Сергей Снегов - В полярной ночи

• Название: В полярной ночи
• Автор: Сергей Снегов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

Первые роман Сергея Снегова, рассказывающий о жизни и работе людей в Заполярье во время Вликой Отечественной войны. Впервые роман был опубликован в «Новом мире» 1957 году. Данный текст соответствует книжному изданию 1960 года. В 1965 году вышло второе, переработанное издание романа.

---

Она сказала несмело:

— Я понимаю вас. Я не понимаю только: почему нельзя привезти еще? Разве мало картофеля?

— Кто говорит, что мало картофеля? В верховьях Каралака картошки сколько угодно. Не хватает дней, понимаете, обыкновенных дней! Через две недели Каралак станет. Мы везем рельсы, трос, цемент, трансформаторное и смазочные масла, паровозы, краны, лес и еще тысячи разных вещей. Если мы все это не привезем, восемь месяцев люди ничего не смогут сделать. Надо идти на жертвы. Тут выбор — или иметь вдоволь картошки, но ничего не делать, или помогать фронту, но несколько месяцев сидеть без картошки. Вы меня понимаете? Именно картошка — это самая грузоемкая часть продовольствия. А теперь идите к Непомнящему, он вам скучать не даст. И скажите ему, что надо работать не только языком, но и лопатой.

Варе, однако, нашлась работа недалеко от Михельса. Одна из женщин вручила ей тряпку и ведро, и Варя стала собирать воду, сочившуюся из мокрых мешков. Это было значительно легче, чем таскать на плечах груз, оступаясь на качающемся трапе, и она работала усердно. Потом она заметила, что в стороне двое мужчин рассматривают ее. Вытирая лоб, она почувствовала стеснение и связанность и, подняв голову, увидела две пары недобрых, насмешливых глаз. Мужчины, отдыхая, сидели на мешке картошки и громко говорили о Варе. Один из них был огромен и страшен — худое, скуластое лицо казалось длинным и свирепым, нос начинался, как у всех людей, между глаз, но затем круто кривился в, сторону, в угол рта, от уха к подбородку тянулся широкий красноватый шрам, а над глазами, маленькими, но колючими и настороженными даже в минуту веселья, нависала широкая полоса бровей. Второй человек был среднего роста, без особых примет, даже без особого выражения, но от его неопределенного лица, от его улыбки, скрипучего голоса и мелких, вкрадчивых движений шло тяжелое ощущение чего-то нечистого и опасного.

— Ничего особенного, Миша, это я тебе точно, — говорил большой густым, неторопливым голосом, бесцеремонно оглядывая Варю. — Девка без сахару, тесто на соде.

— В Заполярье мука — вещь дефицитная, сойдет и тесто, Афанасий Петрович, — ответил другой, названный Мишей, и хихикнул.

Варе стало страшно. Чувство одиночества и обреченности стало таким острым, что она, даже не скрывая своего страха, схватила ведро и отошла в сторону. Она слышала за спиной густой хохот и дребезжащее хихиканье, но лиц смеявшихся не было видно, и это было уже хорошо. На новом месте, куда она отошла, у самой печки, раскаленной и освещавшей своими боками барак ярче, чем лампочка, стоял с лопатой в руке Непомнящий. Он дружески кивнул ей, как старой знакомой.

— Осваиваете передовую технику? — спросил он, показывая на ведро. — Приветствую и одобряю. Вы сейчас мой собрат по прокладыванию новых путей в культуре. Колумб открыл картошку в Новом Свете. Я бросаю новый свет на картошку. Я ее закрываю. Я сегодня узнал потрясающую истину: картошка — это просто комок грязи, заключенный в тонкую кожуру.

Варя слушала его болтовню, и ей становилось легче. Непомнящему было лет двадцать восемь, он был строен и худ, короткие черные усы прикрывали тонкие губы. Он был все время в движении, словно мимика, быстрый шаг давали выход переполнявшей его энергии. Даже голос его казался необычным — он был громок и развязен, в нем как-то по-детски сливались в один звук близкие согласные и только одно «р» резко выделялось своей неправильностью.

Непомнящий так добро смотрел на Варю, что ей захотелось пожаловаться. Она сказала, оглядываясь:

— Там сидят два человека, они меня испугали — такие страшные.

— Один с кривым носом, а другой стертый, как старый пятак? — быстро спросил Непомнящий, понизив голос и наклоняясь к Варе. — Один смеется из пивной бочки, другой — из детского пищика? Знаю! Может, я один знаю, что они за люди. Это Жуков и Редько.

— Кто они такие? — спросила Варя.

— На этот вопрос может ответить только нарком НКВД или его первый заместитель. Жуков утверждает, что он сварщик, а Редько пишется слесарем. Они такие же сварщики и слесари, как я китайский император. Они вряд ли отличат сварочный аппарат от танка и слесарную пилу от верстака. Это опасные люди. От них нужно держаться в стороне.

— Они говорили что-то нехорошее — так мне показалось.

— Повторяю: держитесь от них в стороне. В панику ударяться не следует. Важнейший девиз Юлия Цезаря был — холодная кровь и теплые портянки. Этот принцип лежал в основе всех его побед. Если Жуков не бежал из тюрьмы, значит Игорь Маркович Непомнящий ничего не понимает в людях. Берите вторую лопату — сюда со скоростью полярной пурги мчится Михельс.

Михельс пробежал мимо них, громко дыша. Непомнящий дал Варе лопату, и они перебрасывали картофель, подвигая его ближе к печке. Непомнящий непрерывно болтал, а она с интересом слушала. Он, казалось, не мог прожить минуты неподвижно и молча. Варя еще ни разу не встречала человека, умевшего так весело и бездумно говорить — просто чтобы говорить, не останавливаясь, не подыскивая слов и не интересуясь, слушают ли его. Он немедленно сообщил о себе все, не требуя от нее того же. Она узнала, что он сын ленинградского профессора, в начале первой пятилетки бежал от семьи на Алдан, на золотые прииски. Намыл за год работы почти килограмм золота, но был ограблен на обратном пути. Учился потом два года в Институте инженеров путей сообщения, не поладил с математикой и перешел на филологический факультет университета. Здесь он возненавидел древнюю историю и сравнительную грамматику, что вызвало непоправимые столкновения с профессурой и деканом. Дальнейшая его жизнь представляла сплошные метания по стране. Он участвовал в качестве монтажника в пуске одной из домен «Запорожстали», вводил механизацию в астраханском совхозе, работал монтером на городской электростанции в провинциальном сибирском городе, а перед самой войной служил секретарем и начальником хозяйственной части какого-то научно-исследовательского института. Во время войны он пристал к южному металлургическому заводу и вместе со многими его работниками отправился на крайний север, на пуск каких-то, говорят — очень важных, промышленных объектов. Другие уехали на Урал, а он не захотел и первый записался на север.

— Как вы могли решиться? — спросила Варя, с удивлением глядя на него. — Добровольно я ни за что не поехала бы. Мне говорили — здесь три месяца ночь и ничего нет живого, даже ворон.

— Совершенно верно, — согласился он охотно. — Вороны не выдерживают психической атаки климата. Но что такое ворона? Это старая, отсталая птица, растерявшаяся в новых условиях. Вороны хороши только в балладах и на картине «Грачи прилетели» или какой-то другой, не помню. А какой от них толк в жизни? Наука точно доказала, что человек может выжить в условиях, в которых погибает всякое другое животное. Только некоторые бактерии и грибные споры выносливее человека.

— Мне от этого не легче. Я с ужасом думаю о полярной зиме.

— Ужас — это рефлективная реакция на грозное неизвестное, — так учила меня одна студентка психологического факультета. Арктика изучена насквозь — от полярного сияния до последнего метра вечной мерзлоты. Я категорически говорю вам: все в полном порядке. И это значит только одно — что все именно в полном порядке.

— А пурга?

— Пургу как серьезный фактор отменили. Она потеряла свое первенствующее значение и сведена на роль досадной помехи. Мне лично никакая пурга не страшна.

— Нет, я очень боюсь, — сказала Варя.

3

В домике, носившем важное название: «Пассажирская станция Пинежского узла Заполярной железной дороги», было всего две комнаты. В первой, маленькой, без окон, размещались пассажиры, ожидавшие поезда на Ленинск, в другой, побольше и посветлее, осело станционное начальство разных калибров — от самого начальника узла и начальника станции до диспетчера и дежурного осмотрщика вагонов. В обеих комнатах было накурено, шумно и душно. Пассажиры то и дело шли во вторую комнату — ругаться со станционным начальством. Варя, пришедшая вместе с Непомнящим — он тащил два ее чемодана, — встретила здесь сидевшего в углу Седюка и так обрадовалась ему, что сама изумилась своей радости. Седюк тоже посветлел, когда она вошла.

— А где Турчин и Романова? — спросила Варя, усаживаясь рядом с Седюком.

— Романова спит в том углу на своих мешках. Турчин ушел гулять и сейчас, вероятно, осматривает какую-нибудь водокачку. А что это за красочный тип, похожий на валета из колоды карт? — Седюк кивнул головой в сторону Непомнящего, продирающегося сквозь толпу пассажиров в комнату начальства.

— Мы с ним познакомились на картофельном складе, я там работала весь вечер. Он очень забавно рассказывает и много пережил. Нам еще долго ждать?