Варвара Малахиева-Мирович - Хризалида

• Название: Хризалида
• Автор: Варвара Малахиева-Мирович
• Жанр: Поэзия
• Год: 2013
• ISBN: 978–5–91763–131–8

Варвара Григорьевна Малахиева-Мирович (1869, Киев — 1954, Москва) — автор почти четырех тысяч стихотворений. Первые ее сохранившиеся стихи датируются 1883-м годом, последние написаны за год до смерти. Подруга Льва Шестова и Елены Гуро, Даниила Андреева и Игоря Ильинского, переводчица Бернарда Шоу и «Многообразия религиозной жизни» Уильяма Джеймса, Малахиева-Мирович — старейший автор неофициальной литературы, оставшийся до конца дней верным символизму, но открывший внутри символистской системы возможности иронически отстраненного реалистического письма.

Основу издания составил свод избранных стихотворений поэта, никогда не появлявшихся в печати, а также единственная изданная при жизни книга стихотворений «Монастырское» (1923) и немногочисленные прижизненные публикации.

---

«Открой смеженные ресницы…»

Открой смеженные ресницы,
Побудь на миг со мной.
Тебе так сладко, крепко спится
В полдневный зной.

Вокруг цветут и зреют злаки,
И даль небес светла.
Но я пришла с тобой поплакать
О том, что жизнь ушла,

Что облака, и тень, и птицы,
И тот, и этот свет —
Тебе и мне всё только снится,
А жизни нет.

11 ноября 1921, Сергиев Посад

«О, давно за тебя не творю я молитвы…»

О, давно за тебя не творю я молитвы.
Немо сердце, молчат и уста.
Но за воинов, павших в проигранной битве,
Я молюсь иногда.

С напряженным участьем в сердцах их читаю
Горечь поздно опознанной тщетности битв
И горячие псалмы над ними слагаю
Покаянных молитв.

15 марта 1923, Сергиев Посад

«Такую ночь, такие звезды…»

Такую ночь, такие звезды
Не видел мир уже давно.
Созвездий радужные гроздья
Струили новое вино.

И души зреющие наши
Навстречу радужным лучам
Согласно поднялись, как чаши,
И мы вошли в надзвездный храм.

Но в литургийные те миги
Душа сумела ль угадать
Небес таинственные сдвиги
И посвящение принять,

Иль прозвучал в путях вселенной
Небес таинственный призыв
Невоплотимо и забвенно,
Земли и звезд не утолив.

[1920-e]

ИЗ КНИГИ «ОСТРОВ ИЗГНАНИЯ»

«Как в сердце иногда, бесплодном и сухом…»

Как в сердце иногда, бесплодном и сухом,
Видение царит возлюбленного лика,
Так вознеслась над мертвенным песком
Здесь, на холме, душистая гвоздика.

И тем прелестней белые цветы,
Тем упоительней их сон благоуханный,
Что места нет для красоты
В пустыне этой безымянной.

1917, Злодиевка

«Тропинка дальняя, прикрытая…»

Тропинка дальняя, прикрытая
Полузасохшею листвой,
В долинах прошлого забытая,
Нежданно встала предо мной.

Туда вело ее сияние
Во мгле осеннего утра,
Где в серебристом одеянии
Взнеслась зубчатая гора.

Там, легким куполом венчанная,
Белела церковь над горой,
К ней поднималась я, избранная
Твоей невестой и сестрой.

Но нить судьбы неумолимая
Меня далеко отвела.
И мимо церкви, жизни мимо я
В Невозвратимое ушла.

[1920]

«Я живу в жестоких буднях…»

Я живу в жестоких буднях,
В черных снах, в позорных днях.
У меня в колодках руки,
Ноги в тяжких кандалах.

Надо мною вьется ворон,
Ворон с кличкой «Никогда».
Предо мной колодец черный.
Спит в нем мертвая вода.

С отвращеньем, с тошнотою
Жажду смертную мою
Этой мертвою водою
Утоляю я. И сплю.

[1921]

«Туманы утренние тают…»

Туманы утренние тают,
В полях святая тишина.
Капуста сизо-голубая
Мечтанья сонного полна.

За васильковою межою,
Где белокурые овсы
Под сребротканой пеленою
Еще не высохшей росы,

Как орифламмы золотые
Зенита летнего, везде
Взнеслись рябины полевые
На опустевшей борозде.

Склонись душой своей усталой,
Непримиренной и больной,
Как стебель сломанный, завялый,
К груди забытой, но родной.

[1921]

«Не шумите, ветры, так приветно…»

Не шумите, ветры, так приветно.
Я не здешний. Я от века странник.
И со мной шептаться вам запретно.
Из эдемов мира я изгнанник.

Для меня нет отдыха и крова,
Ни струи прохладного ручья
Ни в пределах жребия земного,
Ни в иных пространствах бытия.

[1921]

Рассвет

Выплывают из пещеры Ночи
Смутные предметы, лики дня.
Недоверчиво знакомые их очи
И нерадостно косятся на меня.

Полупризрак, полутень былого,
Я для них смущающий укор
И намек, что тайн пути ночного
Не уловит утренний их взор.

Белизной синеющею двери
Больно ранят сумрачный покой.
Свет растет, но взор ему не верит,
Взор души с полночной слился тьмой.

Стук ножа в подпольной кухне гулок.
Где-то льется переплеск ведра.
Воз грохочет в дальнем переулке,
День базарный — повезли дрова.

Рынок жизни. Купля и продажа.
Бой стяжаний. Жажда обмануть.
Тихо шепчет сердце: «О, когда же
На земле окончится мой путь».

18 октября 1921, Сергиев Посад

На тюремной прогулке

Опять мне идти по той же дорожке.
Помоги мне, Господи, помоги…
Пробей в тюремной стене окошко
Иль нетерпенье мое сожги.

Стеной у стены всё те же березы,
За стеною, Господи, всё тот же плач,
Наутро всё той же казни угрозы,
Сторож немой и глухой палач.

И желчь, и уксус трапезы тюремной,
Перезвон оков, часовых шаги,
Досуг мертвящий, труд подъяремный,
Помоги мне, Господи, помоги!

10 ноября 1921, Сергиев Посад

«На этот синий купол в инее…»

На этот синий купол в инее
И на морозный этот крест
Туманы зимнего уныния
Ползут с изгнаннических мест.

Туманы дольние и слезные
Со всех сторон плывут, плывут.
И осенения березные
Для них шатер тоски плетут.

И льнут, и льнут воспоминания
К багряно-тусклым кирпичам
Всей подневольностью изгнания,
Всей болью по родным краям.

2 декабря 1921, Сергиев Посад

«Ущербный месяц выплывает…»

Ущербный месяц выплывает
Над белым саваном полей
И тусклый медный свет роняет
На половицы у дверей.

Такой же, гаснущий и хмурый,
К остывшей печке прислоня
Свой лик, ущербный и понурый,
Порой ты смотришь на меня.

И жизнь моя тогда — гробница,
Где на истертых письменах
Неясно мертвый свет струится
Воспоминания и сна.

21 декабря 1921, Сергиев Посад

«Ах, я не смею тосковать…»

Не мне роптать.

[Баратынский]

Ах, я не смею тосковать —
Не мне роптать. Не мне роптать.
Так милосерд Господь ко мне
И в горних духа, и вовне.

Так много света мне дано
В мое убогое окно;
Таких видений чудеса
Мне посылают небеса;

Такой великой красотой
Земная жизнь передо мной
Цвела и вновь цветет,
Горит, сияет и поет…
.
Но в небе есть одна звезда,
Чье имя — Нет. А было — Да.

17 мая 1923, Сергиев Посад

«Игрой моей любимой в детстве было…»

Игрой моей любимой в детстве было
По черному пожарищу блуждать.
В те дни вкруг нас пожаром истребило
Домов десятков пять.

И меж обугленных остатков пробираясь
Когда-то крепкого жилья
И запустенья видом наслаждаясь,
Чего-то всё искала я.

Казалось, здесь (не дома, за стенами,
Под кровлею давящей потолка)
Найдется то, что грезами и снами
Обещано душе издалека.

И находился пахнущий навозом
С подкладкой розовой докучный шампиньон,
Хрустальных бус рассыпанные слезы,
Железный шип и медный шнур погон,

Огромный ржавый гвоздь, стеклянные осколки
И глиняной посуды черепки…
Весь этот хлам я сохраняла долго,
Залог чудес и след моей тоски.

Тоски искателя сокровищ небывалых
На обгорелых жизни пустырях…
.
И после их всю жизнь я собирала,
И ныне чту обугленный их прах.

28 декабря 1923, Сергиев Посад

«Влачу, как змий влачит на чреве…»