Михаил Киссель - Джамбаттиста Вико

• Название: Джамбаттиста Вико
• Автор: Михаил Киссель
• Издательство: Издательство «Мысль»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Книга посвящена жизни и творчеству итальянского мыслителя Джамбаттисты Вико (1668–1744), одного из самых глубоких и оригинальных представителей философии истории Нового времени. Его идеи об объективном характере законов общественного развития, о значении деятельности людей в осуществлении исторического процесса и др. намного опередили свое время и оказали большое влияние на последующих мыслителей. Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Платоновская направленность воззрений Вико заставляет весьма скептически отнестись к прославлению им бэконовской индукции, которое проходит через всю его книгу. Приходится предположить, что Вико не вполне сознавал логическую структуру метода, который он решил предложить для научного исследования «человеческих гражданских вещей». На основании некоторых его утверждений можно думать, что он считал «аксиомы и постулаты» своей доктрины результатом индуктивного вывода, т. е. эмпирического обобщения сходных черт исторических явлений. У него встречаются рассуждения, подобные следующему: «…посмотрим, в чем все люди всегда походили и все еще походят друг на друга… Наблюдая все Нации, как варварские, так и культурные, отделенные друг от друга огромнейшими промежутками места и времени, различно основанные, мы видим, что все они…» (там же, 109). Очевидно, здесь вывод делается на основе так называемой «полной индукции» с использованием метода сходства: перебираются «все нации» и находятся общие им всем элементы, т. е. вывод делается по рецептам бэконовского «Органона». Однако Вико глубоко заблуждается, думая, что таким путем можно добыть «всеобщие и вечные Основания (каковыми и должны быть Основания нашей Науки), из которых возникли и на основе которых сохраняются все Нации» (там же). Хотя Вико и широко пользуется этим методом в своем исследовании, но — что самое любопытное — он же и показал его недостаточность. В сущности это сравнительно-исторический метод в его рудиментарной форме. Он может использоваться только как средство эмпирического, фактического подтверждения ранее выдвинутой гипотезы (что наш автор и называет «посмотреть на фактах тот мир наций, который мы созерцали в идее»). Если же его считать и способом получения самой гипотезы, то ни о какой «строгой науке» говорить нельзя, так как при этом совершается элементарная ошибка в доказательстве, именуемая в учебниках petitio principii. Но, как говорит сам Вико, одно дело — «созерцать в идее» и совсем иное — «посмотреть на фактах». Повторяем: если б это был один и тот же процесс, то факты вообще ничего не доказывали бы, кроме того, что в них самих уже содержалось. Хотя в методологических формулировках Вико часто бывал недостаточно корректен, в реальной исследовательской практике, как она отразилась на страницах его главной книги, ему в основном удалось избежать порочного круга в рассуждениях.

В истории науки нередки случаи, когда творческая интуиция ученого действует безошибочно, хотя методологическая рефлексия находится явно не на высоте. Едва ли не самый примечательный в этом отношении случай — методологические размышления Ньютона в его составивших эпоху трудах «Математические начала натуральной философии» и «Оптика». Погрязнув в традиционных, обремененных схоластическим наследием спорах об «аналитическом» и «синтетическом» методах, ученый явно оказался не в состоянии определить решающее отличие созданного им физического метода от всех иных, ранее обсуждавшихся в философии и математике. То же самое в определенной степени свойственно и Вико, с той только разницей, что Вико понимал необходимость метафизики, т. е. философии, для создания общественной науки, а Ньютон декларировал свою враждебность по отношению к ней, не заметив, что его «натуральная философия» имела совершенно определенные метафизические импликации.

Проектируемая Вико «новая наука» имела сложную эмпирико-теоретическую структуру, включавшую не только индуктивное, но и дедуктивное звено и замыкавшуюся, с одной стороны, на конкретном материале истории, а с другой — на философии человека, названной мыслителем «метафизикой человеческого ума». Эту структуру мы раскроем в дальнейшем, сейчас же важно отметить, что в полном соответствии с галилеево-ньютоновской моделью науки «новой науке» Вико был совершенно чужд односторонний эмпиризм бэконовской методологии. Тот факт, что он не замечает ограниченности этой методологии, свидетельствует о том, что он переосмыслил ее в духе практики экспериментально-математического естествознания (как мы видели выше, в том же направлении он пересмотрел и платонизм).

Разумеется, подражание экспериментально-математическому естествознанию выразилось лишь в общей логической структуре, в остальном же не было и не могло быть буквальным. Специфику общественной науки по сравнению с естествознанием Вико понимал превосходно, хотя и недостаточно всесторонне. Но исходный тезис его учения остается и по сей день необходимой отправной посылкой в рассуждениях об обществе. Вот одна из его многочисленных формулировок: «Но в этой густой ночной тьме, покрывающей первую, наиболее удаленную от нас Древность, появляется вечный, незаходящий свет, свет той Истины, которую нельзя подвергнуть какому бы то ни было сомнению, а именно что первый Мир Гражданственности был несомненно сделан людьми» (там же, 108). Казалось бы, совершенно элементарное положение, но оно элементарно лишь для современного сознания (хотя и теперь оспаривается, между прочим, адептами ортодоксальной религии). Вико, пожалуй, первый в истории социальной мысли показал принципиальное значение этого положения для решения проблемы социального познания. Как мы увидим далее, познаваемость исторического прошлого он обосновывал историческим творчеством людей, тем обстоятельством, что люди — коллективный субъект исторического процесса, который в то же время является объектом социального познания.

Если платоновский элемент воззрений Вико служил философскому обоснованию социальной науки, а бэконовский — усвоению методологического урока новой физики Галилея — Ньютона, то произведения Тацита способствовали пониманию необходимости использования традиционной историографии при интерпретации данных «новой науки». Вико выступает против нигилистического отношения к исторической традиции, характерного для картезианства, усматривавшего в этой традиции лишь собрание басен, недостойных научного анализа. При этом философ затрагивает и более важный вопрос, а именно: нуждается ли наука об обществе в историческом знании вообще или нет? Картезианский взгляд как раз приводил к выводу о том, что социальная наука, если она вообще возможна, должна быть создана на своем собственном фундаменте и на почве, расчищенной от каких бы то ни было исторических напластований. (Такова идея популярной в буржуазной общественной мысли XX столетия «аналитической социологии», по своему исходному смыслу противостоящей социологии исторической.) Вико же отстаивал идею такой теоретической науки об обществе, которая в то же самое время была бы и исторической. Это обстоятельство и в наши дни делает его методологическую позицию весьма привлекательной на фоне метафизического противопоставления теоретического и исторического методов в современной буржуазной науке. (Впрочем, в последние два десятилетия в Западной Европе и США наметилась тенденция к интеграции теоретической социологии с исторической, причем это связано с влиянием марксизма, поскольку у истоков тенденции стоял прогрессивный американский социолог Ч. Райт Миллз (1916–1962), прямо указывавший буржуазным социологам на пример К. Маркса.)

Что же касается Гуго Гроция, то характер его влияния на Вико определить труднее всего. Вероятно, нашему автору импонировала философски углубленная интерпретация права в сочинении Гуго и широта охвата юридических явлений сравнительным анализом. Есть мнение, что большое впечатление на Вико произвело учение Гроция о социальной природе человека и связи человеческого рассудка с неразвитыми еще формами социального инстинкта (см. 40, 52). В то же время Гроций придерживался антиисторического представления о неизменности человеческой природы.

Нам, однако, наиболее существенным представляется тот факт, что проектируемая «новая наука» обязательно должна была иметь и юридический аспект. Это было связано с тем значением, которое приобрели юридические абстракции в социальных доктринах XVII–XVIII вв. Эти доктрины недаром получили название «теорий общественного договора». Юридическое понятие договора приобрело в них значение основополагающего социального акта, конституирующего социальную связь между людьми. Переосмысливая традиционную концепцию «естественного» и «гражданского» права, Вико пришел к выводу об исторической изменчивости форм права и, следовательно, об их зависимости от «типа времени», т. е. от той фазы исторического процесса, на которой находится нация.

И тут мы снова сталкиваемся с фактом противоречивости «новой науки». Отстаивая историчность права, Вико теоретически был ближе к истине, чем его оппоненты Гроций, Селден (1584–1654) и Пуфендорф (1632–1694), имена которых часто встречаются на страницах его книги. Но антиисторизм этих трех мыслителей был выражением их неприкрытой буржуазной партийности, не желавшей признавать никакого резона за социальными установлениями феодального порядка, за «историческим» правом и защищавшей безусловную правоту формального равенства перед феодальными привилегиями. Их позиция несомненно имела историческое оправдание, в определенный период она была революционизирующей идеологической силой.