Роберт Шекли - Новые Миры Роберта Шекли. Том 1

• Название: Новые Миры Роберта Шекли. Том 1
• Автор: Роберт Шекли
• Издательство: Полярис
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1996
• ISBN: 5-88132-160-Х

В первый том вошли сатирический роман «Драмокл: Межгалактическая мыльная опера», повествующий о попытках царя Драмокла найти свою судьбу, сюрреалистическая повесть «Майрикс», а также остроумные и яркие юмористические рассказы разных лет.

Содержание:

Театр одного мастера, С. Славгородский

Драмокл: Межгалактическая мыльная опера, роман (перевод И. Васильевой)

Так люди этим занимаются?

Я вижу: человек сидит на стуле и стул кусает его за ногу (перевод В. Серебрякова)

Майрикс, повесть (перевод С. Трофимова)

Червемир (перевод О. Васант)

Так люди этим занимаются? (перевод А. Нефедова)

Песнь звездной любви

Тем временем в Баналии… (перевод И. Васильевой)

Голоса (перевод В. Серебрякова)

Желания Силверсмита (перевод А. Нефедова)

Утерянное будущее (перевод В. Серебрякова)

Мисс Мышка и четвертое измерение (перевод А. Нефедова)

Долой паразитов! (перевод А. Нефедова)

Роботорговец Рекс (перевод А. Нефедова)

Песнь звездной любви (перевод В. Серебрякова)

После этой войны другой уже не будет (перевод О. Васант)

Вселенский Кармический банк (перевод А. Нефедова)

Весточка из ада (перевод В. Серебрякова)

Гибель Атлантиды (перевод В Серебрякова)

Божественное вмешательство (перевод В. Серебрякова)

---

Собирая говно с такой скоростью, Парети зарабатывал больше, чем инженер-проектировщик.

Но после двенадцатичасовой смены в морозно-блестящем море усталость притупляла даже это удовольствие. Парети хотелось только рухнуть на койку в своей каюте. И спать. И спать. Он швырнул в море сырой окурок.

Махина громоздилась перед ним. По традиции ее называли «Техас-Тауэр», но она отнюдь не напоминала первые платформы подводного бурения довоенной Америки. Скорее она походила на суставчатый коралловый риф или скелет невообразимого алюминиевого кита.

Дать «Техас-Тауэр» определение было бы затруднительно. Она передвигалась, а потому была кораблем. Могла намертво прикрепляться к дну морскому, а потому являлась островом. Над поверхностью виднелась «кошачья колыбель» труб: приемники, куда сборщики закачивали говно (как расставался со своим грузом Парети, прикрутив складной штуцер карантинки к мельхиоровому раструбу приемника «Техас-Тауэр», чувствуя, как пульсирует труба, когда давление воздуха перегоняло говно из баков ялика в приемник), решетчатые причалы для яликов, балки, поддерживающие радарную мачту.

Была еще пара цилиндрических труб, раззявленных, точно орудийные дула. Входные шлюзы. А под ватерлинией «Техас-Тауэр», как айсберг, расползался и ширился складными секциями, которые могли убираться или раздвигаться в зависимости от глубины. Здесь, на Алмазной Банке, дюжина нижних уровней бездействовала в сложенном виде.

Сооружение было бесформенным, уродливым, медлительным, непотопляемым даже в самые сильные шторма, величественным, как галеон. То был самый неудачный корабль и самая великолепная фабрика во всей истории судостроения.

Волоча за собой сачок, Парети вскарабкался на причальный комплекс и вошел в ближайший шлюз. Пройдя через дезинфекцию и камеры ожидания, он попал в собственно «Техас-Тауэр». Спускаясь по алюминиевой винтовой лесенке, он услыхал голоса: готовый заступить на смену Мерсье и Пегги Флинн, последние три дня сидевшая на бюллетене по поводу месячных. Сборщики спорили.

— Сейчас закупают по пятьдесят шесть долларов за тонну, — втолковывала Пегги на повышенных тонах. Похоже, спор начался уже давно. Обсуждались премиальные сборщикам.

— До деления или после? — осведомился Мерсье.

— Ты не хуже меня знаешь, что после! — взвилась Пегги. — То есть каждая тонна, которую мы выловили и загнали в баки, после облучения дает сорок, а то и сорок одну тонну А нам премии платят за собранный вес, а не за вес после деления!

За три года, проведенные в говенных полях, Парети слышал это миллион раз. Когда баки заполнялись, говно отправляли на деление и облучение. Подвергнутое запатентованным основными компаниями методам переработки, говно воспроизводило себя молекула за молекулой, делилось, росло, размножалось, разбухало, давая говна в сорок раз больше начального веса. Потом его «убивали» и перерабатывали в основной продукт искусственного питания для народа, давно забывшего про бифштексы, яйца, морковь и кофе. Величайшая трагедия третьей мировой состояла в том, что погибло огромное число всех живых тварей, кроме людей.

Говно перемалывали, обрабатывали, очищали, накачивали витаминами, подкрашивали, придавали вкус и запах, расфасовывали в отдельные пакетики и под легионом торговых марок — «Витаграм», «Деликатес», «Услада желудка», «Диет-мясо», «БыстроКофе», «Семейный завтрак» — рассовывали в двадцать семь миллиардов раззявленных голодных ртов. Добавить (трижды использованной) воды и подавать.

Сборщики в буквальном смысле слова кормили планету. И чувствовали, что им недоплачивают, даже получая пятьсот тридцать долларов за смену.

Парети прогремел башмаками по двум последним ступенькам, и спорящие обернулись.

— Привет, Джо, — сказал Мерсье. Пегги улыбнулась.

— Долгая была смена? — спросила она участливо.

— Слишком долгая. Совсем я вымотался.

— Полностью? — Пегги развернула плечи.

— Я думал, у тебя сейчас это самое время.

— Узе коньсилось. — Пегги ухмыльнулась и показала ладошки, как маленькая девочка, у которой прошла корь.

— Ну, это было бы неплохо, — согласился Парети на ее услуги, — если ты мне еще и спину разотрешь.

— И хребет переломаю.

Мерсье хихикнул и двинулся к лестнице.

— До скорого, — бросил он через плечо.

Парети повел Пегги Флинн через множество отсеков в свою каюту. Сборщики, проводящие по шесть месяцев в замкнутом пространстве, вырабатывали свои обычаи. Женщины, слишком разборчивые в связях, на «Техас-Тауэр» не задерживались. Сборщиков — называвших себя «сборбатом» — в увольнительные на берег пускали редко, а потому все удобства предоставляла Компания. Фильмы, лучшие повара, спортзалы, полностью укомплектованная и постоянно пополняемая библиотека… и сборщицы. Поначалу некоторые женщины получали от мужиков «подарки» за сексуальные услуги, но это оказывало разлагающее влияние на моральный климат, и теперь в дополнение к общим окладу и премиальным женщины получали еще половую надбавку. Ничего необычного не было в том, что симпатичная и умелая сборщица, проведя на «Техас-Тауэр» восемь или девять месяцев, возвращалась домой с полусотней тысяч долларов на счету.

В каюте они разделись.

— Бо-оже, — протянула Пегги, — где ж твои волосы? Парети встречался с ней уже несколько месяцев.

— Лысею, наверное. — Парети пожал плечами.

Он обтерся мокрой одноразовой салфеткой из раздатчика и швырнул ее в глазок утилизатора.

— По всему телу? — недоверчиво переспросила Пегги.

— Слушай, Пег, — устало произнес Парети, — я двенадцать часов сачком махал. Я выжат как лимон и засыпаю на ходу. Так ты хочешь или нет?

Пегги улыбнулась:

— Джо, ты лапочка.

— Сопля я, — ответил он, растекаясь по удобной постели. Она легла рядом, и они трахнулись.

А потом Джо заснул.

Пятьюдесятью годами до того разразилась, наконец, третья мировая война. А перед ней были тридцать лет второй фазы холодной войны. Первая фаза кончилась в семидесятых, когда неизбежность войны стала очевидна. Второй фазой назвали предупредительные меры против тотального уничтожения. Затоплялись в камень подземные города-пещеры — города-консервы, как называли их архитекторы и планировщики. (На людях, конечно, такие вульгарные слова не звучали. В газетных статьях города именовались шикарно: Яшмовый Город, Даунтаун7, Золотой Грот, Северные и Южные Алмазы, Ониксвилль, Субград, Восточные Пириты. В Скалистых горах заглубили на две мили в скалу гигантский всеамериканский комплекс противоракетной обороны, Айронволл.)

Плодиться люди начали еще задолго до первой фазы. Мальтус был прав. Под давлением страха люди размножались как никогда. В городах-консервах вроде Нижнего Гонконга, Лабиринта (под Бостоном) и Новой Куэрнаваки замкнутая жизнь предлагала не слишком много удовольствий. И люди множились. И снова множились. Геометрическая прогрессия заполняла города-консервы, и те расползались туннелями, и трубами, и щупальцами. Землю заполняли кишащие, вопящие, голодные обитатели края ужаса. На поверхности осталась жить только научная и военная элита — по необходимости.

Потом грянула война.

И явилась она с лазером и радиацией — атомная, биологическая.

Североамериканскому континенту повезло не слишком: Лос-Анджелес — превращен в шлак. Айронволл снесен вместе с половиной Скалистых гор, противоракетный комплекс похоронен навеки под невысокими, уютными холмами, которыми стали горы. Ок-Ридж — сгинул в яркой вспышке. Луисвилл — разрушен до основания. Перестали существовать Детройт и Бирмингем8; на их месте остались плоские, гладкие, блестящие поверхности, как зеркальные осколки потемневшего хромового покрытия.

Нью-Йорк и Чикаго оказались защищены лучше. Они потеряли пригороды, но не подземные города-консервы. Остались и центральные зоны мегаполисов — истерзанные, но живые.

На других континентах положение было не лучше. А то и хуже. Но две фазы холодной войны дали время разработать сыворотки, лекарства, противоядия, способы лечения. Людей спасали миллионами.

Но… пшеничному колосу прививки не сделаешь.

Невозможно вакцинировать всех кошек, собак, кабанов, антилоп, лам и кодьякских медведей. Невозможно засеять океаны лекарством для рыб. Экология свихнулась. Одни виды выжили, другие вымерли полностью.

Начались голодные забастовки… и голодные бунты.

И быстро кончились. Ослабевший от голода — плохой боец. Пришли времена каннибалов. И тогда правительства, ужаснувшись того, что натворили с собой и соседями, наконец объединились.

Была воссоздана Организация Объединенных Наций, подрядившая Компании решить проблему искусственной пищи. Но то был медленный процесс.