А. Ходоренко - 10 гениев бизнеса

• Название: 10 гениев бизнеса
• Автор: А. Ходоренко
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

---

В октябре 1842 года, когда Альфреду было 9 лет, вся семья вновь смогла воссоединиться в Санкт-Петербурге. Эммануил Нобель стал богатым человеком. Он жил в большом собственном доме, четверо его сыновей получили блестящее домашнее образование под руководством лучших шведских и русских учителей. Но богатство не могло вернуть здоровье Альфреду. Лишенный из-за болезни возможности ходить в школу и играть со своими сверстниками, он привык к одиночеству, которое стало его уделом. В нем развилась сдержанность, переходящая в замкнутость – черта характера, которую он сохранил на всю жизнь. Слабое здоровье, однако, не мешало ему учиться с невероятным упорством. Он читал все, что попадало на глаза, и в неутомимой способности к работе не знал себе равных. С особым увлечением Альфред занимался химией – может быть, потому, что брал уроки у самого Зинина, прославленного ученого, ставшего впоследствии членом Российской и многих иностранных академий. К семнадцати годам Альфред мог свободно говорить на пяти языках: шведском, русском, английском, французском и немецком.

Очень скоро юноша проявил свои технические способности, но при этом был и большим любителем литературного чтения. Когда Альфред занялся поэзией всерьез и заявил, что хочет стать писателем, он встретил стойкое противодействие со стороны отца. В планах Эммануила Нобеля не было места сыну-литератору: он хотел видеть Альфреда изобретателем и технологом. Длительное зарубежное путешествие – вот то искушение, против которого не устоял юноша.

В 1850 году, когда Альфред достиг 17-летнего возраста, он совершил продолжительное путешествие по Европе, во время которого посетил Германию, Францию, а затем Соединенные Штаты Америки. По условиям, поставленным отцом, он смог отправиться в дальние страны, лишь дав обещание забыть о карьере писателя. Однако Нобель-старший так и не смог погасить огонь, пылавший в сердце сына: Альфред продолжал сочинять стихи. Но, даже став знаменитостью, он не рискнул обнародовать свои сочинения и в конце концов сжег все, что написал. Лишь в возрасте 63 лет Альфред Нобель опубликовал свою пьесу «Немесис», возможно, лишь потому, что почувствовал: жизнь подходит к концу, а его литературные мечты так и остаются несбывшимися.

В Париже Альфред Нобель продолжил изучение химии в лаборатории Пелуза. Жюль-Теофиль Пелуз, ученик Гей-Люссака, был одним из крупнейших химиков своего времени. Его шеститомный курс общей химии был настольной книгой для студентов и профессоров. В его частную лабораторию из разных стран мира приезжали работать и учиться многие талантливые химики, ставшие впоследствии знаменитыми. Пелуз впервые установил химическую природу глицерина. Он много работал со взрывчатыми веществами и вслед за Лавуазье и Гей-Люссаком занял пост консультанта Управления порохов и селитр Франции.

В лаборатории Пелуза Альфред познакомился с нитроглицерином и его замечательными свойствами. Это событие в значительной мере определило его жизненный путь: почти все крупнейшие изобретения и открытия Нобеля связаны с нитроглицерином. Эта удивительная жидкость впервые была получена итальянским химиком Асканио Собреро (также учеником Пелуза) в 1846 году действием азотной кислоты на глицерин. История его изобретения была самой обычной – кто-то случайно подогрел смесь серной и азотной кислот, и пробирка взорвалась. Потом Асканио Собреро добавил в эту же смесь немного глицерина и назвал вещество нитроглицерином. Итальянец не смог найти применения своему изобретению в военном деле. Собреро не нашел ничего лучше, как прописывать нитроглицерин сердечникам – «патентованное средство, по две капли на стакан воды для облегчения приступов». Эта жидкость была даже похожа на глицерин: такая же маслянистая и сладковатая на вкус. Однако уже от нескольких капель начинало сильно стучать сердце и болеть голова (лишь спустя сорок лет, в 1885 году, Британская Фармакопея официально признала нитроглицерин лекарственным препаратом). Пройдут многие десятилетия, сотни новых веществ получат химики, но ни одно из них не сможет сравниться по своей мощи с нитроглицерином. К сожалению, и по своей чувствительности к взрыву он уступает разве лишь гремучей ртути. Он чрезвычайно опасен. Его нельзя нагревать, опасно встряхивать, он легко взрывается даже в момент получения. Как-то один английский крестьянин выпил зимой по ошибке бутылочку нитроглицерина в надежде согреться. Естественно, он был найден на дороге мертвым. Когда замерзшее тело положили оттаивать возле печки, оно взорвалось, разрушив здание.

Трудно сказать, почему именно взрывчатые вещества вызвали особенный интерес Альфреда. Может быть, именно слабое здоровье особенно остро пробуждало в нем желание вступить в поединок со смертью, требующий мужества, внимания и хладнокровия. До конца своих дней, уже будучи богатым предпринимателем, способным нанять целый штат первоклассных химиков, Нобель продолжал проводить опыты самостоятельно или с помощью одного-единственного ассистента.

…Они уже час гуляли по парку – юный швед и молодая датчанка. Где-то вдалеке раздавались оживленные голоса – по четвергам в петербургском доме мадам Дезри собирались иностранцы, по воле судьбы осевшие в России. Альфред приехал в Северную Пальмиру вместе с отцом, Анна же родилась здесь – ее предка, известного датского судопромышленника, некогда пригласил на службу сам Петр I. Невысокая, грациозная, живая – когда Альфред впервые увидел Анну, ему показалось, что все любовные стихи были написаны о ней, только о ней. Петрарка, Шелли, Гете – потрепанные книжки, которые он брал с собой в каждую поездку, теперь казались ненужными, ведь рядом есть та, очарование которой не в силах выразить самые восторженные сонеты. Анна, впрочем, к кавалеру подобных чувств не питала – Альфред совсем не походил на байронического красавца из ее снов. Он, конечно, очаровательный меланхолик и чудесно читает стихи, но, право, тщедушность и бледность хороши до известных пределов. (Альфред и впрямь не отличался здоровьем – чахоточный цвет лица он имел от природы, и белилами, подобно записным модникам, ему пользоваться не приходилось.) Но с другой стороны, он был прекрасным собеседником – в свое время папа решил, что лучшее образование для сына – длительное путешествие, и в свои семнадцать Альфред уже объездил всю Европу и даже побывал в Америке. «Океан меня разочаровал, – говорил он скучающим голосом. – Мне он представлялся гораздо больше». Восхищенная Анна кокетливо наклоняла головку, поглядывая из-под ресниц в его сторону. Стихам она была особенно рада – маменька прятала от нее и Шелли, и Байрона, справедливо полагая, что эти «страсти роковые» окончательно задурят голову ее юной дочке. Иногда, дрожа от волнения, Альфред брал Анну за руку, пылко говоря что-нибудь вроде: «Все красоты мира меркнут перед вашей красотой», – и польщенная девушка – о чудо! – не отнимала руки. А затем возвращалась к себе, рассеянно размышляя – а не влюбилась ли она?

Для Альфреда дни проходили словно в тумане. Он с нетерпением дожидался четвергов, в прочие же дни сочинял мадригалы. Несколько месяцев спустя окончательно потеряв голову он уже грезил о семейном счастье, позабыв о своем решении учиться и помогать отцу: «Жениться, непременно, теперь же – и посвятить себя искусству, литературе, театру. Что может быть прекраснее?..» Слушая эти признания, брат Людвиг только качал головой. Однако все мечты рухнули в одночасье…

На статного красавца Франца Лемаржа Альфред сначала не обратил внимания – в доме графини бывало много народа. Но, увидев, какие взгляды бросает на него Анна, не на шутку заволновался. Франц сыпал любезностями и пересказывал последние сплетни австрийского двора – его отец служил там, пока его не направили в Петербург по дипломатической линии. Альфред ненавидел таких выскочек всем сердцем – известно, как эти великосветские хлыщи умеют задурить мозги неопытным девушкам. Да и по службе они всегда добиваются успехов, а приличные люди прозябают в безвестности. Альфред старался изо всех сил, рассказывал Анне самые занятные истории, какие только знал, но все тщетно – под любым благовидным предлогом она покидала его и уходила слушать Франца.

Все решилось на день ангела. Лемарж был в ударе: сыпал остротами, танцевал, пил шампанское. На Альфреда же накатила одна из его обычных депрессий – та темная волна, за которой уже не различаешь людей и предметы, и хочется сесть в угол, сжаться и замереть навсегда. Но безжалостная судьба подготовила ему еще одно испытание: Лемаржу вдруг захотелось поближе познакомиться с застенчивым соперником. «Как вы относитесь к математике? – спросил он, подходя с бокалом шампанского. – Не правда ли, в естественных науках должен теперь разбираться каждый мужчина?» Альфред заметно напрягся и гордо ответил, что его отец – известный естествоиспытатель и промышленник, а сам он изучал указанные науки у лучших учителей. «О, неужели? – притворно удивился Франц. – Так, может быть, вы сможете решить вот это?» – он набросал на салфетке какую-то формулу. Нобель неуклюжим движением подвинул салфетку к себе: в голове прыгали формулы, квадратные корни, но задача никак не решалась. Вдоволь насладившись смятением Альфреда, Лемарж несколькими легкими росчерками завершил построение. «В этом нет ничего удивительного, и мсье Нобелю нечего стесняться, – объявил он окружающим. – Я ведь собираюсь поступать в университет по математическому разряду, зато из Альфреда, полагаю, выйдет замечательный литератор».