Павел Засодимский - Милочка

• Название: Милочка
• Автор: Павел Засодимский
• Издательство: издание редакции журнала «Детское чтение»
• Жанр: Повести
• Год: 1899

«…В ту минуту за окном послышался шорох, ветви сиреней, росших под окном, заколебались, хотя ветра вовсе не было и в воздухе стояла тишь. Затем послышалось, что по стене как будто кто-то карабкался, – и в то же мгновенье в окне показалось веселое, смеющееся личико Милочки с мокрыми волосами – и растрепанными достаточно для того, чтобы окончательно привести в ужас бабушку…»

---

– Твоя мамаша еще женщина молодая… Сравнила со мной! – возражала бабушка.

– Вот и вы, бабуся, если бы покупались, десять лет с плеч сбросили бы, – настаивала Милочка.

– Нет, душечка! Я уж откупалась…

– Ну, бабуська, какая вы упрямая! Вы совсем меня не слушаетесь! – сказала в заключение Милочка.

Бабушка усмехнулась, а барышня, вскочив на подоконник, проворно спустилась в сад, карабкаясь по стене. Бабушка не успела и рта раскрыть, чтобы остановить Милочку от такого неприличного поступка и сделать ей надлежащее внушение, как Милочки уже и след простыл.

– Вот оно – воспитание!.. Ужас! Ужас! – брюзжала старушка, смотря поверх очков на то место окна, где за минуту перед тем ей в последний раз мелькнуло Милочкино личико, веселое, смеющееся, залитое румянцем и солнечным светом.

– Нет! Надо будет заняться ею хорошенько… быть с нею построже! – продолжала бабушка.

Но после того она уж не заговаривала с Милочкой о купанье – для того, чтобы та опять не пристала к ней с просьбой идти с ней купаться.

За обедом Евдокия Александровна опять имела случай убедиться, как плохо воспитана эта «несчастная» девочка.

– Я, бабуся, была в деревне Терентьевке… знаете тамотко, за мельницей, под горой… – рассказывала Милочка, кушая суп и с аппетитом набивая себе за обе щеки вкусные клёцки. – Я там познакомилась с Анюткой, с Фроськой, с Митькой, с Филькой…

– Господи помилуй! – вскричала бабушка, в отчаянии опуская ложку на стол. – Ты одна ходила в Терентьевку?

– Да с кем же? Разумеется, одна, – просто и совершенно спокойно ответила Милочка, ловя у себя на тарелке клёцку за клёцкой. – Ведь я же – не слепая. Водят ведь только слепых, да маленьких ребят… Какая вы, бабуся, смешная!

– Отлично! Прекрасно! Вот так барышня!.. Одна по деревням бегает, – насмешливо заметила бабушка.

– Фроська – такая славная, и Филька тоже. Я звала их к себе в гости! – болтала Милочка, не слушая свою «бабусю». – Они как-нибудь ужотко все придут ко мне… Вот-то будет весело!

– Этого еще не доставало! – с ужасом восклицала бабушка. – Ты целую ораву, пожалуй, наведешь.

– Да, да, бабуся! Я их всех звала сюда… – успокаивала ее внучка. – И Гришку, и Липку звала, и маленького Ванюшку… Он, бабуся, такой смешной… Ему три года, но они его зовут Иваном Иванычем оттого, что он такой серьезный… Но, знаете, бабуся, – какая жалость! – у него ножки кривые… Вот вы увидите, – он придет!

– Да вы тут такой шум, гвалт поднимете, что мне придется из дому бежать! – ворчала бабушка.

– Зачем же, бабуся, вам убегать от нас? Вам же будет веселее, – уговаривала ее Милочка. – Мы будем бегать, играть…

– Это с Анюткой-то, да с Филькой? – перебила ее бабушка.

– Нет, и с Митькой, и с Гришкой, и с Фроськой! – возражала внучка.

– Вот так воспитание! Признаюсь… Я просто не понимаю, – как можно так вести девочку! – шептала бабушка, с сокрушением поглядывая на свою гостью.

– Милочка! Зачем ты под столом ногами болтаешь? – немного погодя, спросила бабушка.

– А у меня уж такая привычка, – ответила ей внучка. – Когда на меня ворчат, я всегда ногами болтаю…

– Дурная привычка! – рассудительно заметила бабушка. – От дурных привычек надо отвыкать. Ты теперь, душечка, в таком возрасте, что…

В то мгновение в комнате послышался какой-то дикий, протяжный рев. Бабушка даже вздрогнула от неожиданности и совсем позабыла, что она еще хотела сказать? Это Милочка изволила так громко, отчаянно зевнуть.

– Что ты, Господь с тобой! Разве же можно так зевать? Разве же это прилично? – напустилась на нее бабушка.

– Я слыхала, бабуся, что громко зевать очень полезно, а удерживаться вредно, – возразила Милочка.

– Как уж не «полезно», – передразнила ее бабушка и не выдержала, – расхохоталась.

После обеда, когда солнце сходило с балкона, бабушка обыкновенно появлялась на балконе, усаживалась в низкое, мягкое кресло и с час, а иногда и долее, «сидела в задумчивости», как она говорила, а в действительности тихо, сладко дремала под пенье и щебетанье птичек, обвеваемая теплым, легким ветерком. Так, как по писанному, все произошло и в тот день, о котором идет теперь речь. Только что солнышко ушло с балкона, бабушка вышла на балкон, уселась в свое кресло и стала все более и более «задумываться», а голова ее все ниже и ниже склонялась на грудь. Птички пели свои вечерние песенки, и ветерок нежно обдавал бабушку ароматом цветов.

В то время, когда бабушка так глубоко «задумалась», что уже не чувствовала, как у нее по щекам и по носу бродили мухи, в спальне ее шла кипучая работа.

Работу справляли торопливо и без шуму, чтобы не обеспокоить старушку. Дуняша, впрочем, долго отказывалась, долго не соглашалась на просьбы Милочки: ей казалось положительно страшным делом то, что предложила ей сделать барышня.

– Уж я говорю: можно! Ничего не будет! – уговаривала ее Милочка.

– Ой, барышня, право… Как же это – без спросу? – шепотом твердила ей Дуняша.

Но Милочка сумела-таки настоять на своем. Дуняша покорилась, но все-таки продолжала шептать:

– Ой, барышня, достанется нам с вами… помяните мое слово!

– Ничего, ничего, Дуняша! Не бойся! – ободряла ее барышня.

И так, пока бабушка сидела, «задумавшись», на балконе, в спальне ее торопливо и в тишине совершалось страшное дело и приходило уже к концу.

Когда Евдокия Александровна пробудилась из своей «задумчивости», Милочка с веселым и любезным видом, но как бы несколько смущаясь, подошла к ней: такой вид бывает у человека, сделавшего, по его мнению, хорошее дело, но не вполне уверенного в том, найдут ли другие это дело хорошим, как за это дело люди отнесутся к нему, к человеку, потрудившемуся над этим делом, – погладят ли его по голове, или «дадут подзатыльника».

– Пойдемте, бабуся! Что я вам покажу!.. Что-то хорошее, хорошее! – сказала Милочка, беря бабушку за руку и пытаясь поднять ее с кресла.

– Что у тебя там такое? – отозвалась та и, зевая и кряхтя, встала с кресла.

– Вот сейчас увидите! – говорила Милочка, таща бабушку за руку в ее спальню.

Вошла бабушка в спальню, да так и ахнула.

Евдокия Александровна больше всего на свете боялась сквозного ветра, и для того, чтобы было спокойнее, она решила раз и навсегда не выставлять в своей спальне зимних рам, и уже лет десять зимние рамы не выставлялись. Только в жару она выходила на балкон и отворяла окно в столовой или в зале, но никогда в одно и то же время два окна разом в двух комнатах не отворялись. Избави Боже!

А тут вдруг бабушка увидала, что в одном из двух окон ее спальни зимняя рама выставлена, окно открыто, и свежий воздух из сада волной вливается в комнату.

Мгновенье казалось, что бабушка как будто окаменела и, как статуя, неподвижно стояла середи комнаты, грозно нахмурив брови и смотря на раскрытое окно.

– Это что такое? Кто это? – только и смогла она выговорить, с ужасом и негодованием смотря на открытое окно.

– Это я вам, бабуся, сюрприз хотела сделать… Ведь теперь лучше? Не правда ли? – любезным, кротким тоном сказала ей Милочка, держа ее за руку.

– Это – ты? Ты? – собравшись, наконец, с духом, выпалила бабушка. – Как это так? Не сказавши мне, без спросу?.. Да как же это можно? Как ты смеешь распоряжаться?.. Нет! Это уж чересчур… Что это за самовольство! И какой дурак тебя послушался? Вероятно, Дуняшка!.. Завтра же ее прогоню! Ноги ее не будет здесь!.. И окно завтра же… сегодня же… сейчас вот прикажу вставить…

Тут еще, как на грех, Красотка, любимая бабушкина кошка, вздумала некстати тереться около ее ног. Бабушка ее не заметила и как-то наступила ей на хвост. Кошка, конечно, не могла знать, что бабушка и без того находится в сильном расстройстве; кошке стало больно, – она испустила отчаянный, душу раздирающий вопль и страшно зафыркала. Тут уж бабушка окончательно вышла из себя: ей было и жаль свою любимицу, и досадно на нее.

– У-у, мерзкая! Вечно под ноги лезет… Вот я тебя! – кричала бабушка, замахиваясь костылем, между тем как кошка благополучно удирала из комнаты.

Бабушка сердито выдернула руку из руки Милочки и пошла в столовую, жестоко стуча костылем по полу.

– Я хотела лучше сделать… о вашем здоровье забочусь, а вы на меня же сердитесь! – говорила Милочка, идя за ней следом. – Ну, бабуся, вот что мы сделаем: если будет холодно, если вы озябнете сегодня ночью, мы завтра же вставим раму… Хорошо, бабуся? Вы согласны?

Но бабушка ни с чем не соглашалась, ничего слушать не хотела, бранилась ужасно и стучала костылем.

– Если бы я знала, что у меня внучка такая вольница, я бы и в гости к себе ее не пригласила! – с досадой проговорила она, хмуря брови.

– Я бы и сама ни за что не поехала сюда, если бы знала, что у меня бабушка – такая ворчунья, такая злая, сердитая, – сказала Милочка в свою очередь.

Бабушка уселась в свое кресло и долго еще ворчала. Милочка сидела на стуле у окна. Она грустно смотрела в сад и сидела тихохонько-смирнехонько, как шаловливый котенок, только что получивший по «некоторому случаю» здоровую головомойку. Обе они, – бабушка и внучка – надули губы и сидели молча, не смотря друг на друга.