Грег Иган - Теранезия

• Название: Теранезия
• Автор: Грег Иган
• Жанр: Научная Фантастика

Мальчишкой Прабир Суреш жил со своими родителями и сестренкой на необитаемом острове в отдаленной части Индонезийского архипелага. Прабир называл это место Теранезией, населяя его воображаемыми созданиями куда более странными чем те загадочным образом эволюционировавшие бабочки, которых там изучали его родители. Наступившая гражданская война принесла конец райским дням, и оставила Прабира и его сестру сиротами…

Восемнадцать лет спустя, слухи о причудливых новых видах растений и животных, найденных в местах их детства, приводят сестру Прабира обратно на остров. Ее брат, занимающийся теперь фармацевтикой, следует за ней…

fantlab.ru © Claviceps P.

---

В мире были вещи и похуже, чем находиться под опекой И Поэтов. Прабир знал, что его положение было в тысячи раз лучше, чем у большинства сирот войны — а если этот факт ускользал от его внимания, то по ТВ показывали достаточно много мучительных кадров из Ачех или Ириан-Джая, чтобы ткнуть его носом. Бои закончились, лидеры переворота свергнуты и пять провинций получили независимость, но десять миллионов человек по всему архипелагу голодали. Он не лишился ничего — спас единственное, что никто не смог бы вернуть. Амита не только кормила, одевала и обеспечивала их жильем, она дарила Мадхузре бесконечную привязанность и сделала бы то же самое для Прабира, если бы тот не оттолкнул ее. Прабир заметил, что стал почти стыдиться своего неуважения к ней и начал подозревать, что его страх за Мадхузре был необоснованным. Амита не пыталась промыть ей мозги своими эксцентричными теориями и, возможно, Мадхузре, будучи оставлена в покое, смогла бы составить собственное мнение.

Может Амита и вправду безобидна.

* * *

Летом 2014 Амита спросила Прабира, не хочет ли он пойти на митинг, организованный в ответ на недавнюю волну погромов на расовой почве, где ее пригласили выступить. Прабир согласился, будучи приятно удивлен тем, что Амита, которая закрывшись в университете боролась с колониализмом комиксами про Ностромо и подрывала патриархат бессмысленным переворачиванием бит в компьютерах, не настолько оторвана от реальности, как он себе представлял.

Митинг состоялся в субботу; они шагали по улицам под безоблачным небом. Прабиру нравилось лето в Торонто: пусть солнце и поднималось всего на две трети пути до зенита, но зато делало это дольше. Кит, казалось, считал, что при тридцати двух градусах слишком душно и, когда они добрались до парка и уселись на траву, немедленно достал из принесенной с собой корзинки несколько банок пива и тут же их выпил.

Амита заняла свое место на трибуне перед толпой из пары тысяч людей. Прабир указал на нее Мадхузре.

— Смотри! Вон Амита! Она знаменитость!

— Мы собрались сегодня здесь, — начала Амита, — чтобы осудить и изобличить расизм, и это замечательно, но я считаю, что уже давно настало время ознакомить общественность с более тщательным анализом этого явления. Мои исследования показывают, что неприязнь к людям иной культуры на самом деле, не что иное, как перенаправление более основополагающих форм угнетения. Тщательное изучение языка, использовавшегося в Германии в 30-х годах 20 века для описания евреев, показывает нечто совершенно поразительное, и все же, для меня ничуть не удивительное: каждый термин, использованный для оскорблений по национальному признаку, являлся одновременно и формой феминизации. Быть слабым, быть инертным, быть ненадежным — и вообще быть Другим — что еще это может означать при патриархате, кроме как быть женщиной!

Если бы нацисты победили, объясняла Амита, они в конечном счете прекратили бы преследование отвлекающих ложных целей и начали бы загонять своих настоящих врагов — немецких женщин — в газовые камеры.

— Забудьте всех этих рейнских девушек Рифеншталь; истинной основой всех нацистских пропагандистских фильмов всегда было восхваление мужской силы, мужской красоты. В тысячелетнем рейхе женщин использовали бы только для размножения, да и то, только до тех пор, пока не смогли бы их заменить технологической альтернативой. И после того как они перестали бы исполнять свою жизненно важную роль, они бы немедленно исчезли в печах.

Меня пригласили сегодня сюда, чтобы обратиться к вам из-за цвета моей кожи и страны, в которой я родилась и правда в том, что из-за этого я становлюсь мишенью. И мы все знаем, что канадские женщины подвергаются большему насилию, чем все меньшинства вместе взятые. Так что я стою здесь перед вами и говорю: как женщина я тоже была в Бельзене, как женщина я тоже была в Дахау, как женщина я тоже была в Освенциме!

Прабир с беспокойством ожидал, что вот-вот начнутся беспорядки или, по крайней мере, кто-то заткнет ей рот. А есть ли вообще в толпе дети или внуки переживших Холокост? И даже если таких нет, должно же кому-то хватить куража, чтобы закричать «Вор!»

Но толпа аплодировала. Люди встали и одобрительно кричали.

Амита присоединилась к ним на траве, взяв Мадхузре на руки. Прабир смотрел на нее со странным чувством отрешенности, сомневаясь, понимает ли он вообще, почему она согласилась приютить их. Она дала понять, в чем состоит ее понимание сострадания: осудить насилие и проявить реальную щедрость к его жертвам, чтобы потом обратить это все в выгоду, восклицая «Я тоже!», как ребенок, добивающийся чьего-то внимания. Вот, какие чувства вызывала у нее смерть шести миллионов незнакомцев: не горе и ужас, а зависть.

Она улыбнулась ему, качая Мадзуре.

— О чем ты задумался, Прабир?

— Вы мне покажете свою татуировку?

— Что, прости?

— Ваш лагерный номер.

Улыбка Амиты увяла.

— Это очень глупая шутка. Не надо все понимать буквально.

— Возможно, вам следует больше вещей понимать буквально.

— Тебе следует немедленно извиниться, — резко сказал Кит.

Амита повернулась к нему.

— Ты не мог бы не вмешиваться? Пожалуйста.

Кит сжал кулаки и гневно посмотрел на Прабира. — Мы не будем вечно потакать вам. Есть множество заведений, которые вас примут и это будет несложно устроить.

И прежде чем Амита успела что-то сказать, пошел прочь, прикрывая руками уши, чтобы не слышать ничего, кроме собственной мантры.

— Я никогда не поступлю так, Прабир, — сказала Амита. — Просто не обращай на него внимания.

Прабир отвел взгляд от ее лица и взглянул в сказочное голубое небо. Его порадовал охватывавший его страх. Вся проблема была в том, что он позволил себе почувствовать себя в безопасности. Он позволил себе вообразить, что прибыл куда-то. Теперь он никогда не забудет, где в действительности находится.

Совершенно нигде.

— Мне очень жаль, Амита, — мягко сказал он. — Мне очень жаль.

* * *

— Хочешь знать, куда уехали Ма и Па?

Прабир стоял возле кровати Мадхузре в темноте. Он почти час не шевелясь ждал, пока она вдруг начнет переворачиваться во сне, и, увидев его, полностью проснется.

— Да.

Он опустился вниз и рукой взъерошил ей волосы. В лагере он избегал этого вопроса, рассказывая бесполезную полуправду — «Они не могут быть сейчас здесь», «Они хотят, чтобы я заботился о тебе» — пока она не сдалась и не перестала спрашивать. Социальные работники советовали ему «Не говори ничего. Она еще достаточно маленькая, чтобы забыть».

— Они ушли в твой разум, — сказал он. — Ушли в твои воспоминания.

Мадхузре одарила его своим самым скептическим взглядом, но казалось, задумалась над его утверждением.

Затем решительно заявила:

— Это не так.

Прабир прикрыл глаза тыльной стороной ладони.

— Ну, хорошо, всезнайка, — сказал он. — Они ушли в мои.

Мадхузре выглядела раздраженной. Она оттолкнула его руку.

— Я тоже хочу их.

Прабир похолодел. Он взял ее из-под одеяла и отнес к себе в кровать.

— Не говори Амите.

Мадхузре посмотрела на него с презрением: надо быть идиотом, чтобы предположить подобное.

— Ты знаешь, как звали Ма, пока ты не родилась? — спросил он.

— Нет.

— Ее звали Радха. А Па звали Радженда. Они жили в огромном, полном людей, шумном городе под названием Калькутта. — Прабир повторил то же самое на бенгали.

Он переключил прикроватную лампу на самый слабый свет, затем взял со столика планшет и вызвал на экран фотографию матери. Это был снимок, сделанный на параде ИРА, единственный сохранившийся, который ему удалось спасти из рабочего пространства в сети, куда он сам поместил его еще до того, как решил не отправлять по электронной почте Элеоноре.

Глаза Мадхузре загорелись от восхищения.

— Радха знала все о человеческом теле, — сказал он. — Она была самой умной и самой сильной в Кулькутте. У ее Ма и Па был большой красивый дом, но ей не было до этого дела.

Прабир перелистнул изображение на планшете, чтобы вызвать фотографию отца. Мадхузре похоже спокойно отнеслась к зрелищу металла, воткнутого в кожу, но нетерпеливо подалась вперед, чтобы рассмотреть лицо Радженды, более узнаваемое, чем лицо матери.

— Итак, она полюбила Радженжу, у которого не было ничего, но он был умным и сильным, как Радха. И тоже любил ее.

Прабир подумал: я же разрушаю все это. Он не хотел заполнять свою голову сладенькими историями, похожими на сказки. Он хотел все еще чувствовать, как папины руки обхватывают его и поднимают высоко в небо. Он хотел все еще слышать мамин голос, говорящий, что они отправляются на остров бабочек. Может ли он вообще может сделать их столь же реальными для Мадхузре?