Алекс Айнгорн - Сердце и корона

• Название: Сердце и корона
• Автор: Алекс Айнгорн
• Жанр: Исторические любовные романы

Псевдоисторический роман о любви и власти.

---

— Прости, Элиз, я не должен был приходить.

— Это уж точно. Нищий братец мне ни к чему. Даже если он маркиз, — она презрительно фыркнула, вдруг став копией ядовитой Мадлен. — Маркиз! Маркиз Свиной Хрящ! Начавший блистательную карьеру, потроша заячьи тушки на колбасу! Проваливай, Эжен! Мне хватит троих деток-голодранцев и муженька-тугодума.

Он выскочил в ужасе, спеша убраться подальше от трактира, проклиная себя за то, что додумался явиться сюда. Мужество сына Симона Орсини, колбасника из Этьенна, дало трещину. Оседлав коня, он много часов подряд ехал куда глаза глядят. Он проезжал селения и пустынные дороги, пока судьба не вывела его в небольшой городок. Было около пяти часов вечера, еще совсем светло.

На площади было людно, и Орсини пришлось спешиться, взяв лошадь под уздцы. Какой-то благообразный монах-проповедник лет пятидесяти с небольшим собрал вокруг себя людей. Его вдохновенная речь удерживала их внимание, так что голос его хорошо был слышен в тиши. Орсини уловил только отрывок, заставивший его скептически усмехнуться.

— …Смирение есть высшая добродетель, дети мои. Смирение и только смирение даст вам силу и покой, которых вам так недостает. Наша жизнь беспокойна и быстротечна. Нужно ли стремиться к тому, что чуждо нам по природе своей? Тратить время, драгоценное время, на суетную страсть к деньгам, власти, почестям? Зачем стремиться к тому, что дорого не вам самим, а лишь означает почет, силу, влияние? Кто вспомнит о нас, корыстолюбивых, склонных к гордыне, через десятилетие? Никто. Никому не будут дороги наши деяния, ибо мы ничего не совершили. Так не стоит ли жить по совести, стремясь лишь к духовному совершенству, так, чтобы в сердце воцарился покой и мир!

Взгляд проповедника каким-то чудом разыскал его в толпе, и Орсини почувствовал, как власть этих мягких бархатисто-карих глаз захватывает его. Казалось, такой человек мог нести только добро и свет. Орсини встряхнулся, освобождаясь от непрошеного почти сверхъестественного влияния монаха. Толпа начала расходиться. Проповедник сунул библию в потрепанную сумку и неожиданно протянул руку, приглашая Орсини подойти к нему.

— Тебе было бы полезно прослушать мою проповедь с самого начала, брат мой, ибо в твоем сердце царит смута.

— Непременно, благочестивый брат, — вежливо ответил Орсини, который был уверен, что видит этого монаха первый и последний раз в жизни, и потому мог проявить ни к чему не обязывающую любезность.

Проповедник снисходительно склонил голову набок, разглядывая его.

— Значит, ты покинул дворец?

Орсини вздрогнул и удивленно посмотрел на монаха.

— Ты ведь Орсини, я узнал тебя, — заметил тот. — Я бываю со своими проповедями и в столице, так что не удивляйся. У меня недурная память на лица. Между тем, нельзя сказать и о тебе того же.

— Почему?

— Ведь ты тоже меня знаешь.

Орсини порылся в памяти, но бесполезно — он ничего не помнил. Он виновато развел руками.

— Если мы встречались, то извините, благочестивый брат. Я вас не помню.

— Мы не встречались. Но ты, я уверен, не единожды видел мой портрет. Я король Франциск. Франциск Милосердный, как меня прозвали, чем я немало горжусь.

Тесть! Орсини потерял дар речи. Монах улыбнулся, заметив его потрясение. Его не лишенная лукавства улыбка неуловимо напоминала Изабеллу.

— Я имел нескромность издалека следить за тобой, мой мальчик. Никогда не вмешиваясь, не проявляя своего интереса, но мне не было безразлично, кому отдала сердце единственная дочь. Так что я знаю о тебе все или почти все. Уж прости. Это несколько несправедливо, ведь ты ничего обо мне не знаешь. Пойдем, — он уверенным жестом привыкшего к повиновению человека пригласил Орсини за собой. — Я покажу тебе мое скромное обиталище, где мы сможем поговорить. Кстати, там же ты сможешь и заночевать. У меня есть подозрение, что тебе негде остановиться.

Этот простой и одновременно властный человек понравился бывшему министру. Он внушал почтение, чем не мог похвастаться ни один из тех, кому прежде доводилось служить Орсини — ни старый Бонар, ни Иаков Жестокий, ни регент, ни даже Изабелла.

— Значит, ты покинул мою девочку?

— Можно сказать и так, — осторожно ответил Орсини.

— Я знаю, она сама виновата. Но прости ее, прошу тебя. Прости ее в сердце своем. Это я дурно воспитал ее. Но что поделаешь, я думал, что она впитает не только мою кровь, но и горячую кровь своей матери. Моя бедная Алисия, она была полна жизни. Кто мог подумать, что я ее переживу? Однако же, Изабелле в наследство достались мои сомнения и честолюбие ее матери, только без материнской хватки и кипучей энергии. Я думал, — может быть, корона, которая не дала счастья мне, даст счастье моей дочери? Но нет. Она не смогла нести свою ношу, но не смогла и отказаться от нее, как отказался в свое время я. Может быть, ей еще нужно повзрослеть. А может, просто послушать мою проповедь.

Тронутый этим печальным отцовским монологом, Орсини заметил:

— Возможно, ваша дочь уже повзрослела. Ей придется заново учиться быть королевой, и на этот раз все по-другому. Рядом нет ни придворных, ни министров, которые бы многие годы служили ее семье. Ее друзей раскидало по свету, многих она потеряла во время войны, многие отвернулись от нее, поняв, что она затеяла.

— Она совсем одна, — с жалостью вздохнул Франциск. — Но и я дал обет никогда не вмешиваться в жизнь тех, кого однажды покинул. Бедная моя девочка. Я слишком рано ушел. А ты, сынок, куда ты путь держишь? Ты отказался от должности, ушел из дворца, и что теперь?

— Думаю, я сяду на первый попавшийся корабль в порту и доверюсь судьбе.

Франциск отрицательно покачал головой, слушая его.

— Не думаю, что это правильно. Ты не должен сдаваться. Твое место во дворце.

— Разве не вы только что проповедовали смирение?

— Если бы ты слушал меня с самого начала, ты бы понял, что я проповедовал не смирение. Я проповедую жизнь по совести, согласно своим убеждениям, согласно своему призванию и своим стремлениям. Ты рожден властвовать, и по справедливости ты должен был быть моим сыном. И я не колеблясь признал бы тебя своим побочным отпрыском в обход прав моей родной дочери, но не могу же я навлечь на вас постыдные обвинения в кровосмешении. Я не один год наблюдал за тобой и полюбил тебя как сына. Ты совершал ошибки и платил за них, был подвластен человеческим слабостям, но успешно с ними боролся. Ты не только вкушал плоды славы, ты готов был трудиться ради нее. Тебе не вскружил голову быстрый успех, ты никогда не прекращал совершенствовать свой разум, искать новые пути, учиться даже у тех, кто презирал тебя. Ты заслужил право править Аквитанским королевством и можешь и должен бороться за то, что по праву твое.

— А ваша дочь?

— Моя дочь должна быть спасена от самой себя. Власть разрушит ее душу. Стань на колени, сын мой. Силой, дарованной мне Богом нашим Иисусом Христом, я благословляю тебя, — он перекрестил его. — Да будет твое правление справедливым и милосердным. Аминь!

Изабелла знала, как глупо пытаться возродить прежний двор, и все равно она невольно поддавалась этой слабости — полагать, что вернув тех людей, что были рядом, когда ей было восемнадцать, она снова станет той веселой жизнерадостной девушкой.

Жанна деликатно отклонила ее приглашение, вежливо, но не оставив сомнений, что она не передумает.

Граф д’Оринье занял должность капитана ее личной охраны. Бедная Луизетта, его жена, а ее фрейлина, скончалась. Как позже рассказали Изабелле, у молодой женщины случился выкидыш, она была одна, всеми забыта, лишена медицинской помощи, муж был где-то на войне, от него не было вестей. От потери крови она ослабела, у нее началась горячка, и бедная женщина за считанные часы угасла. Жюли, сестра Оринье, уехала за границу и там вышла замуж.

Луиза де Тэшкен окончательно приняла постриг, для нее не было возврата. Хотя ее душевная рана зажила, и она с радостью вернулась бы к мирской жизни, устав монастыря был строг. Однажды решившись отказаться от суеты и мирских благ, она уже не могла раздумать.

Мари д’Алмейд отыскать не удалось. Она покинула двор после воцарения регента Гримальди, никого не посвятив в свои планы на будущее.

Граф де Бонди, соблюдавший нейтралитет во время военных действий, отказавшись присоединиться к Изабелле, но и не вступив в армию регента, не выразил желания служить королеве. Изабелла написала ему, но он ответил молчанием. Его принципы отвергали возможность служить той Изабелле, которой она стала.

Изабелла даже послала людей проведать Ги де Бонара, которому давно перевалило за девяносто. Дряхлого старца разбил паралич, но он был жив, хорошо помнил Изабеллу, еще лучше ее родителей, но не помнил, какое нынче число, кто эта женщина, что ухаживает за ним, которая дверь ведет в сад, а которая в столовую, и как его вообще-то зовут.