Юрий Корнилов - Горячее сердце

• Название: Горячее сердце
• Автор: Юрий Корнилов
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1987

В этой книге свердловские писатели рассказывают об уральских чекистах, о их героическом пути, самоотверженной борьбе с контрреволюцией, о чекистских традициях, заложенных B. И. Лениным и Ф. Э. Дзержинским и передаваемых из поколения в поколение.

Художественно-документальные повести созданы на основе реальных событий. Некоторые фамилии и названия отдельных населенных пунктов изменены.

Книга посвящается 70-летию советских органов государственной безопасности.

---

А дальше следовали длинные колонки пятизначных чисел.

В самом конце была сделана приписка:

«Не найдете ли возможным, любезный Федор Артурович, передать мне сюда какие-нибудь старые валенки на 41-й или больший размер, а то у меня зябнут йоги. Буду Вам премного обязан».

Посоветовавшись с Ладониным, Леонид отправил эту, вторую записку в шифровальный отдел. На всякий случай.

— Неужели — Козловский? — высказал Леонид свою догадку.

— Навряд ли, — подумав, сказал Ладонин. — Но кто-то из подручных Флоренского, возможно, работает в цехе. Если это в самом деле шифровка, то она легко может оказаться на глазах у того, кому предназначена. Козловский сам не станет подбирать плунжеры, даст поручение мастеру или наладчику, и бумажка с цифрами, таким образом, пойдет гулять по участку. Если мы ее передадим адресату. Понимаете? Все очень тонко рассчитано.

16

Через несколько дней вернулся наконец-то Белобородов. Едва поздоровавшись с Леонидом, спросил о делах. Услышав о том, что Флоренский арестован, нахмурился и потребовал протоколы допросов, затем закрылся у себя в кабинете и до глубокой ночи не выходил. Читал протоколы. Читал и перечитывал.

Утром он велел Леониду послать еще несколько запросов и после этого сразу же распорядился доставить к нему Флоренского.

Увидав за столом другого следователя, Флоренский растерянно пробормотал себе под нос:

— Меня, кажется, не туда привели?..

Белобородов кивнул на табурет:

— Присаживайтесь.

— Надо понимать так, что мое дело принимает новый оборот… — продолжал бубнить себе под нос Флоренский, настороженно кося глазом в сторону Белобородова и задумчиво вытянув губы.

— У вас есть жалобы по поводу ведения дела? — спросил Белобородов, заполняя головку допросного листа.

Флоренский с удрученным видом отбросил руки назад, широко растопырив при этом пальцы:

— Жалоб как таковых нет, а есть одно большое недоумение: все думаю и не могу понять, зачем я здесь и что произошло… Я уже говорил следователю, который меня допрашивал, что признаю себя виновным только в одном: в том, что я был министром колчаковского правительства. По всем же остальным пунктам…

— Давайте на них и остановимся подробнее, — миролюбиво предложил Белобородов и приступил к допросу: — Скажите, что вы намерены были делать после того, как были выведены из состава колчаковского правительства и покинули Омск?

Флоренский всплеснул руками и снова уронил их на колени:

— Планы? Разве можно было в те времена загадывать наперед? Никто не знал, что с ним станется через неделю или через месяц. Я устроился на работу и стал ждать дальнейшего развитии событий.

— А после того, как Иркутск был освобожден от колчаковцев?

— Я и после этого продолжал работать, — сказал Флоренский.

— В то время у вас было намерение эмигрировать в Китай?

— Нет, в то время — не было. Но беспокойство ни на минуту не оставляло меня, в этом я могу чистосердечно признаться вам.

— Главная причина вашего беспокойства?

— Страшно было смотреть в будущее. Поймите меня правильно, ведь я принадлежал к вполне определенному кругу общества. Люди моего круга в большинстве своем либо сразу покинули страну, либо пребывали в ожидании новых перемен. Мало кто верил в долговечность Советской власти.

— И вы тоже не верили?

— Тоже… Но я — работал. На Советскую власть. И хотя я не верил в ее жизнеспособность, в моем сознании постепенно происходили определенные сдвиги. Именно поэтому в дальнейшем я пришел к убеждению, что вывести страну из разрухи могли только такие люди, которые в моих глазах и представляли в то время Советскую власть. У меня было преимущество: я мог сравнивать, поскольку близко соприкасался с представителями разных властей… Многие старые служащие Забайкальской железной дороги были потрясены, когда стало известно, что управляющим ее назначен машинист Сушков. Я же отнесся к его назначению если и без особого энтузиазма, то, во всяком случае, с интересом. Дело в том, что Павла Семеновича Сушкова я хорошо знал еще задолго до его назначения на должность управляющего. Как раз в то время, когда я поступил работать в депо, его паровоз был поставлен туда на ремонт. К тому же оказалось, что я снял комнату по соседству с его домом. Поэтому нам приходилось часто встречаться и в депо, и по дороге на работу или домой. Мы много говорили о происходящих вокруг событиях, нередко бывало, что и спорили. Вернее даже будет сказать, что мы с ним только и делали, что спорили. Я откровенно признавался, что не верю в способность рабочего класса управлять не только страной, но даже отдельными предприятиями. Павел Семенович, разумеется, доказывал обратное, при этом совершенно не проявляя ко мне враждебности как к представителю старого строя. Вообще он произвел на меня впечатление начитанного, умного, масштабно мыслящего человека. Видимо, я ему тоже чем-то понравился. Во всяком случае, вскоре после назначения его управляющим он предложил мне перейти работать в аппарат управления дороги. С тех пор мы постоянно контактировали по работе, и я все больше убеждался в том, что в лице Сушкова Забайкальская железная дорога приобрела замечательного руководителя. Между прочим, когда я приехал в Харбин и меня, человека «оттуда», попросили рассказать на каком-то собрании о положения в России, примером Сушкова я подкрепил главный тезис своего выступления — о недопустимости вооруженного вмешательства во внутренние дела молодой Советской Республики. Ибо, сказал я, к управлению страной пришли новые люди, наделенные могучей созидательной энергией и поддержкой подавляющего большинства населения, и не мешайте им возрождать нашу родину, которая — придет время — примет нас, заблудших, в свои объятия…

— И как было встречено ваше выступление? — спросил Белобородов.

— Мертвой тишиной, — улыбнулся Флоренский. — Не было ни злобных выкриков по моему адресу, ни аплодисментов. Когда я кончил говорить и сел на свое место, я увидел, что стулья по обе стороны от меня пусты. После собрания ко мне никто не подошел. Я в полном одиночестве отправился домой. Помнится, вечер был чудесный. Дойдя до дома, я решил еще погулять, направился к собору, потом прошел на Пристань и не заметил, как очутился в Фуцзядяне, китайском районе Харбина… Я и до этого знал, что китайцы живут бедно, однако то, что увидел, превосходило самую изощренную игру воображения. Фанзы стояли буквально среди нечистот, в которых вместе с собаками и свиньями копошились ребятишки. Я дал одной женщине монету и жестами попросил провести меня в фанзу. Она испуганно замотала головой и позвала молодого мужчину, который немного знал по-русски. Спросив, что мне надо, он посоветовал мне подобру-поздорову поскорее уходить из этого района. «Ваша там ходи…» Но там, куда он показывал, мне тоже не было места…

— Вы говорите: дали женщине монету. Это были китайские деньги?

— В Китае в то время были в ходу так называемые мексиканские доллары. Возможно, я предложил ей монетку в пять или десять центов.

— Надо полагать, за квартиру, в которой вы жили, и за питание вам приходилось расплачиваться теми же деньгами? Вы к тому времени уже работали?

— Нет, на работу я еще не успел устроиться.

— Каким же образом вы оказались при деньгах? Получили какое-нибудь вспомоществование?

Флоренский кивнул, давая понять, что готов ответить, однако минуту-другую сидел молча, в совершенной неподвижности, углубленный в свои мысли.

— Юлия, — заговорил он наконец. — Юлия Тихомирова. Женщина, которая дала мне паспорт своего покойного мужа, чтобы я мог беспрепятственно выехать из Омска. Она же перед моим отъездом в Китай настояла, чтобы я взял у нее платиновую брошь с бриллиантом. Эту брошь я продал в Харбине скупщику.

— А сама Юлия Тихомирова что же — осталась в России? Где она сейчас?

— Живет в Москве.

— Вы виделись с нею после вашего возвращения в СССР?

Флоренский с отрешенным видом покачал головой.

— Я написал ей о своем намерении приехать на несколько дней в Москву, чтобы увидеть ее. Она попросила не делать этого.

— Почему?

— Это долгая история… — и Флоренский снова замолчал,-задумался.

Белобородов терпеливо ждал, подперев рукой подбородок.

— Вы не верите мне? Но я чем угодно могу поклясться!..

— Я думаю о другом, — сказал Белобородов. — Вы любили ее…

— О, это правда, — чуть слышно прошептал Флоренский.

— А она вас?

Флоренский закрыл глаза и медленно покивал.

— И все-таки вы решились уехать?

Флоренский вяло развел руками:

— На одном из допросов я уже говорил о том, что меня разыскивали как бывшего колчаковского министра, чтобы предать суду…