Алексей Колобродов - Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве

• Название: Культурный герой. Владимир Путин в современном российском искусстве
• Автор: Алексей Колобродов
• Издательство: Геликон Плюс
• Жанр: Публицистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-93682-816-4

Эта книга — первая серьезная попытка разобраться с феноменом многолетнего российского лидера Владимира Путина языком искусства, посредством текстов и смыслов, произведенных как в России девяностых и нулевых, так и созданных ранее, но предвосхитивших контексты путинского времени.

Автор — журналист, прозаик и литературный критик Алексей Колобродов — анализирует кино, телевидение, шоу-бизнес и музыкальный андеграунд, но в большей степени современную русскую литературу, заявляя в авторском предуведомлении: книга родилась именно на стыке литературы и политики.

А. Колобродов использует в качестве экспертов Федора Достоевского, Николая Носова, Василия Аксенова, Владимира Высоцкого, Александра Проханова, Виктора Пелевина, Дмитрия Быкова, Захара Прилепина, Юлию Латынину и других авторов.

Исследование, не лишенное некоторой провокативности и авторского произвола, тем не менее многое объясняет серьезному читателю о времени, природе власти, механизме общественных движений и энергии заблуждений.

---

Исходник был прост и ясен: пиаролюбивый наш губернатор, пользуясь приграничностью и крупными цифрами наркозависимых, ВИЧ-инфицированных, осужденных по 228-й и просто вовлеченных (кошмарности цифрам явно добавили кабинетным способом — поди проверь), снова тряхнул портфолио связей и пробил приезд столичных силовых шишек на свое мероприятие. Взыскуя федерального пиара и столь же федерального финансирования. Пиар он любил крепко, но и финансирование уважал тоже.

А идею с наркоконференцией скорее всего ему подбросил шеф местного Совбеза — бизнесмен неуловимо-братковского происхождения. По мнению федералов, само наличие местного Совбеза было делом незаконным, они глухо ворчали, но, уважая нашего губернатора, не препятствовали деятельности, которая сводилась к совмещению функций пиари охранного агентства — охраняли окологубернаторские бизнесы и на силовую поляну не лезли. Еще — парни в Совбезе собрались молодые — боролись с уличной проституцией, которую губернатор собирался легализовать. Мечта такая была.

— Вот пресс-релиз, — шевелил бумагами Борис Кириллыч, — аккредитации не требуют, побольше народу хотят в Большой зал загнать. Жара такая! Там, значит, «круглый стол», свободный обмен мнениями. Только они будут обмениваться, вас не спросят… Список участников. Мероприятие губернаторское, наш звездить будет — двести пятьдесят строк тебе даю.

— Борис Кириллыч, губернатор что? Мы его и так каждый день видим, когда не запивает. И слышим, к сожалению. Там директор ФСБ будет, вот нам тема…

— Да. Как его? Пугин? У нас контролер был Пугин, выгнали за предательство, зэкам спирту литр загнал. Никто не верил, он сроду б литруху не донес, сам по дороге вылакал. Алкаш… Пудин? Любаша Пудина из отдела информации не родня ему? Фамилия не очень распространенная. А, вот — Путин он. Еще и секретарь Совбеза федерального. Это сейчас даже важнее, чем ФСБ.

Борис Кириллыч до областной газеты служил в ГУИНе, редактировал многотиражку «За чистую совесть!» (в народе — «Сучья правда») и в иерархиях ведомств разбирался.

— Да, давай строк триста.

— Куда, Борис Кириллыч! Скулы сведет… Обсудили, постановили, освоили. Или обещаем освоить. Они хоть одного конченого торчка в жизни видели?

— Там одних генералов штук десять в списке участников. Эти точно видели. Да и потом, дети у них всех есть… Хотя на таком уровне, конечно, детишки не ханкой мажутся… Может, кокаин? Ты вот разбираешься, скажи, что он вообще такое?

— Стимулятор. Для особо крутых…

— Это я знаю, — снова тяжело задышал Борис Кириллыч, — у нас он встречается?

— Пока нет. Но кто знает, те ждут. Это как секс в пионерлагере для детского контингента. Он где-то совсем рядом и скоро непременно будет, но пока нет.

— Ладно, иди в правительство. В два часа у них начало, открытая часть. Потом закрытая, вас выгонят в номер отписывать…

Большой зал действительно был полон генералов. А еще — прохладного воздуха (там-то кондиционировали) и живописи (не сугубо реалистической). Однако провинциальный зной ломился через огромные окна, и в этом климатическом празднике бюрократической жизни генералы казались продолжением вернисажа — творениями скульптора-примитивиста. У одного — тщательно вылепленная фуражка с высоченной тульей, но все остальное — от лица до лампас — тонуло в складках. Другой напоминал параллелепипед пластилинового бруска, за который было взялся юный художник, слегка порушил и бросил, занявшись более интересным делом. Третий встал и тонким, сиплым, радостным голосом, выходившим, казалось, из самых глубин генерал-лейтенантского дородства, закричал:

— Дорогие друзья и коллеги! Предлагаю сначала поздравить гостеприимного губернатора имярек с тем, что он вчера блестяще защитил в столице докторскую диссертацию по истории Государства Российского!

Генерал еще раз повторил «блестяще» и заблестел сам. Проступившими сквозь малиновое лицо каплями. Зашелестел аплодисмент.

Он, главный гость, нашедший место чуть сбоку, не в эпицентре круглого стола, сдвинул ладони ровно один раз. Губернатор поклонился и на правах хозяина ослабил галстук. Тот, прежде уверенно, как компас, показывавший на трибунку с докладчиком (губернатор наш был по-дороднее иных генералов) съехал вниз и повис, неприкаянный.

С диссертацией этой, посвященной федерализму, своя история. Сочинялась она — диссертация — в университете социальной экономики авральным порядком, моя жена Наташа входила в бригаду редакторов. И рассказывала, что среди кип бумаг, отпечатанных на принтере, нередко попадались листочки, исписанные авторучкой, некрепким, рвущимся почерком. Что-то там про Александра Исаича Солженицына и его земскую науку. «Явно сам писал! — восхищалась Наташа. — Представляешь?» Я представлял, хотя с трудом. Тогда нет, а сейчас уважаю — находил, выходит, время и мысли. Еще раз повторю — были времена… А между тем губернатор, отбивая такт кулаком и галстуком, бодро докладывал кошмарные цифры, вопрошал «Кто виноват?» и «Что делать?». А я разглядывал его, главного гостя. Даже в этом пестром Белом зале, разбавленный с двух сторон генералами, с живописью на заднем плане, он умел виртуозно сливаться с пространством. Полностью лысым он тогда еще не был, и видно было, что лысеет неравномерно, но никаких хохолков, завитков, жидко-кудреватого затылка… Остроугольность всего облика, да, присутствовала, ощущалось в нем канцелярское изящество дефицитного карандаша «Кохинор». Насекомые метафоры прилипли к нему позже, посредством либеральных энтомологов — земляной червяк, бледная моль и пр., и действительно что-то не человеческое (но и не насекомое) ощущалось не в пластике, не в лице, не в одежде… Впрочем, если на то пошло, серый хугобосс казался коконом, покинув который, он собирается не улететь, а просто раствориться.

Он вроде внимательно слушал и даже пометки в блокноте делал, но было ясно, что, во-первых, персонаж не отсюда, а во-вторых, не здесь. И когда ему предоставили слово и все притихли, впечатление только усилилось. После двух начальных фраз вникать в смысл становилось невозможно: небольшой этот человек, казалось, протянул под потолком струну и заиграл на ней известный ему одному тягучий набор звуков и ничуть не заботился обо всех остальных. В дальнейшем, еще несколько лет подряд, он говорил именно так, однообразной струной под потолком, и лишь годы спустя в его речи прорезалась черной хрипотцой рэп-скороговорка с близким эхом непроизнесенного матерка, все эти по башке отоваренные и отбуцканные брательники, поносом поливаемые. В монологах его зазвучали тёрки персонажей Высоцкого, у которых мент давно неотличим от блатного, да и надо ли уже отличать?

…Ну, как обычно: слушали, постановили, обещали много финансирования. Я споро и даже не жмурясь от отвращения настучал (ага: компьютеры у журналистов областной газеты появились одновременно с кондиционерами, то есть еще не скоро, я уже не застал) свои триста строк. Приписал, кто был из фотографов, дабы наши не метались пустопорожне перед сдачей номера. И уселся ждать вычитки, подсказывая Лёне Шугому западных актеров и оскаров. Он сочинял телегид — врезки в программу передач. Как все поздние шестидесятники, немного заблудившиеся во времени, Лёнька и с перманентного похмелья назубок знал всех наших звезд, вплоть до количества браков и ранних смертей, но в импортных путался — Голливуд уверенно шагал по миру мимо него. А вдвоем мы удачно заменяли грянувший через пару лет Интернет.

Вера Брониславовна, выдернув меня в замредакторскую, потребовала текст сократить.

— Много. А тут два ЧП на первую полосу — ДТП в ущелье и газ где-то из трубы своровали… А газификация всей губернии, сам знаешь, задача приоритетная. У тебя там губернатора надо оставить целиком (ну не мне тебе объяснять), а этого шефа КГБ можно и сократить. Всё равно говорит то же самое, только размазывает слишком… Да и вообще жирно им столько давать, чекистам.

— Он финансирование обещает…

— Вот когда дадут, тогда и напишешь. Не беспокойся, оно мимо нашего никак не пройдет. Вторыми узнаем.

Резать собственные тексты — противнейшая каторга на свете. Не то чтобы именно эта грязноватая машинопись, три жалких листка, тебе особенно дорога или тема вдруг взяла за душу — да загребись они со своей наркоманией и пустыми, как генеральская башка, совещаловами. Тут другое — моментально и жирно прорастает внутри рецидивное ощущение полной бессмыслицы жизни и нелепых ее занятий. Этот профессиональный экзистенциализм неудержимо тянет в шалманы, подвальчиками окружившие областной Дом печати и жадно раскрывавшие в любую погоду, день и ночь кривые рты открытых дверей.

Я мстительно удалил малинового генерала-поздравителя. Потом, в нарушение рекомендаций Брониславовны, прошелся по губернатору. Добрался до главного ньюсмейкера и покромсал его потолочную струну на мелкие пластмассовые кусочки, не пожалев финансирования. Отнес абортированную заметку. И стал смотреть в большое окно с восьмого этажа.