жидовскою Кавалерией". Сами егеря моего "родного" полка звали себя в обиходе — "жидами" и даже гордились сим прозвищем. Но из уст моего деда сие слово прозвучало вдруг… Оно — нехорошо прозвучало.

Внутри меня все как будто окаменело. Я услыхал будто со стороны мой покойный вопрос:

— Кстати, а как ты получил под команду Давида и прочих? Ведь ты не хотел быть их командиром, не так ли?

Человек с козлиной бородкой растерялся от моих слов. Что-то в лице его надломилось и он прохрипел:

— За что я должен был быть им командиром? За что я должен любить сих людей?! Бабка твоя оскорбила меня и совсем опозорила… Я не хотел видеть жидовские морды… Но когда началась Революция, я по чину должен был стать командиром полка, а прусские немцы не желали приписаться в мой полк. Жиды ж думали, что моя жена была Честной и не знали подробностей… Вот они и просились ко мне… Мне нужны были дельные офицеры — так что пришлось их терпеть…

Я иногда вспоминаю сей разговор и удивляюсь, — он начинался, как отеческие советы старика малолетке, а обратился в какую-то исповедь, где я оказался вдруг исповедником…

Как ты думаешь, — почему мне — наследственному барону дозволили взять в жены еврейку? По прусским законам ведь сие — невозможно!!! А все — просто. Все очень просто…

Я болел в детстве свинкой… А может быть сие — "Проклятье фон Шеллингов"! Я не могу… Я — нормальный мужик, но от меня не бывает детей! Я — стерилен! Я НЕ ТВОЙ ДЕД!

Что-то огромное, мягкое нежно ударило мне под коленки и я осел на землю. Мир потерял вдруг устойчивость и я понесся туда — в тартары. Я замотал головой, я закричал:

— Неправда! Моя бабушка не была шлюхой! Она — иудейка, она не могла быть шлюхой!

Лицо старика приняло странный вид. Он будто прислушивался к чему-то, что слышал один только он. Затем паяц кивнул головой:

— Ты не понял… Она не была шлюхой. Она даже… любила меня. Но тебе надобно вырасти, чтоб понять мир взрослых…

Я был сыном моего отца — друга Фридриха, его кредитора, Создателя Абвера и прочая, прочая, прочая… Меня принимали как наследного принца и многие дамы были рады свести знакомство со мной… А любил я лишь твою бабушку…

Потом настала Война с русскими и французами. Сперва мы побеждали и я быстро двигался по чинам, пока не стал генералом и командиром дивизии. Но… Я получил мою должность до срока, — не имея к ней ни умения, ни привычки…

Однажды, когда моя дивизия шла на марше, мы нос к носу столкнулись с русскою армией…

Русских было так много, что на одного нашего приходилось десять-двенадцать славян. А так как мы не успели перестроиться в боевые порядки, дело пошло с рукопашной и люди мои побежали…

Паника случилась ужасная. Люди бежали по узкой дороге, бросая оружие, форму и снаряжение и не слушали ничьих приказов… Я пытался… Я хотел остановить их… Но они бежали, как безумное стадо и чуть было не затоптали меня самого.

И тогда я решил, что мне надо возглавить отряд, который бы стал заслоном перед бегущими и как-то остановил их. Я вскочил на коня и мы понеслись по дороге, обгоняя солдат… А потом общий ужас, крики проклятий моих же людей, произвели страшное впечатление на мою лошадь и она понесла…

Я опомнился лишь когда какой-то капитан нашей армии схватил моего коня под уздцы. Я хотел… Я пытался ему объяснить, что случилось, что сейчас сюда придут русские и мы должны…

Тут он выдернул меня из седла, дал мне пощечину и прошипел:

"Слезайте немедленно с лошади, люди подумают, что их бросили! Придите в чувство, вы же — генерал нашей армии! Вон те холмы, встаньте на них в каре и попытайтесь остановить как можно больше людей, чтоб защищаться! Я же с моим батальоном постараюсь задержать русских, пока вы… Пока вы не приведете людей в чувство!