Надежда Попова - По делам их

• Название: По делам их
• Автор: Надежда Попова
• Жанр: Фэнтези

Европа XIV века. История пошла другим путем. Одиозный «Молот ведьм» был создан на полтора века раньше, чем в реальной истории; Инквизиция появилась на сотню лет раньше, чем соответствующая организация в нашем мире. Раньше появились и ее противники, возмущенные методами и действиями насквозь коррумпированной и безжалостной системы. Однако существование людей, обладающих сверхъестественными способностями, является не вымыслом, а злободневным фактом, и наличие организации, препятствующей им использовать свои умения во зло, все-таки необходимо.

Кёльн, Германия, 1390 a.D. Благополучный город, редкие правонарушения, в местном отделении Инквизиции царит скука и праздность. Недавно переведенный в Кёльн следователь, изнывающий от безделья, хватается за первое подвернувшееся дело — необъяснимую смерть студента университета. Дознание, начатое от скуки, выводит его на след масштабного заговора.

Страница автора на СИ: http://samlib.ru/p/popowa_nadezhda_aleksandrowna/

Размещено в библиотеках Флибуста и Либрусек c согласия автора

---

На законном основании мы заявляем, что вы, Маргарет фон Аусхазен, пфальцграфиня фон Шёнборн, герцог Райнский Рудольф фон Аусхазен и Гюнтер Вайзенборн, князь-епископ Кельнский и герцог Вестфалии и Энгерна, являетесь преступниками пред лицом Господа и людей, как по закону Божьему, предаваясь целиком греховным страстям, так и по закону человеческому, совершая убийства и смущение невинных душ человеческих. На основании разбирательства Высокого суда вы, Маргарет фон Аусхазен, пфальцграфиня фон Шёнборн, герцог Райнский Рудольф фон Аусхазен и Гюнтер Вайзенборн, князь-епископ Кельнский и герцог Вестфалии и Энгерна, бесспорно и несомненно обвиняетесь в убийствах многих честных граждан вольного города Кельна, распространении заразы еретичества и в заговоре с целью убиения Его Императорского Величества при помощи темных диавольских сил. На основании разбирательства Высокого суда вы, Маргарет фон Аусхазен, пфальцграфиня фон Шёнборн, герцог Райнский Рудольф фон Аусхазен и Гюнтер Вайзенборн, князь-епископ Кельнский и герцог Вестфалии и Энгерна, бесспорно и несомненно обвиняетесь в попытке покушения на свободу души инквизитора Конгрегации по делам веры Священной Римской Империи Курта Игнациуса Гессе.

Также на основании разбирательства Высокого суда вы, Маргарет фон Аусхазен, пфальцграфиня фон Шёнборн, герцог Райнский Рудольф фон Аусхазен и Гюнтер Вайзенборн, князь-епископ Кельнский и герцог Вестфалии и Энгерна, бесспорно и несомненно обвиняетесь в вовлечении в грех еретичества слушателя университета Кельна, Филиппа Шлага, а также в убийстве упомянутого слушателя университета Кельна. Филипп Шлаг по завершении разбирательства признан околдованным и посмертно оправдан.

По всем вышеперечисленным причинам Высокий суд объявляет вас, Маргарет фон Аусхазен, пфальцграфиня фон Шёнборн, герцог Райнский Рудольф фон Аусхазен и Гюнтер Вайзенборн, князь-епископ Кельнский и герцог Вестфалии и Энгерна, виновными во всех названных преступлениях.

Высокий суд, рассмотрев пункты обвинения и доказательства, представленные ему, вынес свой вердикт. Настоящим приговором вы будете преданы наиболее достойному и справедливому воздаянию в соответствии с установлениями закона.

Герцог Райнский Рудольф фон Аусхазен, обвиненный и осужденный по всем пунктам, приговаривается к истлеванию над углями, покуда душа не покинет его, после чего тело его будет сожжено и пепел его будет развеян за пределами города.

Гюнтер Вайзенборн, князь-епископ Кельнский и герцог Вестфалии и Энгерна, обвиненный и осужденный по всем пунктам, приговаривается к сожжению без предварительного удушения, после чего пепел его будет развеян за пределами города.

Маргарет фон Аусхазен, пфальцграфиня фон Шёнборн, обвиненная и осужденная по всем пунктам, приговаривается к сожжению без предварительного удушения, после чего пепел ее будет развеян за пределами города.

Да будет это наставлением каждому и укреплением в вере и добропорядочности, для чего приговор зачитан при всеобщем собрании, с молитвой, дабы Господь и Пресвятая Дева Мария милостивы были к душам грешников, аминь».

***

Сегодня Кельн был наполнен запахом зелени. Дождь так и не закончился, лишь превратился в постоянную капельную пелену, висящую в воздухе почти неподвижно, и солнце — это казалось выдуманным, ненастоящим — солнце по временам выступало с небес, невероятно жаркое в этом водяном окружении, распаривая ярко-зеленые от дождя листья. И Кельн одуряюще пах зеленью — влажной, горячей, насыщенной. Кельн плавал в запахе зелени, дождя и предощущения смерти…

Курт закрыл глаза, отвернувшись от окна, и тщательно, аккуратно оправил рубашку. Новая куртка лежала на подоконнике; Керн даже не стал это обсуждать, не стал требовать написания запроса на возмещение ущерба, полученного при исполнении службы — просто заказал ее сам, за собственные деньги, и в тот же день Курт сжег старую, с порезанными рукавами и некогда распоротым воротником; черная кожа покрывалась прозрачными каплями, прилетающими из неподвижного воздуха — точно брызгами серебра, которое расплавил кто-то, а потом широким жестом расплескал…

Proba me Domine et tempta me ure renes meos et cor meum…[196]

Еcce excoxi te sed non quasi argentum elegi te in camino paupertatis…[197]

Курт вздрогнул, когда дверь за спиною растворилась — осторожно, тихо. Вздрогнул, хотя понял, не оборачиваясь, кто это.

— У студентов делают ставки.

Голос Бруно был тихим и похожим на голос лекаря у постели умирающего.

— Большинство уверено, что на площади тебя сегодня не будет.

— На что поставил ты? — уточнил он, и смех подопечного прозвучал, как скрип старых ворот заброшенной конюшни.

— На выигрыш, — откликнулся Бруно, тут же посерьезнев, и договорил спустя миг — почти утвердительно, почти не спрашивая: — Ты ведь не обязан там присутствовать.

— Не обязан, — согласился Курт, отошел от окна и уселся на постели у стены. — Но должен.

Тот не спросил «почему» или «зачем», просто прикрыл за собою дверь и медленно прошел в комнату, пристроившись на табурет у стола, глядя не на него, а в окно, на туманную взвесь в пропитанном зеленью воздухе.

— У меня спрашивают, — снова заговорил Бруно спустя минуту, — что это было — все это… Пока я с умным видом отвечаю, что не имею права раскрывать подобные сведения, хотя все, кажется, видят, что я сам ничерта не понимаю и не знаю. Я прав насчет сведений, или я могу задать этот вопрос тебе?

— Ты и без того поразительно долготерпеливо молчал, — кивнул Курт с бесцветной усмешкой. — Можешь задать вопрос.

— Так что это было? Освобождение Маргарет фон Шёнборн, ссора с Ланцем… все подстроено?

Он не ответил, лишь кивнув — чуть заметно; и Бруно тяжело выдохнул, взъерошив волосы и опустив голову в ладони.

— А эта прочувствованная речь в коридоре Друденхауса… Тоже игра? — уточнил подопечный и, дождавшись очередного молчаливого кивка, понизил голос: — А в таком случае — что было бы, если бы я внял твоему «совету» и послал вашу Конгрегацию к черту? Только не так, как ты, а — искренне? Сейчас я был бы вместе с ними?

Курт ответил не сразу.

— Смотря насколько далеко ты зашел бы, — отозвался он, наконец, после полуминутного безмолвия, и тот нервно засмеялся, распрямившись. — Однако ведь, этого не случилось, верно?

— Ты на это рассчитывал? Или…

— Нет, мне не было все равно, — мягко перебил Курт. — Я тебя хорошо узнал за этот год. Знал, что ты будешь делать и как думать.

— Даже вот так… Скажи мне тогда еще кое-что: к чему было разыгрывать передо мной все это? Я не спрашиваю о том, почему я не был в курсе; понимаю, на каких я тут правах и с каким доверием, но зачем вы устраивали эти представления в моем присутствии? Если ты, как говоришь, знал, что я не встану на твою сторону, что не ввяжусь во все это…

— Именно потому, — снова не дослушав, ответил он негромко, и Бруно умолк, непонимающе нахмурясь. Курт вздохнул. — Я объясню. Primo: дело не в доверии, как его понимаешь ты. У меня была мысль посвятить тебя в происходящее… Да, была, — повторил он, встретив настороженный, недоверчивый взгляд подопечного. — Меня разубедили Дитрих и Вальтер. Не потому, что кто-то из них или я сам не верили тебе в том смысле, как ты подразумеваешь. Дело в другом. Невзирая на то, что у тебя уже был подобный опыт, я не был убежден в том, что ты сможешь притворяться должным образом.

— Опыт?

— Меня ты провел. — Бруно метнул на него напряженный взгляд, однако на этот раз смолчал, быть может, удивленный тем, насколько теперь это было упомянуто спокойно и почти безмятежно. — Тем не менее, как верно заметил Дитрих, ты играл в целом пару-тройку дней, к тому же — я вполне отдаю себе отчет в том, что тебе-то удалось надуть всего лишь меня, id est[198] — зеленого юнца, выпускника, полного идеалов, самомнения и прочих мешающих работать мелочей. И даже при этом за минуту до твоего удара я засомневался, а за несколько секунд был уже почти уверен в том, что что-то не так; и не будь я уже настолько вымотан — был бы готов к подобному повороту дела. Именно потому твое участие в операции и было отклонено — по недостатку способностей лицедея. В собственных возможностях у меня тоже были сомнения, однако в этом вопросе выбора уже не было… Но и (secundo!) твоя помощь в этом деле мне тоже была нужна.

— Да? — неопределенно переспросил подопечный1, и Курт усмехнулся.

— Не задавайся. Неоценимой или необходимой я ее не назвал, она была мне просто нужна. Мне припомнилась эта местная пословица о двух студентах, которые, если им что-то известно…

— Вот оно что…

— Ты тесно сошелся с ними, пропадал у них едва не каждый вечер, они доверяли тебе; ты был для них источником достоверных сведений из Друденхауса. Я был уверен, что ты обязательно расскажешь им о том, что произошло. Поскольку сведения нельзя было назвать секретными — весь Кельн знал об этом — ты вполне мог сообщать им детали. Бесноваться от того, что я вытворяю. Именно ты и подтвердил для всех тот факт, что мой поступок искренен, что я действительно предал пусть не Конгрегацию, быть может, но хотя бы Друденхаус. Об этом с твоей подачи заговорили студенты, а с их слов — и весь город, а когда о чем-то говорит весь город… Ну, кто усомнится в правдивости сказанного?