Пэт Конрой - Принц приливов

• Название: Принц приливов
• Автор: Пэт Конрой
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: ISBN 978-5-699-43929-4

Том Винго приезжает в Нью-Йорк, чтобы помочь своей сестре-близнецу Саванне, талантливой поэтессе. Пытаясь решить ее проблемы, он ищет ответ в непростой истории их необычной семьи, наполненной драматическими событиями и потрясениями. Том заново проживает годы детства, оценивая их с позиции зрелого человека…

Роман «Принц приливов» — настоящая сага о боли и радости, о чуткости и отчуждении, о детских страхах и о призраках взрослой жизни.

Одноименная экранизация романа (в 1991-м с Барбарой Стрейзанд и Ником Нолти в главных ролях) была выдвинута на премию «Оскар» и получила «Золотой глобус».

---

— Нет, просто непреложный факт.

— И как повела себя Саванна после разоблачения?

— Встала и ушла, даже не попрощавшись. Следующий сеанс она пропустила, хотя и соблаговолила позвонить и предупредить. Когда мы встретились снова, она заявила, что раньше ее звали Саванной Винго, но она собирается сменить личность, переехать на Западное побережье и провести оставшуюся жизнь под именем Ренаты Халперн. Все контакты с родными она намеревалась окончательно разорвать, поскольку ей тяжело видеть кого-либо из них. Память была для нее невыносимой; недаром она начала забывать эпизоды своего прошлого. По словам Саванны, она не могла жить с такой болью. Даже Нью-Йорк, куда она так стремилась, не принес ей утешения. Она считала, что у нее есть шанс все наладить, перевоплотившись в Ренату Халперн. Если же она останется Саванной Винго, то протянет не больше года.

Я закрыл глаза и попытался представить нас с Саванной детьми: худощавыми, светловолосыми, загоревшими. Я мысленно видел реку, болотных птиц, летающих над ее рукавами, каролинское солнце. Вот мы втроем плаваем в зеленоватой воде, неподвижной, словно полотно. У нас был ритуал. Мы создали его в раннем детстве и держали в тайне. Всякий раз, когда случалось что-либо дурное или печальное, когда родители наказывали или били нас, мы уходили на дальний конец причала, ныряли в теплую воду, затем проплывали ярдов десять и брались за руки. Мы покачивались на волнах, сохраняя наш совершенный неразрываемый круг. Одной рукой я держался за Люка, другой — за Саванну. Плоть, кровь и вода. Потом Люк подавал нам сигнал, мы набирали в легкие побольше воздуха и погружались на речное дно, по-прежнему не отпуская рук. Там мы оставались, пока кто-то не сжимал пальцы двум другим. Тогда мы дружно поднимались на поверхность, к солнцу и воздуху. Оказавшись на дне, я открывал глаза. Соленая вода не отличалась прозрачностью; я видел лишь силуэты брата и сестры. Они плавали, словно эмбрионы в материнском чреве. В такие мгновения я ощущал потрясающую связь между всеми нами. То был треугольник бессловесной возвышенной любви. В висках у нас стучало, когда мы выныривали навстречу свету и ужасам нашего детства. На дне мы ненадолго обретали свободу и безопасность в мире, где не было родителей. И только когда наши легкие не выдерживали, нам приходилось возвращаться к новым испытаниям. Это был наш храм, хотя его посещения не отличались ни регулярностью, ни продолжительностью.

Сейчас, в кабинете доктора Лоуэнстайн, мне отчаянно захотелось снова очутиться на речном дне, крепко прижать Саванну к себе и погрузиться с ней в лазурную воду. Я бы разрушил все, способное причинить вред сестре. Когда я думал о Саванне или видел ее во сне, я всегда был героем, ее защищающим. Но в реальной жизни не сумел уберечь нежные прожилки вен от войн, которые бушевали у Саванны внутри.

— Я пообещала Саванне, что сделаю все, что в моих силах, — продолжала Сьюзен. — Но мне необходимо выяснить, от каких страхов и трагедий прошлого она стремится убежать. Я объяснила ей, что если она не решит проблемы Саванны Винго, ее шансы стать Ренатой Халперн равны нулю.

— Почему вы поощряете желание пациента стать кем-то другим? — удивился я. — Какова этическая сторона? На какие медицинские критерии вы опираетесь? Откуда, черт бы вас побрал, вы знаете, что будет лучше для Саванны? А вдруг доктор Лоуэнстайн ошиблась?

— Случаи превращения одного человека в другого мне неизвестны. Ни о каких профессиональных критериях я тоже не знаю. И потом, я всего лишь сказала, что помогу ей стать максимально целостным человеком. Перед ней стояла дилемма, и не одна. Я просто поддерживала вашу сестру. А выбирала она сама.

— Вы не имеете права способствовать ее перевоплощению, по сути, в покойницу. И не ждите, будто я смиренно приму методы так называемого лечения, после которых моя сестра, родившаяся на Юге, станет еврейской писательницей. То, чем вы сейчас занимаетесь, — это не психиатрия. Это черная магия, колдовство. Это сочетание самых опасных и сомнительных воздействий. Саванна хочет быть Ренатой Халперн — я усматриваю в этом желании всего лишь очередное проявление безумия.

— А возможно — проявление здоровья. Я не уверена.

Вдруг я почувствовал себя выжатым до предела. У меня не было ни физических, ни душевных сил. Я откинул голову на спинку стула, закрыл глаза и попытался обрести некоторую ясность ума. Я упорно искал логические доводы, чтобы противопоставить их доводам Сьюзен, но мое состояние было далеко от пределов четкости и разумности. Чувствуя, что не могу просто так сидеть и молчать, я собрал волю в кулак и произнес:

— Потому-то, Лоуэнстайн, я и не перевариваю век, в котором родился. Ну почему меня угораздило появиться на свет в эпоху Зигмунда Фрейда? Я терпеть не могу его профессиональный жаргон, его фанатичных приверженцев, его запутанные рассуждения о душе, туманные недоказуемые теории, его бесконечные классификации всего человеческого в человеке. Хочу сделать заявление, сознательно, после тщательных раздумий… Будь ты проклят, Зигмунд Фрейд. Будьте прокляты его отец, мать, дети и предки. Я ненавижу его собаку, кота, попугая и всех животных Венского зоопарка. Ненавижу его книги, идеи, теории, сны, грязные фантазии и кресло, в котором он творил свою гнусь. Будь же проклято это столетие, год за годом, день за днем, час за часом. Будь проклято все, что случилось в этот мерзкий отрезок времени, испохабленный Зигмундом Фрейдом. И наконец, я ненавижу вас, доктор, Саванну, Ренату Халперн и всех, кем моя сестра пожелает стать в будущем. Как только ко мне вернется энергия, я встану, покину ваш прекрасно оборудованный кабинет, соберу свои нехитрые пожитки, поймаю такси, и один из этих угрюмых охламонов повезет меня в аэропорт Ла Гуардиа. Старина Том вернется домой, где его жена крутит любовь с кардиологом. Как это ни ужасно, но их отношения мне хотя бы понятны, а во всем, что связано с Саванной и Ренатой, я тону, как в дерьме.

— Вы полностью высказались, Том? — подала голос доктор.

— Нет. Сейчас придумаю новую обидную тираду и обрушу на вашу голову.

— Возможно, я поступила неправильно. Надо было еще в нашу первую встречу открыть вам правду. Но я решила этого не делать. А ведь меня предостерегали насчет ваших… особенностей. Саванна очень хорошо вас изучила. Да, внешне может казаться, что вы стремитесь ей помочь. Но на самом деле стыдитесь ее проблем, боитесь их. Вы готовы сделать что угодно… или почти что угодно, только бы избавиться от них, убедить себя, что их нет, зашвырнуть в темноту. Саванна знает о вашей верности семейному долгу и долгу вообще. Я пыталась все это каким-то образом уравновесить. Если бы я могла обойтись без вас, бог свидетель, я бы это сделала. Говоря вашим языком, я ненавижу день, когда вы узнали о Ренате и добрались до этой книжки. Ненавижу ваше фарисейство и выплески вашей злости.

— А какой реакции вы от меня ждали? Чтобы я горячо поддержал превращение моей сестры непонятно в кого? А если бы я вдруг проделал такую штуку с Бернардом? Если бы вместо футбольных тренировок я стал бы учить этого несчастного озлобленного мальчишку, как выбраться из его никчемной семейки? «Тебе здесь плохо, Бернард? Давай сменим тебе имя. Поедешь со мной в Южную Каролину. Вместо нудного пиликанья на скрипке будешь целыми днями играть в футбол. Я найду тебе новых родственников, и ты начнешь все с чистого листа на новом месте».

— Неудачное сравнение, Том. Мой сын не пытался покончить с собой.

— Это вопрос времени, доктор. Ему нужно еще немного пожить в вашей антикварной квартире, и тогда…

— Сукин вы сын! — взорвалась доктор Лоуэнстайн.

Она молниеносно схватила с кофейного столика увесистый том «Словаря американского наследия» и с потрясающей точностью бросила в меня.

Книга ударила меня прямо по носу, упала на коленку, шлепнулась на пол и раскрылась на семьсот шестьдесят четвертой странице. Я очумело глянул вниз и увидел собственную кровь, которая успела заляпать начало статьи, посвященной Николаю Ивановичу Лобачевскому. Когда я поднес руку к носу, кровь заструилась по пальцам.

— Боже мой! — воскликнула Сьюзен, потрясенная тем, что потеряла самообладание.

Она протянула мне платок.

— Больно?

— Еще как, — лаконично ответил я…

— У меня есть валиум.

Доктор торопливо открыла сумочку.

Я громко расхохотался, отчего кровь пошла еще сильнее. Пришлось замолчать.

— Вы думаете, я остановлю кровь, запихнув в ноздри по таблетке? Миру повезло, что вы не пошли в терапию.

— Валиум поможет вам успокоиться.

— Я вполне спокоен, доктор. Просто вы меня ранили, и это тянет на большое судебное дело. Теперь вас точно лишат лицензии.

— Я весьма терпеливый человек, но вы окончательно вывели меня из себя. Таких выплесков у меня еще не было.