Павел Засодимский - Черные вороны

• Название: Черные вороны
• Автор: Павел Засодимский
• Издательство: Современник
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1986

«…Опять пробка – хлоп, и опять наши вороны, со стаканами шипучего вина в руках, очутились лицом к лицу… Но Григорий Васильевич, худощавый, смуглый, с черными волосами, с темными проницательными глазами и с тонким, вострым носом – гораздо более походил на хищника, нежели наш тучный, мягкий и рыхлый Ермил Иванович…»

---

Станица Алюбинская находилась в ста верстах от наших мест и стояла на берегу Вепра посреди зеленых донских степей, в местности бойкой, людной, богатой пшеницею. Мощеные улицы, кабаки, трактиры с заманчивыми красными вывесками, ряд деревянных лавок на базарной площади, большая белая церковь – делали станицу похожею на веселый, оживленный городок. Осенью в станице бывали ярмарки; много торговцев наезжало сюда из соседних губерний.

В станице на реке Вепре была отличная общественная мельница, сдававшаяся в аренду и приносившая, по слухам, арендатору громадный доход. Эта мельница славилась далеко в окружности и почти 8 месяцев в году безостановочно работала на хлебородный край. Арендатором мельницы за последнее время был купец Зуев – человек с головой и с деньгами. «На мельнице он нажился страсть!» – говорили про него в народе. Вот нашему Большухину и вспало на ум перебить у Зуева мельницу… продажа волов и хлебная торговля, должно быть, показались ему слишком окольным, медленным путем для обогащения. Мельница сулила громадные барыши.

Ермил Иванович привык хитрить и лукавить издавна, хитрость и расчет уже въелись в него. Он хитрил и лукавил даже в самых пустых вещах, вовсе не требовавших никаких хитростей. Когда же насчет мельницы дело завязалось серьезно, он довел свою хитрость, можно сказать, до тонкости паутины. Он доверил это важное дело только своему цыганенку – и более никому ни слова, даже на Палашку он крикнул «цыц» и пригрозил ей ремнем, когда та, по своему бабьему любопытству, слишком стала приступать к нему с расспросами. Цыганенку было поручено самым секретным образом, в отсутствие Зуева, вступить в переговоры со стариками станичниками; с помощью водки, задаривания и всяких посулов склонить их на сторону Ермила Ивановича и понудить, по окончании срока зуевской аренды, сдать ему мельницу. Цыганенок – хитрая бестия, весь в хозяина! – соблазнил станичников и обломал дело в самом лучшем виде. Срок аренды истекал в декабре месяце. И кончилось дело тем, что Большухин накинул станичникам за мельницу лишних 300 рублей в год – и мельница осталась за ним. Все это крупное дело велось так ловко, так скрытно, что даже Зуев ничего не пронюхал о неприятельских подкопах…

А Зуев, Григорий Васильевич, был тоже человек «себе на уме», птица хищная, плотоядная… Известие о передаче мельницы Большухину стукнуло его, как обухом по лбу. Крякнул Григорий Васильевич, отер пот, выступивший у него на лбу от такого неожиданного удара, и промолчал.

Большухин был с ним знаком уже давно; они сталкивались в городе, встречались в банке, в трактирах, на ярмарках и на больших базарах; однажды в Воронеже они даже сообща приторговали себе одну арфистку… Но делов они не вели между собой и не были друзьями. Да если бы даже и были друзьями, то дружба в этом случае не могла помешать никаким каверзам и подвохам. Оба они, про себя, в один голос твердили: «дружить дружи, а камень за пазухой держи». По понятиям таких хищников, как Зуев и Большухин, подкопаться под ближнего, утянуть у него кусок изо рта или подставить ногу таким манером, чтобы ближний, стремясь к цели, споткнулся и, по возможности, основательнее расквасил себе нос, – считалось просто «коммерческим» делом. Они оба взапуски об «одежде» ближних своих метали жребий. «Ошарашить», «объегорить», «облапошить», «нагреть», «подкузьмить» – было для них делом похвальбы и молодечества… И странно было бы Зуеву негодовать на то, что сегодня Большухину вынулся жребий получше, чем ему. Завтра, глядишь, такой же – или даже заманчивее – падет жребий на долю Зуева. Только не надо сидеть сложа руки и унывать.

А Зуев между тем, по-видимому, был так ошеломлен нападением из засады со стороны Ермила Ивановича, что, казалось, совсем опешил. Когда его спрашивали: что он думает теперь предпринять? – Григорий Васильевич необыкновенно меланхолически поглядывал по сторонам.

– Да что теперь делать… Подрадели добрые люди… Спасибо! – говорил он, печально складывая губы и задумчиво, растерянно смотря перед собой в пустое пространство.

– Гришка наш совсем опустился! – толковали про него в народе. – Поддел его Большухин – нечего сказать… – Ах, волк тя зарежь!..

– Нагрел… живет с него! До новых веников, чай, не забудет…

– Где забыть!.. Ну, уж и Большухин! Ловкач.

Действительно, казалось, Зуев впал в какое-то уныние, слонялся из стороны в сторону, а если и принимался что-нибудь делать, то очень смахивал на сумасшедшего. Вдруг, например, ни с того ни с сего, купил он в двух верстах от станицы 5 десятин земли и деньги заплатил за них чисто бешеные. Народ только подсмеивался…

– Гришка-то, никак, совсем рехнулся! – толковали мужики.

– Ну, почто ему понадобился этот пустырь! Пырей на нем разводить, что ли?

– И не говори лучше! «В отделку» его из ума вышибло…

Перед приездом Ермила Ивановича в Алюбино, Зуев вдруг скрылся куда-то… Сказывали, в Москву укатил.

Вот приехал новый арендатор, напоил станичное начальство чуть не до чертиков и стал устраиваться на новом месте. Незадолго до рождества возвратился и Зуев в станицу. Вот тут-то и встретились наши вороны, и один другого шибко потрепал.

3

Был зимний солнечный день. На базар в станицу съехалось много народу. Трактиры были полнехоньки, торговали и шумели на славу… Время шло за полдень, дела были покончены, и продавцы и покупатели гуляли всласть.

В трактире Ивашкина, на «чистой половине», повстречались наши хищники. Ну, разумеется, как знакомые, поздоровались, потрясли друг друга за руку и повели речь о том, о сем. Большухину, признаться, не особенно приятно было столкнуться с Зуевым в трактире: «Напьется, чего доброго, станет привязываться; еще, пожалуй, скандал устроит». Увидев теперь, что Григорий Васильевич ведет себя прилично и, по-видимому, примирился с своим поражением, Большухин мигом повеселел. Конечно, он не боялся Зуева («мне что… – наплевать! Серчай себе!»), но все-таки он гораздо спокойнее чувствовал себя, видя, что за спиной у него не торчит враг, готовый ежеминутно огреть его по затылку. Расчувствовался Ермил и не побоялся даже коснуться щекотливого предмета…

– Григорий Васильевич! ты что же меня не проздравишь, а? – спросил он, хлопнув Зуева по плечу.

В ту минуту эти два воротила стояли почти посреди комнаты, у всех на виду. Яркий солнечный луч, полосой пробивавшийся в окно, озарял их золотистым светом, словно окружая каким-то блестящим ореолом. Из-за серой трактирной пыли, волновавшейся в полосах солнечного света, видны были посетители, сидевшие у столиков там и сям, за большими чайниками и за бутылками пива, и с напряженным любопытством посматривавшие на двух чудо-богатырей, сошедшихся друг с другом лицом к лицу… На грязно-сером фоне стен ярко выдавались красные кумачные занавески у окон, на то время отдернутые, бутылки с разноцветной влагой, украшавшие за прилавком всю стену от пола до потолка и, наконец, посреди табачного дыма и пыли, кружившейся в полосах солнечного света – два наши хищника…

– С чем же проздравлять тебя? Что за праздник? – переспросил Зуев как бы в недоумении.

– А мельницу-то надо ведь спрыснуть, как ты думаешь, а? – вполголоса продолжал Ермил Иванович.

– Да… мельницу-то! – совершенно равнодушно проговорил Зуев. – Ну, что же! Спрыснем!.. Угощай!

– Шинпанского! – зычным голосом крикнул Ермил Иванович.

Пробка хлопнула, два стакана налил половой – приятели наши чокнулись, выпили и, по привычке, сплюнули в сторону.

– А я, Григорий Васильевич, не то чтобы против тебя… – вполголоса и несвязно примирительным тоном заговорил Ермил Иванович. – Вот как перед богом!.. Сам знаешь: дело наше такое… Гм… Потом же я слышал, что будто бы ты хотел уж отступаться от мельницы… Правда?

– Точно! Было дело… – не моргнув глазом, спокойно, с легкой усмешкой ответил Зуев.

Ермил Иванович лгал самым нахальным образом: ничего подобного он не слыхал. Григорий Васильевич почему-то счел нужным поддержать эту ложь.

– А я, признаться, думал: ты станешь серчать на меня… – продолжал Большухин.

– Что ж серчать… Я уж этой мельницей попользовался достаточно… А теперь ты… – смиренно отозвался Зуев, потупляя глазки. Вдруг он оживился: – Ох ты, старый плутяга! Ловко же ты обошел меня с этой мельницей… Ловко! – громко проговорил Зуев, по-приятельски хлопая по брюху Ермила Ивановича. – Да я ничего… Бог с тобой!..

Большухин взялся за шапку.

– Нет, уж ты постой, Ермил Иванович… – дружески остановил его за руку Зуев. – Я ведь тебя проздравил, так уж и ты проздравь меня.

– С чем? – быстро спросил Ермил, пристально посмотрев на своего побежденного соперника.

– Новое заведение открываю…

– Ну, что ж! Доброе дело, доброе дело… – проговорил Большухин.

– Еще бутылочку! – крикнул Зуев, полуоборачиваясь к прилавку.

Опять пробка – хлоп, и опять наши вороны, со стаканами шипучего вина в руках, очутились лицом к лицу… Но Григорий Васильевич, худощавый, смуглый, с черными волосами, с темными проницательными глазами и с тонким, вострым носом – гораздо более походил на хищника, нежели наш тучный, мягкий и рыхлый Ермил Иванович.