Исаак Башевис Зингер - Раскаявшийся

• Название: Раскаявшийся
• Автор: Исаак Башевис Зингер
• Издательство: Текст
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-7516-0535-7

Исаак Башевис Зингер (1904–1991), лауреат Нобелевской премии, родился в Польше, в семье потомственных раввинов. В 1935 году эмигрировал в США. За долгую жизнь написал десятки романов, множество рассказов, книги для детей, воспоминания.

Герой романа «Раскаявшийся», Иосиф Шапиро, который пережил Холокост и сумел достичь благополучия, начинает испытывать отвращение к окружающей жизни со всеми ее соблазнами и ложью. Душа Иосифа становится ареной борьбы Бога и дьявола. Справедлив ли Бог, допустивший немыслимые страдания его народа? Какой смысл в соблюдении религиозных предписаний? Так ли отвратительны простые человеческие желания и слабости? В конце концов Иосиф Шапиро находит для себя выход, но согласен ли с его суровым, бескомпромиссным решением автор?

---

Нет нужды говорить вам, что деньги из меня тянули со всех сторон. Я часто давал их на дела, которые не представляли для меня ни малейшего интереса, и людям, к которым не испытывал ни малейшего доверия. Религиозные евреи требовали, чтобы я поддерживал Тору, а светские просили на свою культуру. Культура здесь, культура там. Очень часто хотелось спросить у них: «Что же такое эта ваша культура? Чему она учит? Что за люди на ней вырастут?» В иешивах, думал я, растят мечтателей и паразитов. А кого растит современная культура? Это было мне известно даже тогда: циников и проституток. Но я не решался говорить об этом в открытую, ведь и сам содержал проститутку. Я валялся в грязи, точно зная, что уже никогда из нее не выберусь. Если от иешив не было проку, возможно, театр творил добро? Ну а если и то и другое никуда не годилось, то что же тогда имело смысл?..

Циля заметила, что у меня появились новые дела — ведь я стал возвращаться домой позже обычного. Хотя я строго запретил Лизе звонить мне домой, она иногда нарушала запрет. Жена начала подозревать, что я завел себе любовницу. Я все отрицал, боясь, что она в ответ устроит скандал или заведет себе кого-то на стороне. Приходилось придумывать все новые и новые оправдания. Даже клясться. Аппетиты Лизы росли. Она бросила работу. С тех пор как дочка поселилась с ней, им понадобилась новая квартира. Сколько бы я ни давал, она требовала еще и еще. К тому же и дочка приехала не одна. Она привезла с собой любовника. Рыжеволосого верзилу с лицом убийцы. Он говорил мне то же самое, что и Циля в годы нашей юности: что скоро разразится революция и меня непременно убьют. Массы, утверждал он, теряют терпение. Я спрашивал: «Разве есть моя вина в том, что я родился в стране с капиталистической системой? Как человек может выбирать себе систему?» Но он не слушал: «Когда, устав влачить бремя тяжкого труда, массы поднимаются на борьбу, то они и слушать не желают, кто виновен, а кто невиновен. Они убивают, жгут и делают все, что им только заблагорассудится. Такова революция».

«Да, такова революция», — соглашалась с ним дочка Лизы, изучавшая социологию.

Я пытался объяснить, что у них нет никаких гарантий, что та же самая толпа не прикончит и их самих. Говорил, что многие евреи-коммунисты, которые грозили расправой таким, как я, сами потом погибли в советских тюрьмах или были замучены в сталинских лагерях. Но для них все это были сказки. Здесь, в Америке, все пойдет по-другому. Здесь массы точно знают, кто друг, а кто враг. Даже если они и совершат несколько ошибок, не беда. Ошибки бывают во всех революциях…

Дочь Лизы жила с этим бандитом прямо на глазах у матери. Они постоянно обнимались и целовались. Прямо-таки с трепетом говорили о всевозможных террористах. Мать пыталась спорить с ними, особенно когда я был рядом, но они просто отмахивались от нее. Что она может понимать в таких вещах? Они вечно таскали с собою разные книги, брошюры, воззвания, листовки. Постоянно звонил телефон. У Лизы была теперь отдельная квартира, которую она называла «моей», то есть квартирой Иосифа Шапиро. Она уводила меня туда, когда продолжать спор с дочерью и «зятем», как я его называл, становилось совершенно невозможным. Там она рассказывала мне, как подскочили цены и как ей тяжело сводить концы с концами. Я содержал теперь не только Лизу, но еще и ее дочь, и человека, который предрекал мне скорую гибель от руки восставшего народа, однако не мог ничего сказать Лизе о ее драгоценном ребеночке. Стоило мне только открыть рот, как она тут же впадала в истерику. Чего я хочу от Микки (так она ласково называла дочь)? Она же еще ребенок. Бедняжка росла без отца. Конечно, Лиза предпочла бы, чтобы Микки стала женой какого-нибудь еврейского парня — врача, адвоката или даже дантиста, а не путалась с этим болваном из Техаса, но разве нынешним детям можно хоть что-нибудь объяснить? Мир изменился, пришли новые времена.

Да, мир изменился, и пришли новые времена, но я по-прежнему барахтался в трясине и продолжал служить дьяволу.

А теперь я расскажу вам об эпизоде, который изменил всю мою жизнь.

2

Был холодный зимний день. С самого утра мы с партнерами торчали на Лонг-Айленде, там у нас шла стройка. Я позвонил домой и сказал Циле, что не приду сегодня ночевать. Она спросила, в каком мотеле можно будет меня найти, и я ответил, что еще не знаю. Наш телефонный разговор, впрочем, как и все прочие разговоры в последнее время, был кратким. На самом деле я договорился с Лизой, что этим вечером мы вместе поужинаем и я останусь у нее на ночь. Лиза всегда гордилась своими кулинарными способностями и часто повторяла, что самый короткий путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Не то чтобы я был большим гурманом, но ее стряпня напоминала мне о доме, и я часто хвалил ее блюда.

Я постарался побыстрее закончить дела и уже в шесть часов стучал в дверь ее квартиры. Мои худшие опасения не оправдались, дочь с любовником уехали в город. Квартира Лизы этим вечером казалась привлекательнее и уютнее, чем обычно. Снаружи задувал холодный ветер, а тут было тепло и славно. Времени у Лизы хватало, так что она вытерла пыль, пропылесосила ковры, натерла серебро. Все вокруг сверкало и блестело. Из кухни доносился запах моих любимых блюд. Мы выпили по коктейлю и сели за стол. В перерывах между едой Лиза оплакивала свою судьбу. Она было так одинока! Дочь причиняла одни беспокойства. Теперь ей требовались деньги на аборт, любовник, видите ли, забыл об осторожности. Хороший доктор стоит не меньше семисот долларов. У любовника не было за душой ни гроша, и Микки требовала эти деньги у матери. От таких слов у меня кусок встал в горле. Оказывается, я теперь должен был оплачивать распутство этого наглеца с глазами и лицом убийцы! Я сказал, что если Микки уже достаточно взрослая для того, чтобы путаться с мужчинами, то у нее должно хватать и благоразумия, чтобы соблюдать осторожность. Лиза тут же ударилась в слезы. Что она может поделать? Такова теперь молодежь. Если она пытается быть с Микки строгой, девочка начинает угрожать, что покончит с собой, обратится в христианство или сделает еще что-нибудь столь же ужасное.

Лиза лила слезы до тех пор, пока я не сдался и не пообещал дать ей эти семьсот долларов. Они присоединились к тем деньгам, которые она уже выманила у меня под разными предлогами.

Это испортило не только наш ужин, но и все последующее. Когда мужчина зол, унижен и чувствует, что его используют, он теряет свою силу. Я пытался восстановить потенцию, выпив виски, но это не помогло. Я просто лежал рядом с Лизой и чувствовал, что старость уже не за горами. Она пыталась расшевелить меня: лестью, ласковыми словами, грубостями, даже непристойностями, но ничего не действовало. Наконец она начала обвинять меня в том, что я ее не люблю. Мне хотелось спросить: «А должен? За что мне тебя любить? Любовь приходит вместе с уважением, а как я могу уважать женщину, которая тянет из меня деньги не только для себя, но еще и для двух наглых и глупых юнцов, даже не пытающихся найти себе работу?» Я думал о своих родителях, о дедушках и бабушках и чувствовал, что предаю не только их, но и всю еврейскую историю. Я вспомнил все, что читал и слышал о наших мучениках в Польше, о том, как они надевали талес и филактерии и шли на смерть. Я сам был потомком таких евреев, я изучал их Тору, и на что я променял их образ жизни?

Я попытался заснуть, но вместо того, чтобы принести успокоение, сон только усилил мою боль. Мне снилось, что я вместе с родителями и другими евреями прячусь от нацистов в каком-то погребе. Стреляли, снаружи доносились ужасные крики. Внезапно кто-то зажег спичку, и я увидел, что одет в коричневую нацистскую форму со свастикой на рукаве. Меня охватил ужас. Как такое могло случиться? И что скажут эти евреи, если увидят, кто находится среди них? Во сне я знал, что этот нацистский мундир — результат той жизни, что я веду. Страшнее всего было думать о позоре, который я навлеку на головы родителей. Вырвался я из этого кошмара совершенно измученным.

Внезапно раздался настойчивый звонок в дверь. Лиза проснулась и обеспокоенно спросила: «Кто бы это мог быть? Может, лучше не открывать?» Но звонки не прекращались, и Лизе пришлось набросить халат и выйти в коридор. Лежа в постели, я слышал раздраженный шепот и приглушенные голоса. Я догадался, что это пришла Микки. Мать и дочь начали ругаться, так что вскоре шепот перешел в настоящий крик. Затем послышались звуки ударов. Микки била свою мать! Выйдя из комнаты, я увидел, как она схватила Лизу за волосы и хлещет по щекам со всей силы.

— Дрянь! Сука! Проститутка! — кричала Лиза.

— А сама? — отвечала ей Микки. — Я знаю все твои штучки! Ты меняешь мужчин, как перчатки. Это ты сделала меня такой. У тебя и сейчас двое любовников! — Микки так разъярилась, что я стал всерьез опасаться за жизнь Лизы.

— Лгунья! Воровка! Шлюха! Вон из моего дома! — надрывалась Лиза.