Александр Дюма - Шевалье де Мезон-Руж

• Название: Шевалье де Мезон-Руж
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: АРТ-БИЗНЕС-ЦЕНТР
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-7287-0033-0

Роман «Шевалье де Мезон-Руж» принадлежит к произведениям, в которых Дюма обращается к теме Великой французской революции. Сюжет его — безуспешные попытки роялистов-заговорщиков спасти от суда и казни вдову Людовика XVI королеву Марию Антуанетту.

_{Иллюстрации Е. Ганешиной}

---

— Я ничего не знаю.

Гвардеец подошел к кровати маленького узника, который, как мы уже сказали, притворялся спящим.

— Давай-ка, Капет, просыпайся, — сказал он, грубо встряхнув его.

Ребенок открыл глаза и улыбнулся.

Гвардейцы окружили кровать.

Вне себя от горя и страха, королева подала знак дочери; та воспользовалась моментом и выскользнула в соседнюю комнату. Там она открыла один из отдушников печи, вытащила записку, сожгла ее и, сразу же вернувшись обратно, ободрила мать взглядом.

— Что вы от меня хотите? — спросил ребенок.

— Хотим знать, слышал ли ты что-нибудь этой ночью.

— Нет, я спал.

— Ты видно, любишь крепко поспать.

— Да, потому что, когда я сплю, я вижу сны.

— И что же тебе снится?

— Что я опять вижу отца, которого вы убили.

— Так ты ничего не слышал? — повторил Сантер.

— Ничего!

— Эти волчата и впрямь сговорились с волчицей, — произнес разъяренный муниципальный гвардеец. — Однако же заговор был.

Королева улыбнулась.

— Она презирает нас, эта Австриячка! — крикнул гвардеец. — Ну если так, то исполним декрет Коммуны по всей строгости. Вставай, Капет.

— Что вы собираетесь делать? — воскликнула королева, не помня себя. — Разве вы не видите, что он болен, его лихорадит! Вы хотите, чтобы он умер?

— Твой сын, — ответил муниципальный гвардеец, — предмет постоянной тревоги для совета Тампля. Именно он является целью для всех заговорщиков. Ведь они думают, что смогут увезти вас всех сразу. Ну что ж, посмотрим. Тизон! Позовите Тизона.

Тизон был поденщиком, выполнявшим в тюрьме всю тяжелую работу.

Он пришел.

Это был человек лет сорока, смуглый, с суровым и диким лицом, вьющимися черными волосами, падавшими на брови.

— Тизон, — спросил Сантер, — кто вчера приносил арестованным еду?

Тизон назвал фамилию.

— А кто приносил белье?

— Моя дочь.

— Разве твоя дочь прачка?

— Да.

— И ты позволил ей работать здесь, у арестованных?

— А почему бы и нет? Она ведь за это получает, как получала бы любая другая. Ведь эти деньги не принадлежат больше тиранам, это деньги нации. А поскольку нация платит за них…

— Тебе ведь говорили, что ты должен внимательно осматривать белье.

— Да. А я разве не выполняю свой долг? В доказательство могу сказать, что вчера среди белья был носовой платок с завязанными на нем двумя узелками, я отнес его в совет. Моей жене приказали развязать узелки, разгладить платок и отдать госпоже Капет, не говоря ей ничего.

При упоминании об этих двух узлах, завязанных на носовом платке, королева вздрогнула, ее зрачки расширились, и она обменялась взглядом с мадам Елизаветой.

— Тизон, — сказал Сантер, — твоя дочь гражданка, в чьем патриотизме никто не сомневается; но с сегодняшнего дня она не будет ходить в Тампль.

— Боже мой! — воскликнул испуганный Тизон. — Что вы такое говорите? Как? Я смогу видеть свою дочь только тогда, когда буду выходить?

— Ты не будешь больше выходить, — ответил Сантер.

Тизон обвел всех угрюмым блуждающим взглядом.

— Я больше не выйду! — воскликнул он вдруг. — Как же так? Хорошо, тогда я хочу выйти совсем, вот! Я подаю в отставку. Я не предатель и не аристократ, чтобы меня держали в тюрьме. Я вам заявляю, что хочу выйти.

— Гражданин, — сказал Сантер, — подчиняйся приказам Коммуны и замолчи, иначе тебе не поздоровится. Это я тебе говорю. Оставайся и наблюдай за всем, что здесь происходит. За тобой тоже присматривают, я тебя об этом предупреждаю.

В это время королева, решив, что о ней забыли, мало-помалу успокоилась и уложила сына обратно в кровать.

— Пусть твоя жена придет сюда, — приказал Сантер Тизону.

Тот беспрекословно подчинился. Угрозы Сантера превратили его в покорного ягненка.

Пришла тетка Тизон.

— Подойди сюда, гражданка, — велел Сантер. — Сейчас мы выйдем в прихожую, а ты обыщешь арестованных.

— Знаешь, жена, — сказал Тизон, — они не хотят больше пускать нашу дочь в Тампль.

— Как! Они больше не хотят пускать нашу дочь в Тампль? Что же, мы больше ее не увидим?

Тизон покачал головой.

— Что это вы такое говорите?

— Мы подадим рапорт в совет Тампля, и совет решит. А пока…

— А пока, — подхватила его жена, — я хочу видеть дочь.

— Тихо! — скомандовал Сантер. — Тебя позвали для того, чтобы ты обыскала арестованных, так займись этим, а потом посмотрим…

— Но!.. Однако!..

— Мне кажется, что у нас здесь все идет не так, как надо, — произнес Сантер, нахмурив брови.

— Делай то, что тебе приказал гражданин генерал! Выполняй, женщина. А потом, тебе ведь сказали: «Посмотрим», — и Тизон взглянул на Сантера с подобострастной улыбкой.

— Хорошо, — согласилась женщина, — идите, я готова их обыскать.

Мужчины вышли.

— Дорогая госпожа Тизон, — сказала королева, — поверьте, что…

— Я не верю ничему, гражданка Капет, — ответила страшная женщина, скрежеща зубами, — ничему, кроме того, что только ты причина всех несчастий народа. И уж я найду у тебя что-нибудь подозрительное, увидишь…

Четверо мужчин скрылись за дверью, чтобы в любую минуту прийти на помощь, если королева будет сопротивляться.

Обыск начался с королевы.

У нее обнаружили платок с тремя узелками, приготовленный, к несчастью, в ответ на тот, о котором говорил Тизон, карандаш, ладанку и воск для запечатывания писем.

— Ага! Я так и знала, — сказала тетка Тизон. — Я уже говорила гвардейцам, что она пишет, эта Австриячка! Как-то раз я нашла каплю воска на розетке подсвечника.

— О сударыня, прошу вас, — взмолилась королева, — покажите им только ладанку.

— Как бы не так, пожалеть тебя! А кто меня пожалеет? У меня отняли дочь.

У мадам Елизаветы и у принцессы ничего не нашли.

Тетка Тизон позвала муниципальных гвардейцев, и они вернулись во главе с Сантером. Она вручила им все, что нашла у королевы; предметы эти переходили из рук в руки, их рассматривали, высказывая различные предположения. Особое внимание гонителей королевской семьи привлек носовой платок с тремя узелками.

— А теперь, — сказал Сантер, — мы зачитаем тебе постановление Конвента.

— Какое постановление? — спросила королева.

— Согласно ему, тебя разлучают с сыном.

— Неужели действительно существует такое постановление?

— Да. Конвент слишком тревожится за ребенка, которого ему доверила нация, чтобы оставлять его в компании такой порочной матери, как ты.

Глаза королевы метали молнии.

— По крайней мере, хотя бы сформулируйте обвинение; звери вы, а не люди!

— Черт возьми, — ответил муниципальный гвардеец, — это не трудно, вот…

И он произнес гнусное обвинение, подобное выдвинутому Светонием против Агриппины.

— О! — воскликнула королева; она стояла бледная и величественная в своем негодовании. — Я взываю к сердцу всех матерей!

— Полно, полно, — сказал муниципальный гвардеец, — все это решено. Но мы здесь уже около двух часов. Не можем же мы терять весь день. Вставай, Капет, и следуй за нами.

— Никогда! Никогда! — закричала королева, бросаясь между гвардейцами и юным Людовиком, намереваясь защитить подступы к кровати сына, подобно тигрице, защищающей свое логово. — Никогда не позволю отобрать моего сына!

— О господа! — сложила в мольбе руки мадам Елизавета. — Господа, молю именем Неба! Сжальтесь над обеими матерями!

— Говорите, — сказал Сантер, — назовите имена, расскажите о планах ваших соучастников, объясните, что означают узелки на носовом платке, принесенном вместе с бельем девицей Тизон, и те, что завязаны на платке, найденном в вашем кармане. Тогда вам оставят сына.

Казалось, взгляд мадам Елизаветы умолял королеву принести эту ужасную жертву.

Но та, гордо вытерев слезу, которая, подобно бриллианту, блестела в уголке ее глаза, произнесла:

— Прощайте, сын мой. Никогда не забывайте вашего отца, что теперь на небесах, и вашу мать, что скоро с ним соединится. По утрам и вечерам повторяйте молитву, которой я вас научила. Прощайте, сын мой.

Она в последний раз поцеловала его. Затем поднялась, холодная и непреклонная.

— Я ничего не знаю, господа, — заключила она, — можете делать все что угодно.

Но королеве потребовалось больше сил, чем было их в сердце женщины, тем более — в сердце матери. Она в изнеможении упала на стул, когда уносили ребенка. По его щекам катились слезы, он тянул к ней руки, но не издал ни звука.

За муниципальными гвардейцами, унесшими королевское дитя, захлопнулась дверь, и женщины остались одни.

Прошла минута безнадежной тишины, изредка прерываемая рыданиями.

Королева первая нарушила молчание.

— Дочь моя, — спросила она, — где записка?