Валентин Парнах - Испанские и португальские поэты - жертвы инквизиции

• Название: Испанские и португальские поэты - жертвы инквизиции
• Автор: Валентин Парнах
• Издательство: ГИПЕРИ0Н
• Жанр: Поэзия
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-89332-184-5

В книгу Валентина Парнаха (1891—1951), русского поэта, переводчика, основателя парижской литературной группы «Палата поэтов», вошли переводы уникальных документов из архивов испанской инквизиции, обнаруженных им в Париже (Сорбонна) и в других европейских библиотеках и архивах и почти неизвестных ученому сообществу. Среди них есть протоколы допросов, описания аутодафе, обвинительные акты и приговоры «святой» инквизиции. Но больше всего, как поэта, его интересовали поэтические тексты, созданные в застенках, под пытками и постоянной угрозой мучительной смерти. Собранные по крупицам из материалов «расследований», они воскрешают забытых авторов, имена и творения которых сохранились только в судебных отчетах.

---

В Париже впервые я нашел и каталог дел, извлеченных из архивов мадридской инквизиции. Много лет спустя, в ходе моей работы над моей книгой «L’Inquisition», я разыскал в Парижской национальной библиотеке целый ряд протоколов, приговоров и хроник. Из них я извлек выразительные страницы.

В своем трагическом однообразии эти протоколы звучат как своего рода поэмы. Они являются ключом к дознанию этой эпохи и дополнением к переведенным мною стихам.

В Испании, Португалии, Франции, Голландии и других странах много залежей в этой области еще не разработано и, может быть, даже не открыто. Их можно и надо открыть и разработать.

Книга «Испанские и португальские поэты, жертвы инквизиции» не является механическим повторением моей французской книги «L’Inquisition». На русский язык я перевел некоторые стихотворения, не переведенные мною на французский, как «Панегирик во славу доблестного Авраама Нуньеса Берналя», «Странник», «На смерть Диэго де ла Асенсьон, заживо сожженного в аутодафе в Лиссабоне» и др. Кроме того, в эту книгу я включил сонет Камоэнса и отрывки из «Трагических норм» Агриппы д’Обинье, а также значительно расширил вступление и примечания.

Валентин Парнах

БИОГРАФИИ И ИСПАНСКИЕ ТЕКСТЫ

В своем трагическом однообразии эти протоколы звучат как своего рода поэмы. Они являются ключом к дознанию этой эпохи и дополнением к переведенным мною стихам.

В Испании, Португалии, Франции, Голландии и других странах много залежей в этой области еще не разработано и, может быть, даже не открыто. Их можно и надо открыть и разработать.

Книга «Испанские и португальские поэты, жертвы инквизиции» не является механическим повторением моей французской книги «L’Inquisition». На русский язык я перевел некоторые стихотворения, не переведенные мною на французский, как «Панегирик во славу доблестного Авраама Нуньеса Берналя», «Странник», «На смерть Диэго де ла Асенсьон, заживо сожженного в аутодафе в Лиссабоне» и др. Кроме того, в эту книгу я включил сонет Камоэнса и отрывки из «Трагических норм» Агриппы д’Обинье, а также значительно расширил вступление и примечания.

Валентин Парнах

Неизвестные авторы XV века

Песня заключенного

Это было в мае месяце, жаркие стояли дни,
Заливались в небе жаворонки, рокотали соловьи,
Уходили все влюбленные славить таинства любви,
Только я жил в горькой муке, заточен в глухой острог.
День ли, ночь ли за стеною, я бы сам узнать не мог,
Только птичка возвещала песенкой мне каждый срок.
Арбалетчик[103] застрелил ее, пусть его накажет бог!

Альборада Испано-еврейская песня[104]

— «Цветок мой апельсинный! Вставайте от сна скорей!
Вы слышите, как сладко поет сирена морей?»
— «Нет, это не сирена, нет, не сирена морей:
Это мой милый хочет доплыть до груди моей.
Но волны сильно бьются, он далеко от камней.
Хоть день и ночь страдай он, не доплывет он ко мне!»
Услышал эхо мальчик, бросается плыть скорей.
— «Нет, не бросайся, мальчик: то воля звезды моей!»
Она бросает косы, по ним он взлетает к ней.

Семья Картахэна (Cartagena) XV век

В те времена, когда духовенство играло одну из главных ролей в политической и культурной жизни Европы, еще до установления инквизиции в Испании, некий Соломон Га-Леви, эрудит в талмудических науках и знаток богословия, добровольно принял католичество. Окрещенный Пабло де Санта Мария[105], он был назначен епископом города Карфагена, откуда и происходит его фамилия де Картахэна. Одно за другим он получил различные почетные звания, стал канцлером королевства кастильского и опекуном испанского инфанта. К концу жизни он вошел в Совет регентства и был архиепископом своего родного города Бургоса. Он обратил в католичество свою жену и четырех сыновей. Но не он интересует нас.

После его смерти второй сын его, Алонсо де Картахэна, в свою очередь был назначен епископом карфагенским и бургосским; отличился как крупный прелат и дипломат[106].

Он ли является автором интереснейших любовных стихотворений или его брат Педро, которому приписываются многие из них в собраниях испанских произведений XV века?

Как бы то ни было, при некоторой искусственности эти стихи не лишены своеобразной силы. Изощренный анализ противоречивых чувств и блестящий дар казуистики сказываются в антитезах и гиперболах, столь характерных для испанской поэзии. Лучшими образцами этих стихотворений являются стансы, которые я назвал бы «Ни жизнь, ни смерть» и «Я — это вы, вы — это я».

Упоминаемый в посвящении этого последнего стихотворения виконт де Альтамира — поэт, произведения которого также включены в собрания испанских авторов его века.

Судьбу семьи Картахэна, сделавшей блестящую карьеру князей церкви, любопытно сопоставить с судьбой поэтов, которые подверглись преследованиям со стороны инквизиции.

Педро де Картахэна

Стансы к Виконту де Альтамира, сопернику автора на службе у одной дамы, от любви к которой оба погибали

Я — это вы, вы — это я.
Ведь наши души, наши взоры —
Одна душа, единый взор.
Страсть ваша — это страсть моя.
И нашей страсти приговоры —
Единый смертный приговор.

Одна замкнула нас ограда,
Где смертию умрет отрада
Отчаянно и неизбежно,
И путь к спасению преграда
Отрезала нам безнадежно.

Умрете вы, умру и я.
Ведь вас убьет моя беда,
Меня же ваша убивает.
Ведь страсть и ваша, и моя
Вся нами отдана туда,
Где только вечность пребывает.

Мы умерли: ведь мы желаем
Той, от которой умираем.
Невыполнимое желанье!
Раз умирает упованье,
Еще живя, мы погибаем!

Конец

Так, наша слава умерла.
Наш рок для нас изобретает
Такое долгое страданье,
Что нам ясна причина зла:
Не смерть сама нас убивает,
 нашей смерти опозданье.

Луис де Леон (Luis de Leon) 1528—1591

Поэт и ученый, профессор Саламанкского университета, Луис де Леон[107] был обвинен инквизицией в том, что толковал библию еретическим образом, произносил дурно звучащие для католического уха слова и перевел на испанский язык «Песнь песней»[108].

К тому же в обвинительном акте по его делу упоминается его еврейское происхождение. Арестованный по проискам своих ученых собратьев, он был заключен в тюрьму, откуда вышел только через пять лет. При возобновлении его курса собравшиеся на первую лекцию студенты надеялись, что он заговорит о тюрьме. Но Луис де Леон, продолжая то, о чем говорил пять лет назад, спокойно начал: «Dicebamus hesterna die...» («Вчера мы сказали...»).

Этот поэт оставил ряд знаменитых и поныне стихотворений. Он перевел на испанский книгу Иова и оды Горация[109]. Его стихи появились в печати только через сорок лет после его смерти[110].

Тюрьма

Здесь ложь и зависть пять лет
Держат меня в заточеньи.
Но есть отрада в смиреньи
Тому, кто покинул свет,
Уйдя от злого волненья.

И в этом доме убогом,
Как в поле блаженства, он
Равняется только с богом
И мыслит в покое строгом,
Не прельщая, не прельщен.

Давид Абенатар Мэло (David Abenator Melo) XVI—XVII век

Когда и где он родился, неизвестно. Как он упоминает в предисловии к своей книге, его родиной была не Испания, его родным языком был не испанский язык.

Фамилия Мэло происходит от португальского городка того же названия. Может быть, Абенатар родился в Португалии или на Ближнем Востоке, или в Африке, куда его предки могли бежать от инквизиции. Он упоминает, что несколько раз побывал в Испании и в странах, где говорят по-испански. Как и зачем приближался он к этому очагу инквизиции, неизвестно.

Судя по его стихам, его родной язык скорее испано-еврейский диалект: мы находим в них типичные словообразования, как meldar — читать, ladinar— переводить на испанский, а также много португальских форм и окончаний.

В своем предисловии Абенатар сожалеет, что испанские евреи его времени больше не знают древнееврейского языка, и противопоставляет им морисков, обучающих своих детей арабскому.

Мы не знаем, за что Абенатар был арестован инквизицией. Может быть, за то, что перевел несколько псалмов Давида, был он обвинен в иудействе, брошен в тюрьму и подвергнут пытке дыбой. Инквизиция хотела заставить Абенатара назвать других иудействующих. Он не выдал их и под пыткой. Как же он не погиб? Много лет он оставался в заточении. Каким же чудом он спасся? Во всяком случае, он вышел из тюрьмы. Был ли он выпущен на свободу или бежал? Об этом он не говорит. Но указывает год своего освобождения: 1611. Выйдя из тюрьмы, он спасается в Голландию.