Андрей Зарин - Кровавый пир

• Название: Кровавый пир
• Автор: Андрей Зарин
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1994

Произведение Зарина посвящено одному из самых трагических событий русской истории XVII века – крестьянской войне под предводительством атамана Степана Разина. Оно расширяет представления об известном историческом герое, судьба которого раскрывается на фоне увлекательных взаимоотношений других персонажей. И, как ни странно, в произведении есть место романтической любовной истории.

---

– А хоть и с вами! Мне все равно!

– Ну, ин! Тогда готовсь. Наши седлают!

– А я за конями послал!

Наташа сидела безмолвная, печально опустив голову. «Словно в сказках о разбойниках, – думала она, – и что я поделаю». Но в то же время в душе ее складывалось решение о смерти.

– Есть кони! – сказал, входя, Горемычный. Василий встал.

– Так и я на Пензу! – сказал он Гришке.

– Слушай, – обратился он к Наталье, – я тебя вязать не буду, но если ты станешь руками махать, всю перевяжу и к торокам прикреплю!

Наталья покорно опустила голову.

– Идем!

Василий вывел ее. Казаки усадили ее в седло. Василий вскочил на коня, и они поскакали.

Странные чувства волновали Василия. Он и любил, и ненавидел теперь Наталью. Ему хотелось и осыпать ее поцелуями, и бить; хотелось упасть к ее ногам и зарезать.

Наталья же словно окаменела. В душе ее не было ни печали, ни отчаяния, ни страха, в уме – мыслей.

А сытые кони мчали их по глухой степи, и топот их звонко разносился по воздуху.

Часть шестая

I

Прилуков – князь едва дал передохнуть своему войску и тотчас двинулся на Самару, которая с такою же легкостью передалась ему, с какой недавно Стеньке Разину.

Из клетей и амбаров и из разных скрытных мест повылазили перепуганные насмерть бояре, дворянские дети, дьячки и подьячие.

Князь Прилуков тотчас поставил временного воеводу, открылись застенок и тюрьмы, и снова кровь полилась широкой волною, только на этот раз с переменою ролей. Вокруг Самары и по берегу, словно роща, выросли ряды виселиц, и на них закачались казаки, бунтовавшие холопы, башкиры, стрельцы – изменники и перекинувшиеся посадские.

Прилуков сидел в Самаре три дня, каждый день во все стороны рассылая отряды для поимки воров, и со всех концов их приводили десятками.

Воевода по чести чинил каждому допрос и потом казнил.

– Вот так здорово! – смеялся Дышло. – Как мы их разметали, князюшка! Словно кречет глупых ворон!

– Пожди, – отвечал князь, – крамола‑то, вишь, как проказа рассыпалась! До Москвы, бают!

– Здесь‑то, князюшка, мы ей дыхнуть не дадим! Князь качал головою и вздыхал.

– Крови‑то, крови напрасной сколько!

Он жалел холопов, которые как бессмысленное стадо овец за одним бараном шли по слову пьяного казака, не зная куда, а теперь десятками гибли на виселицах, корчились на колах…

Через три дня в Самаре побледнел призрак Разина, и князь встрепенулся:

– В Саратов! – сказал он старшим начальникам своего войска.

Если бы кто видел сердце князя во время нахождения в Самаре, тот назвал бы это геройским подвигом.

Мысль о Лукоперовых и их вероятной участи не давала минуты покоя князю. В то же время смутно в нем пробуждалась надежда, что, может быть, они успели укрыться, спастись от мстительной расправы разбойников, и эта надежда волновала его глубокой радостью. Так бы и полетел он в Саратов, но воинский долг заставлял его быть в Самаре, и он, мучаясь и терзаясь, оставался.

И наконец выступил… По дороге ему встречались мятежные шайки, еще не знавшие о поражении Разина, встречались и беглецы из‑под Симбирска, и вновь образуемые отряды. Он разбивал их один за другим, забирал пленных и быстро двигался к Саратову.

Гришка Савельев с казаками уже оставил город, и только не многие пьяные и охочие до наживы еще толкались по улицам города, когда показалась первая сотня княжеского войска.

Посадские с воплями о помилованье раскрыли ворота, раздался колокольный звон, и священники вышли навстречу князю с крестами.

– Много лет государю Алексею Михайловичу! – кричала толпа.

– Смерть разбойникам!

– Смилуйся над нашим убожеством!

Посадские вмиг переловили запозднившихся казаков, с десяток гультяев тоже попали под опалу, вокруг воеводского двора, где остановился князь, затолпился народ.

Князь Прилуков вышел на крыльцо.

– Нет у меня государева указа о милости, – сказал он, – сами ее заслужите! Всех воров и изменников сюда во двор приводите, а сами крест на верность государю целуйте. А пока что, может, кто из бояр, дьяков али подьячих жив остался, так ко мне его!

– Есть, есть такой! – закричали в толпе голоса.

– Мы его мигом!

– Он в Успенской церкви в чулане жил!

Толпа бросилась к Успенской церкви, и скоро к Прилукову привели оборванного, худого и дрожащего от страха мужчину.

Прилуков позвал его в горницу.

– Кто и как жив остался? – спросил он.

– Смилуйся! – воскликнул тот, падая на колени. – Боярский сын Калачев есмь, а в животе пощадил атаман разбойный!

– За что?

– Знахаря ему нашел! Заболел у него кто‑то. Он словно бешеный рыскал, а я тут. Показал ему Викешу, он и отпустил!

– Кто Викеша?

– А знахарь, милостивец, знахарь! Атаману‑то большая нужда до него была!

– Встань! – сказал Прилуков. – Ты при взятии‑то города был?

– Был, милостивец!

– Всех избили?

– Всех, милостивец! Три дня били.

– И… – князь заикнулся, – Лукоперовых?

– Их в первую голову. Их и воеводу! Васька‑то их особливо мучил. Из‑за них, может, и город взяли.

– Что ты брешешь? Как из‑за них? Кто этот Васька?

– Истину говорю, милостивец! Святую правду. Васька Чуксанов – это атаман ихний, казацкий. Допрежь у нас помещиком был, дворянским сыном, а потом, как его выдрали… – и боярский сын Калачев подробно рассказал князю историю вражды Лукоперовых с Чуксановым, его неправедное наказание и месть за это.

– Да вражда‑то в чем пошла?

– А слышь, быдто он за их доченькой ударял!

Князь вспыхнул, как зарево.

– Брешешь, собачий сын! – крикнул он.

– Да ведь бают, – испугался Калачев, – люди ложь, и я тож. Я‑то не видел!

Князь успокоился:

– А с ней что? С Натальей?

– Да и ее, надо быть, убили, голубушку! Всех били. Деток малых и тех!

Князь закрыл лицо руками и опустил голову на стол. Калачев стоял в тревожном ожидании. Наконец Прилуков поднял голову.

– До другого наказа, – сказал он, – быть тебе тут воеводою. Собери приказных себе, стрельцов. Суди мятежников строго, но праведно. С каждого допрос снимай.

Калачев упал в ноги, не помня себя от радости.

– Батюшки, за что такая милость?

Князь усмехнулся:

– На безлюдье и Фомка дворянин! – сказал он. – Иди, а я объявку сделаю!

Он объявил народу о назначении Калачева временным воеводою.

В тот же день начались допросы и казни, и вокруг Саратова, словно грибы после дождя, вырастали виселицы. Отряды князя поехали в разъезды.

А сам князь в первое время словно обезумел. Он не ел, не пил и, сидя на лавке, уныло глядел перед собою, не в силах собраться с мыслями.

Убита! Замучена! Может, и опозорена…

Та надежда, смутная, как бледный свет, пробивающийся сквозь тучи, которая влекла его из Казани, которая давала ему жизнь, силы, энергию, угасла и с нею угас и всякий интерес к жизни. Словно надвинулась гробовая крышка и захлопнулась наглухо, и нет ему уже ни радости, ни света, ни спасения.

Дышло смотрел на него и убивался.

– Батюшка князь, да с чего ты это? – говорил он ему. – Смотри, сколько мы делов наделали. Государь отличит тебя. Вот сам увидишь!

Князь слабо махнул рукою.

– Чего махать‑то? Дальше идтить надоть! Князья‑то, чай, тоже не дремали. Гляди, все к Пензе подобрались, а мы тута!

– Пойдем, пойдем! – вяло ответил князь.

– Диво, да и все! – бормотал Дышло, разводя руками. – Допрежь что сокол был, а теперя… на!

В домике отца Никодима царили страх и уныние.

Марковна едва оправилась от испуга, отец Никодим с трудом разгибал старую спину, бедный Викеша с разрубленным плечом стонал и метался на той самой постели, где лежала ранее Наташа.

Но все они забывали о своих недугах и потрясениях, сокрушаясь об участи Наташи, к которой привязались со старческой бескорыстной преданностью.

Попадья плакала неустанно.

– Девка горемычная! – стонала она. – Матушки не знала, отца с братцем разбойник замучил и теперь, поди, над нею глумится! Ох, горькая! Лучше бы умереть ей в одночасье!

– Не греши, Марковна, не греши! – останавливал ее отец Никодим. – Господь ведет праведных путями неисповедимыми, и николи не знаешь, что во спасение, что на погибель…

– О – ох, – стонал Викеша, – сабля разбойника на погибель, чую, отец!

– Не греши! Телу в погибель, душе во спасение. Да пожди! Может, и выздоровеешь!..

В день новой присяги он вышел на площадь с крестом и вернулся домой в первый раз улыбаясь.

– Марковна, Викеша!. – сказал он. – А как Наташа‑то того князя звала, из Казани?

– Прилуков, о – ох! – простонал Викеша.

– А что? – спросила Марковна.

– То, – ответил отец Никодим, – что здесь он! Пришел с воинами и спас град наш!

– Что же? – не понимая, повторила Марковна.

– Да к тому ж дознал я нонче, куда этот антихрист с голубкою ускакал. Пойду к князю, и он сейчас погоню нарядит. На том поклонюсь!

Марковна встрепенулась.