Иван Дроздов - Разведенные мосты

• Название: Разведенные мосты
• Автор: Иван Дроздов
• Издательство: Прана
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-86761-028-4

Третья книга воспоминаний Ивана Дроздова, отражающая петербургский период его жизни, по времени совпадающий с экономическими и политическими потрясениями в нашей стране.

Автор развернул широкую картину современной жизни, но особое внимание он уделяет русским людям, русскому характеру и русскому вопросу.

---

Снова слышу недовольный ропот, вздыбили шерсть книжные жуки, профессора, всю жизнь повторяющие азы учебных программ: при чем тут Леонов и эти… смельчаки? А что до них, не было, что ль, в двадцатом столетии писателей, продолжавших традиции классиков русской литературы? А Блок и Брюсов, Есенин и Клюев, Мамин-Сибиряк, Сергеев-Ценский, Соколов-Микитов? Наконец, Шишков, Бажов, Пришвин, Югов?.. Они-то, что, не создавали литературу высокого классического гуманизма?..

Спешу успокоить ревнителей святости русской литературы: были такие писатели, — слава Богу, не оскудела копилка народной мудрости, были у нас замечательные писатели и поэты, и создавали они произведения, которыми зачитывались и долго еще будут зачитываться благодарные читатели, но заметьте, милостивые государи: писатели эти из тех, кто жил и творил в первой половине двадцатого столетия, они еще по инерции катили вперед паровоз могучей русской литературы. Но из Одессы, Гомеля, Жмеринки уже двинулись и другие паровозы; они везли в Москву и Ленинград десанты малограмотных, настырных молодцов, о которых Константин Федин скажет: ныне всякий мало-мальски грамотный еврей — уже писатель. И скоро их имена замелькали на страницах газет и журналов. «Правда» почти в каждом номере печатала одесситов и ни разу не напечатала Есенина. Русский дух изгонялся, его дружно теснили и травили. А скоро и совсем запретили два слова: «русский» и «еврей». О русских забудьте, а евреев?.. При чем тут национальность?.. У нас интернационализм, все равны, всем дорога. А если ты и нерусский, так тебя и в институт без экзамена примут, и должность дадут, и квартиру в Москве и Ленинграде. Хватит угнетать малые народы, пора русскому человеку выпустить вперед младшего брата.

В учебных программах, на радио и в газетах светились лишь имена багрицких и сельвинских, светловых, долматовских, катаевых, граниных… Русским детям дали свои сказки те же одесситы: Чуковский, Кассиль, Барто, Алигер… Роту детских писателей, а затем на целых тридцать лет и всех русских писателей, возглавил человек с русской фамилией, с нерусской душой — Сергей Михалков. За ним потянулся в Союз писателей целый клан родственников, и литературные острословы скоро о них сочинили частушку: «Земля наша родная, слышишь ли ты зуд? Это михалковы по тебе ползут».

Птенцы Хромого дьявола окрепли, началась эра очернительской литературы. Заработали кроты, которых Солоухин назвал «подпиливателями».

История России взошла на гребень двадцатого столетия. И лишь единицы мудрых и прозорливых слышали, как потрескивают несущие балки дома Государства российского, как пощелкивают зубы жучков-короедов. Фундамент начинал проседать, дом подрагивал.

В эти-то годы в кромешной тьме национального затмения появилась великая книга «Русский лес». Это о нем, о Леонове, можно сказать его же словами: выскочил из окопа и перед целой армией врагов замахал сабелькой. И рядом с ним встала фаланга рыцарей, кованных из дамасской стали. И среди них такие богатыри: Михаил Бубеннов и Иван Шевцов, Владимир Котов и Игорь Кобзев, Алексей Марков и Борис Ручьев, Сергей Викулов и Владимир Фирсов… Был среди них и молодой писатель автор «Подземного меридиана».

Роман Ивана Дроздова «Подземный меридиан» вышел именно в эти годы. И хотя речь моя не о нем, но без упоминания этого произведения нельзя понять «Филимона и Антихриста», который писался в конце семидесятых. Именно тогда уже начали раздаваться первые раскаты грома, возвестившего скорую планетарную катастрофу, в которой, как Спитак или Помпея, рухнула самая могучая держава планеты, и мир осиротел, ослаб, как немощный старик, почувствовал озноб всеобщей лихорадки.

Пафос «Филимона и Антихриста» в судьбе и характере его главного героя — Филимонова. О нем можно сказать словами Ивана Владимировича, когда он, характеризуя писателя Блинова, произнес вещие слова: «Он русский, слишком русский». И вновь я слышу возражение: о русских людях пишут многие писатели.

Да, это так. С этим я не спорю. Могу тут привести характерный разговор Ивана Владимировича со своим приятелем Юрием Сбитневым. Этот писатель в свое время был знаменит, занимал важный пост заместителя редактора «Огонька». Книги Сбитнева печатались большими тиражами. Однажды он зашел к Ивана Владимировичу и подарил ему только что вышедшую книгу «Своя земля и в горсти мила». И сказал: «Меня интересует твое мнение. Кажется, мне удалось положить на полку читателя не пустячную вещь». Иван Владимирович книгу прочел, но мнения своего говорить не торопился. А когда Сбитнев снова зашел к нему и спросил: «Ну, почитал? Каково впечатление?», Иван Владимирович сказал: «Язык у тебя хорош, писать ты умеешь». — «Это и все, что ты можешь сказать?» — «А что же ты хотел услышать? Деревня, старики, старушки… Умирают, конечно. И русская деревня хиреет. Процесс мировой, он во всех странах наблюдается». — «Ну, так вот, значит, я в точку попал». — «Попал, конечно, но об этом сейчас многие пишут. Все журналы заполнены такой литературой. И это стремление ворошить нашу беду «Литературная газета» похваливает. Смотрите, мол, советская власть-то к чему ведет. К сожалению, мало кто о причинах пишет. А причины-то, они у нас, в Москве, коренятся. Есть силы, которым и нужно разрушать русскую деревню. Они и не только деревню рушат, а и душу русскую, как жуки-короеды, подтачивают. Водкой нашу деревню заливают. Брежнев-то за свое правление на семьсот процентов производство спиртного увеличил. Об этом бы наши литераторы писали. Я вот сижу в издательстве и вижу, что этих-то тем как раз и боятся русские писатели. Такую бы ты книгу написал».

Не поручусь за точность диалога, но из рассказа мужа именно так он мне запомнился. Так вот оно в чем дело: и там русские люди, и Филимонов русский человек. Да только в деревне живут люди, которые чувствуют над собой злую волю Антихриста, но в глаза его не видят. Антихрист не сеет и не пашет, и в деревне он не живет. Там нет газа, теплой воды, нет театров и картинных галерей. Раньше-то он и в местечках обитал, а после революции во дворцы больших городов переселился. Антихрист по асфальту ходит. Он удобства любит, а теперь вот после перестройки и з, амки начал строить. Так вот Филимонова судьба поместила в среду, где обитает Антихрист. И Филимонов поначалу видел в нем человека, долго к нему присматривался и понял, что от Антихриста все зло на свете, и что он же, Антихрист, погубить русскую землю вознамерился. Тогда-то и вступил с ним в борьбу русский человек Николай Авдеевич Филимонов. И весь рассказ писателя об этой борьбе. Такие-то книги зело как не любил Чаковский, командарм армии советской литературы. Вот этот-то Антихрист и не ночевал в книге Юрия Сбитнева. И не только в его книге он не был прописан, упоминать его остерегались многомудрые русские писатели.

Прописку он получил в лежащей перед нами книге Ивана Дроздова: «Филимон и Антихрист».

Кстати, здесь же и лежит объяснение тому позорному факту, что русская литература второй половины двадцатого столетия стала наполняться книгами писателей, чернивших русского человека. Хитроумный литератор все больше и больше глумился над простым людом, особенно деревенским. Армянина — нет, не трогал, грузина тоже, и чеченца не задевал, и уж совсем не прикасался к еврею… Нельзя! У нас интернационализм. И весь критический пыл этого литераторишки вскинулся на русского. Его-то уж можно. Кто ж защитит? Наоборот, «Литературка» с бандой Чаковского заметит, фимиам воскурит, а там и до лауреата недалеко, секретарем союза писателей назначат. Нашел золотую жилу подленький бумагомаратель и ну чернить своего кормильца! Каких только злодейств он в нем не открыл! Если, скажем, склад загорелся, все жители поселка ворами вдруг оказались; товары по домам растащили. Если женщину вздумает показать — она и мальца растлит, и деда угарным газом на тот свет отправит, а пьяниц сколько! Дебоширов, развратников!.. И до того уж дошел такой критикан… — матерщину в свои книги потащил!

Читают такую книгу ученики и студенты и думают: какой народ у нас плохой, как стыдно называться русским.

Когда еще Иван Владимирович работал в «Известиях», у него среди приятелей было много евреев: их-то, евреев, было девяносто процентов в той газете. Случалось, по пьяному делу, — а пили там часто, почти каждый день, забудется кто-то из евреев, станет выбалтывать свои секреты. Однажды они теплой компанией в бане мылись, пили много — пиво, водку, коньяк. Один еврей Максим Золотов, работавший в отделе литературы и искусства, зная, что мой муж балуется писательством и уже имел несколько книг, тихонько со злорадством ему сообщил:

— В ЦК совещание было, инструктировали, кого из вашего брата на щит поднимать. Пушкиных будем делать и Толстых.

— Треплешься ты, Максим, не могут таких инструкций давать, нечестно это.

— Не-че-е-стно!.. Захотел честности. Да читатель глуп как пробка, он и всегда был таковым. Чего ему полячишка несчастный Белинский или еврей Нордау в голову положили, в то он и поверит. И теперь будет так. Но ты не беспокойся, тебя в обойму не возьмут, ты хоть алмазами выложи свои страницы, все равно останешься безвестным. А вот Белочку Ахмадулину, твою сокурсницу по институту, выше облаков поднимут. Евтушенко там нравится, а еще Вознесенский; тоже, кажется, в твоем потоке учились. А из русских всего четырех возьмут. Только четырех! — понял? И уж, конечно, тебя среди них не будет. Поднимать таких начнем, кто пороки вскрывает, колхозы с грязью месит, а того лучше, если пьяниц на свет божий тащит, темную душу русского человека бичует. Русский человек спился и работать перестал, в разврат ударился — его исправлять надо, вот ты о чем пиши. Я тогда первый тебя на щит подниму. А «Известия» — сам знаешь: тираж! Мы уж к десяти миллионам подбираемся. Две-три статьи тисну, и ты — знаменит!