Эмиль Айзенштрак - Диспансер: Страсти и покаяния главного врача

• Название: Диспансер: Страсти и покаяния главного врача
• Автор: Эмиль Айзенштрак
• Издательство: Периодика Дона
• Жанр: Современная проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-86616-005-3

…

---

— Леткин? Мразь, анонимщик, его тут все ненавидят, я его выгоню, сам уйдет, сам заявление напишет. Вот увидишь.

Вот я и увидел. Вот и ночи мои бессонные, вот и кризы мои…

Хозяин слушает внимательно и бесстрастно, профессионально. Похоже, что он дает мне высказаться, выпустить пар из котла. Только и всего? Плохой признак. А вдруг вообще не о том речь? А если вызывали совсем по другому поводу? Хотя вряд ли… С другого конца нужно мне эту тему обжать, терять нечего.

— Ну ладно, — говорю, — а теперь представьте, что все это я выдумал (хоть и можно поверить). Но мы-то его ненавидим. Какой же дурак рвется туда, где его не хотят и не любят? Но у Леткина выхода нет. Его с той работы гонят хворостиной. Ему податься некуда.

Начальник неопределенно молчит, и я выкладываю последний довод.

— Представьте себе: два хирурга, которые ненавидят друг

друга, оперируют одного больного. Вы бы хотели быть на операционном столе в такой ситуации? Нельзя мне оперировать с Леткиным!

— Леткин, Леткин, — добродушно соглашается мой собеседник. Он берет узкую ленту телефонограммы, одевает очки, сверяется. — Вот именно, Леткин… Так вот, надо, значит, этого самого Леткина тебе на работу брать.

Аах-аххх, разбилась лодка моя… Это уже не потяну. Возраст не тот. Уходить надо. С областным начальством спорить нельзя, гибель. С Леткиным оставаться невыносимо, мучительно и позорно, а работы все равно не будет: на многие годы склоки, битвы, анонимки, провокации. Людмила Ивановна рядом с этим Леткиным просто голубица, анге-лочек сахарный, крылышки восковые… Ах, тяжко, ах тяжко сразу жизнь порвать! Люди мои диспансерские уже мне родные, близкие, в глазах ответы, понимание, и фрески на стенах тоже мои, операционная — мой храм на крови, инфузии эндолимфатические, аутогемохимиотерапия, локальная гипертермия — все мое.

Вот бегает по двору на полставки автоклавщиком наше чудо — Витька Лопарев. Рак в прямой кишке ему вылечили без операции (он отказался оперироваться). С ним же и для него же монтировали кое-какие приспособления, и вместе ошиблись, и он едва не погиб от кровотечения, и хотел я уже это дело бросить, оставить совсем, да он уговорил меня: все равно, дескать, умирать буду, на операцию не дамся. И доделали мы этого Витьку с божьей помощью, исчез рак у него в прямой кишке, и областной проктолог подтвердил: да, исчез…

И азарт, и настроение, и всякие там идеи, возгорания, взлеты, апогей — все об стену бабах! Разом лбом! Конец! Разбилась лодка моя… Обмяк я, обвис, охолодел. И только мыслишка еще живая, как мышь в лабиринте, мечется — тычется: ВЫХОД?! ВЫХОД?! ВЫХОД?!

Мой собеседник чуть наклонился ко мне. Он эту мышку и все прочее увидел, сжалился и подсказал доверительно: «А ты в Область поезжай, сам поговори с НИМ, переубеди. Попробуй… Правда, ОН своих решений обычно не меняет. Н-да… Все же попробуй… Но только сегодня. Завтра в 9.00 я буду ему докладывать исход этого дела».

Я вышел из Белого Дома ватными ногами и сразу увидел Леткину. Она злорадно улыбнулась и торжествующе прошла мимо, не поздоровалась.

Здорово они меня. И так просто.

Иду за машиной, еду в область. Надо найти начальника (а у него сто дорог), не обязательно же ему в кабинете. А секретарша допустит ли? (День не приемный!) А САМ не попрет ли меня с порога? (Решения же он не меняет!). Нет, нет, надо оглянуться по местности, шансики хоть какие словить, козыри — пусть и слабенькие. Торопиться надо, надо! Но не так, чтобы на минуты, больно уж я голенький, никудышненький. Проситель затравленный — в этаких-то коридорах. Хотя нет, почему же. Он знает меня. Сам когда-то ко мне даже обращался, а потом и выручил меня со своей вышки, вообще благоволит. Но это было давно. А Леткины — свежие друзья — втерлись. Но главное, он уже сказал свое слово. Менять им не солидно. Проиграю, Боже, ах, как проиграю! Чем усилить мою позицию, утяжелить? Только сейчас, немедленно: время, ах, время!

Бешено мечется в лабиринте мышка: ни усталости, ни боли, ни даже страха. Сердце стучит надежно и сильно. Адреналин — в кровь, сахар — в мочу, сейчас все — на расход! Искать, считать варианты, быстро, быстро, быстро. Если ничего не найду — поеду в область почти голеньким. Так! Есть фигура (фигурка!) на этой доске. Егерь, один дед. Собственно, это прозвище ему — Дед. Начальника знает по рыбалке и по охоте. Зайцев стреляли и жарили. Уха тоже. И разное. Звоню: Дед уехал куда-то на мельницу, но в городе! Искать Деда (терять время!) или ехать в область голеньким? Мышка, мышка моя! Де-де-де-да ис-кать — это зубы передние сами выбивают, выстукивают. День потеряю, но с дедом вечером на квартиру к Нему (Дед вхож!). А время пока уходит, и надежда моя подспудно тает. И тяжело — страшно. Это еще в самом начале было немыслимо бросить свое детище, когда и людей не было, и ремонт был в разгаре. И тогда мне обещанную квартиру не дали. Оскорбился я, возмутился и распрощался с ними в сердце своем. Но только и тогда трубы мною уложенные оплели меня, радиаторы на горбу своем принесенные не отпустили. Нельзя было уходить даже тогда. А сейчас?!! И мышка подхлестнутая снова по лабиринту:

— Не ошибиться!!! Не пропустить!!! Не ошибиться!!! Не пропустить!!!

Дед встретил меня уверенно и лихо:

— Да я с НИМ запросто, как с тобой. Корешуем. Понял?

(Хорошо бы, хорошо бы, да Дед хвастун!)

А тот продолжает:

— Меня чины его не касаются (по-русски он сказал, покрепче), я с ним водку пью, как с тобой. Понял?

(Хорошо бы, хорошо бы… да вот…)

— Дело сладим просто, — сказал Дед, — это мы быстро. Хорошо ко мне догадался, я только и могу.

Перегибает, заливает, зря это я, кажется… Ошибка?! Но теперь уже и выбора нет: рабочий день закончился. Остался один этот вечер.

— А мы сейчас, — грохочет Дед, — поедем к его сыну, возьмем его в два счета, и — айда в область, к папочке в гости!

— А сын поедет? Согласится?

— То ись как это может не согласиться? Я скажу — давай,

подымайся по быстрому. Он меня слушает. А как же?

(Заливает, ох, заливает.)

Время уходит. Вечер короткий, ночью к нему не придешь. Нужно еще доехать до этого сына, и еще добраться до области, и как раз успеть поговорить (вроде нас ждут)… Но в путь! В путь! Едем. Приехали.

Роскошная громадная квартира его сына. Уютно и монументально: ковры, мягкая мебель, высоченные потолки, воздушные просторы и медные львы (вместо дверных ручек) с начищенными мордами и тяжелой гривой. Дед мажорно приветствует хозяина и хозяйку, вопрошает здоровье, заигрывает с маленькой их дочкой, сюсюкает, погружается в игрушки и быстро откатывается с дитем куда-то вбок. Хозяева улыбаются растерянно и чуть натянуто.

— Да вот — мы с Дедом и я… — мой голос подрагивает, говорю запинаясь. — Дед, Дед, объясни, скажи!

— Ого-го-го, — орет дед на всю эту кубатуру, — какие игрушки у нашей девочки. Вот это паровозик! Вот это да!

Мы смотрим на него вопросительно.

— А дедушку любишь? — интересуется Дед.

— Любит, любит, — грохочет он в нашу сторону.

— А за дедушкой соскучилась? Соскучилась, соскучилась, — сообщает Дед.

Девчонка уже расшалилась, она хватает его за указательный палец и тянет за собой. Весело и шумно, с прибаутками и шутками, с паровозиками и куколками, смешно подпрыгивая и пританцовывая, они покидают эту комнату, чтобы уже не вернуться до самого конца разговора.

Еще один проигрыш — в таком цейтноте…

Последний шанс, последний шансик. Я усаживаюсь в мягкое кресло, специально изогнутое по контуру моего (и любого!) зада, тело расслабляется и не мешает голове. Ах, вся надежда теперь на голову — я должен (обязательно! обязательно! непременно!) я должен их убедить! Но и это еще не все: сумеют ли они убедить ТОГО? И потом — когда? Уже вечер, ах, проклятье, уже вечер и ни-че-го еще не сделано, даже еще не начато. Тысяча зуммеров ревут в моем несчастном нутре. Голоса своего почти не слышу. Надо бы убедительно, спокойно и солидно, но нужный аккорд не берется: струна перетянута. Выдох. Спокойно! Теперь — вдох. Унять зуммеры и дрожание, ослабить струны. И не совсем одинок я в этой комнате. Хозяйку когда-то осматривал, отца ее даже оперировал.

Смотрю на нее. Она очень милая, мягкая, в глазах участие, она пианистка, тонкая натура, она мне симпатизирует, я знаю. Ее муж — молодой электронщик, сухощавый, немногословный, в элегантном спортивном костюме. Ему бы сигарету «Кэмел», коктейль и кубики льда, а тут я на его голову, и Леткин какой-то, интрига, в чем-то нужно переубедить отца… Он слушает невнимательно и с досадой, к тому же периодически звонит телефон, и лазоревые сыщики на экране увлекательно ищут кого-то. Все это я должен преодолеть, пройти, прорваться к нему вовнутрь и взорваться там, и зацепить его как-то на свою сторону. И я говорю, говорю, тараню его в душу, в самую сердцевину, а он сопротивляется — не хочет, уходит, возражает… Хозяйка репликами и жестами помогает мне, но голос ее здесь не решающий. Я меняю тактику: