Всеволод Нестайко - Тореадоры из Васюковки

• Название: Тореадоры из Васюковки
• Автор: Всеволод Нестайко
• Жанр: Детская проза

---

Я еще вчера узнал об этой четверке. Когда бродил по селу. Мне о ней сказала Гребенючка.

По правилам оценки должны были объявлены только сегодня. Но разве ученики дождались бы? У половины класса инфаркт был бы. И когда Галина Сидоровна закрылась с ассистентом Николаем Ивановичем проверять диктанты, никто и не собирался идти домой. Толкались у школы и не расходились. Дважды Николай Иванович выходил на крыльцо покурить и говорил: «Что вы? Идите по домам. Всё равно сегодня не скажем. Завтра на родительском собрании», Потопчутся немного ученики, двинуться к воротам. Потом глядь — кто-то остался. «Эге, — думает каждый, — он останется и узнает, а я как дурак, дома сидеть буду. Нет». И назад. Сначала тихо было, потом девчонки «классы» на земле нарисовали, запрыгали на одной ножке, мальчишки в салочки начали играть. Всё-таки время не так долго тянется. И дождались. Вышла Галина Сидоровна — как бросились! Мальчишки молчат, только сопят, а девчонки, как сороки: «Галина Сидоровна, ну скажите! Галина Сидоровна, ну пожалуйста! Галина Сидоровна, миленькая!» Учительница сначала не хотела, но разве отцепишься…

Всё это мне Гребенючка рассказал, на улице встретив. И о четверке сказала. И зачем она мою оценку запомнила? Лучше бы я не знал. Стыдно в глаза Яве смотреть. Вот он и головы не поднимет. За одну ночь исхудал как!

Я подошёл к нему.

— Здорово, Ява! — тихо поздоровался.

— Здорово, — так же тихо ответил он, не поднимая головы.

И такой у него был голос, такой голос, что у меня даже защипало глаза.

— Ява! Ну что ты, Ява?

— А что? Ничего, — еще тише сказал он.

— Да плюнь, Ява! Плюнь, я тебе говорю! Ну, подумаешь — переэкзаменовка! У миллионов людей была переэкзаменовка. И ничего. Вот у князя Владимира, говорят, тоже была переэкзаменовка в детстве. По истории… А какой ему памятник в Киеве на Владимирской горке отгрохали.

— Не ври! У Владимира не было.

— Было, было — быстро затарабанил я, обрадованный, что Ява хоть откликнулся на мою шутку. — А если и не было, то могло быть. Подумаешь! А у Пушкина точно было. Он же такое отчебучивал…

Я говорил и внимательно следил, улыбнется Ява или нет. В таких делах очень легко переборщить.

— Но как же это всё вышло?

Он только рукой махнул:

— Не спрашивай!

— А всё же?

Он вздохнул:

— Еще немного — и от меня лишь пузыри на воде остались бы…

— Да ну! Расскажи же!

Он снова вздохнул:

— Так вот выскочил я до рассвета из хаты — на минуточку… в бурьян… Еще только светать начало. Сонный, как муха, выскочил. Процентов на девяносто еще спал. Только один глаз чуть-чуть открыл, чтобы не споткнуться. Встал в бурьяне и даже и этот глаз закрыл — сплю… И вдруг слышу голоса — за забором у Кнышей. Приглушенные, заговорщические. Сон сразу — как рукой… «Ты только смотри, чтобы никто не видел…» Это она, Кнышиха. А он: «Не учи ученого…» А она: «Ученый! А потом передачи носи, ага?». А он: «Ну не баба, а невесть что! Тюрьма народов!». А она: «Молчи, никчемный! Если бы не я…». А он: «Ничего-ничего. Я своего дождусь! Увидишь, какой я никчемный!». А она: «Иди уже! Разговорился! Соседей разбудишь!» И — скрип! Это он из калитки вышел. Вижу — идет по улице. Озирается воровато. На плече весло, мешок с чем-то, в руке серп, как сабля, поблёскивает. Растерялся я, что делать? Куда он? Ну ясно — по какому-то своему шпионскому делу! За тобой бежать — не успею. А он уже идет вон где. А экзамен? Ну. Думаю, еще только четвертый час — успею. Не простит же мне Отечество, если я такое дело прозеваю. Может, он какое-то преступление перед государством совершать будет. Не зря же его Кнышиха тюрьмой, передачами пугала. А я об экзаменах, о собственной шкуре беспокоюсь. Нет, нужно идти. Схватил весло, удочки (для конспирации) — и за ним. А тут из-под крыльца Собакевич выскочил, увязался за мной. Я сначала прогнать его хоте, а потом думаю: пусть, собака в таких делах всегда может пригодиться. Взял его с собой. На берегу переждали в кустах, пока отплывал Кныш, а затем и сами. Вот тут мне и не повезло. Как назло, все годные лодки наш дед на берег вытащил — смолил вчера. На воде лишь одна плохонькая гнилая плоскодонка, из которой мы хотели подводную лодку сделать. Некогда мне было, я на эту плоскодонку. Собакевич за мной — и айда. Плыву тихо, осторожно и всё время слежу: и чтобы Кныша из вида не потерять, и чтобы он меня не заметил (за камышами прячусь). Замечаю — плывем мы в сторону Высокого острова. Далеко уже в плавни забрались. И вдруг глядь — мамочки! В лодке воды полно, больше половины уже набралось. Пригляделся — в днище, как раз посредине, — дырка (ладонь просунуть можно), и вода оттуда прёт, даже булькает. Как из той трубы, что в арифметических задачах, помнишь, — «из одной трубы вливается, из другой — выливается». С той разницей, что у меня только вливается. Ой-ой-йой! Не пройдет и двух минут, наберется полная лодка и… Саженками до села плыть далеко. Да и кувшинки там и водоросли, ты же знаешь, — в миг руки и ноги облепляют, и иди кормить раков. Ну, да о себе я не думал. Собакевича жалко: булькнет собака и нет её. Сидит он на носу мокрый, дрожит всем телом и поглядывает на меня жалобно. Это же он виноват. Дырка была заткнута тряпкой какой-то. А Собакевич, играясь, дёргал-теребил эту тряпку и выдернул — доигрался. Я видел, как он её теребил, да не подумал… Что и говорить, поздно я спохватился. Налёг на весло, даже задыхаюсь. О Кныше уже ну думаю, надо спасать Собакевича, приставать к какому-нибудь острову. А кругом одни камыши, земли не видно. А вода всё прибывает прибывает, уже икры мне щекочет. Я головою во все стороны бешено кручу — сушу-землю ищу. Наконец заметил островок какой-то и что есть сил к нему. Едва-едва успел. От лодки моей оставалось уже сантиметра два над водой: такая «рамочка» из бортов плыла — в середине вода и снаружи вода, и уровень её одинаковый. И я в этой «рамочке» как портрет. Еще немного — и был бы этот портрет в траурной «рамочке»… Подхватил я Собакевича на руки — и на берег.

Собственно, берега и не было. С первым же шагом я по самый пуп провалился. И сразу лужу вспомнил, в которой мы с тобой от Контрибуции прыгнули. Такая же грязища.

Не остров, а кизяк какой-то. Ни деревца, ни кустика.

Даже суши настоящей нет. Одна грязь. Но выбирать не приходилось. Спасибо и тому, что нашлось. Жить на нем не собирался. Мне только лодку вытянуть и дырку заткнуть. Может, еще, думаю, и за Кнышем успею. Посадил Собакевича на место посуше — из-за работу. Ухватился за нос лодки, начал тянуть. Ого-го! Глаза на лоб лезут. Жилы вот-вот полопаются. А лодка — словно гвоздями к дну прибитая — не с места.

Зашел я с кормы — начал пихать. Куда там! Ноги по илистому дну скользят. Я то и дело с головой ныряю — вот и всё.

Бился я, бился, нырял-нырял, воды уже полведра проглотил, а толку никакого. И такая меня злость взяла — сел я просто в воду и чуть не заплакал. Ты же меня знаешь, я никогда не плачу, а тут ну прямо сами слёзы льются.

Вот ведь в передрягу попал. Ну!

Потом плюнул, вскочил и снова — пихать и тянуть.

Солнце уже взошло, светит на полную катушку, а я, как жук-навозник, в грязище копаюсь. Из сил выбился совсем.

Снова я сел прямо в воду и снова чуть не плачу. И от слёз моих воды, кажется, еще больше воды кругом становится.

Это сколько уже времени, думаю. Экзамен уже, может, скоро. Ну, про экзамен я не думаю. Что мне этот экзамен! Главное — это государственное дело… Я тут в грязи, как червяк, копаюсь, а этот шпион, может, уже кто его знает… И я же мог его выследить. Мог же! Не простит мне страна. И сжав зубы, я снова берусь за дело. Я и вычерпывать пробовал воду из лодки, думаешь, нет! Да как же её вычерпаешь, если она тут же набирается. Это то же самое, что речку вычерпывать.

А солнце уже высоко-высоко поднялось.

Это уже ты, наверно, думаю, встал, ботинки почистил, рубашку новую надел…

Пучеглазая жаба рядом на кувшинку вылезла, смотрит на меня насмешливо, еще и квакает — будто издевается. Тут Собакевич на неё как гавкнет, она только — бултых в воду. Собакевич меня морально всё время поддерживал — гавкал, хвостом махал. Наверно, чувствовал, что я страдаю из-за него.

И вдруг мне идея в голову пришла. И почему, скажи, эти идеи приходят в голову не сразу! Такая простая, ерундовская идея — заткнуть дырку, а потом уже вычерпывать. А я же вычерпывал не заткнув. Вот балда!

Нарвал я пучок травы какой-то, что одна только и росла на острове, нащупал дырку, заткнул. Снова начал вычерпывать. О! Пошло дело! Хоть понемногу, а пошло. Сантиметр за сантиметром борта лодки над водой поднимаются. Уже и на берег тянуть можно. Кряхтя, потащил. Пошла. Есть! Теперь надо лодку наклонить — воду вылить, а то уже не черпается. Ох и тяжело было! Наконец воду вылил, дырку хорошо заткнул. Собакевича в лодку, сам за весло и ходу. Ох же и грёб — брызги до неба летели. И всё время на дырку поглядывал — не течет ли.

Солнце уже высоко, а всё-таки была надежда: может, обманывает солнце, может не начался еще экзамен? По селу бежал, сердце почти выскакивало из груди. Не обмануло солнце…