Сергей Снегов - Ветер с океана

• Название: Ветер с океана
• Автор: Сергей Снегов
• Издательство: Калининградское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Роман о советских моряках промыслового флота.

---

— Да я занят, — неуверенно сказал Миша. Шмыгов страшно выкатил глаза.

— Чтобы Сергей Шмыгов приглашал, а гость отказывался? Сроду не бывало. И не допущу! Все занятия на сегодня отставишь. Точка. — Он с гримасой посмотрел на небо. — Скоро дождь грянет. Надо спасаться. Настоящий моряк воду на берегу недолюбливает.

7

Шмыгов шагал посередине, Шарутин и Миша по сторонам. Встречные часто кланялись Шмыгову, он был, видимо, человек известный. Шарутин то хохотал, вспоминая, какой они устроили чудесный концерт, то мрачнел, опасаясь, не вышло бы представление боком. Голос у Шарутина был мощный не по росту — сумрачный, гудящий бас, он пускал его в самые низкие ноты, огорчаясь.

Мишу удивили быстрые переходы настроения штурмана, но вскоре он понял, что и внезапное веселье и хохот, и внезапное уныние отнюдь не выражают истинного состояния Шарутина. Он был весь как бы в себе, шел сосредоточенный, смотрел рассеянно, а иногда словно спохватывался, что надо поддерживать связь с окружающим, и торопливо что-то говорил, а что приходилось к слову, ему, в сущности, было безразлично.

Ветер, начавшийся с утра, усиливался, в проводах засвистело, быстро несущиеся облака превратились в тучи, тучи густели, темнели, в теплый воздух вторглась прохлада, день помрачнел до хмурого вечера.

— Замочит! — Штурман с гримасой посмотрел на небо. Он поднял воротник, что-то забормотал, Миша разобрал повторяющиеся слова: «замочит, источит, изгложет, зальет, заболтает, зажмет», — штурман-поэт загонял полюбившиеся глаголы в загородки рифмованных строк. Усилившийся ветер был ему на руку, можно было идти и молчать, не отвлекаясь на разговоры.

— Айда побыстрее! — прокричал Шмыгов на площади Победы.

Миша в третий раз пересек главную часть города, в те два раза она запомнилась шумом машин, гомоном людей на тротуарах, сейчас и машин и людей было больше, но все они словно стали безгласны, так все заглушал грохот ветра. Шмыгов ножницами, не сгибая, выбрасывал длинные ноги, Миша с трудом поспевал за ним. Шарутин тоже поднажимал, чтобы не отстать.

Снова удивившись количеству улиц, вливавшихся в площадь, Миша стал читать названия на перекрестках. Они шли по широкому Советскому проспекту, здесь все дома были целы, затем свернули на Кировскую.

Кировская, узкая, вся в старых липах, выстроившихся по тротуарам, в отличие от Советского проспекта казалась выставкой развалин. Здесь только одно здание было целым — Дом офицеров с гостиницей и рестораном. На противоположной стороне громоздилась огромная руина — в прошлом целый поселок из одного трехэтажного дома, выходившего своими четырьмя фасадами на две улицы и два переулка. Шмыгов направился к этому дому.

Миша отстал, с интересом разглядывая здание. Среди стенных провалов попадались окна, затянутые, где целыми стеклами, а где фанерой и тряпьем. На балконах, заваленных щебнем, росли сорняки, на одном красовалась березка, на нее и загляделся Миша. Это было настоящее деревце, метра на два, стройное, кудрявое, веселое, сейчас оно металось на ветру, билось ветвями в окна и балконную дверь и кричало живым криком, даже на тротуар с третьего этажа доносился шум его крепкой молодой листвы.

— Давай, моторист! Чудак, деревьев, не видел! — крикнул Шмыгов, пропадая в одном из провалов в стене.

Лестница в бывшем парадном была без перил, в бетонных ступеньках зияли ямы, в них свободно могла провалиться нога. На первых двух этажах вместо квартир раскрывались коробки с выбитыми стеклами, на третьем этаже, обитаемом, на лестничную площадку выходили две целые двери, одна — обитая дерматином.

— Здесь Тимофеевы хоромы, — сказал Шмыгов. — А временно, до законной квартиры, и мои. Ключ в стене, запомните. В музей к Тимофею можно приходить без приглашения.

Он достал из щели между кирпичами заржавелый огромный ключ, вставил в замок, пнул дверь ногой.

Комната, куда они вошли, просторная, с одним широким окном, и вправду, напоминала скорей антикварный магазин, чем жилье. С потолка, отталкивая одна другую бронзовыми рожками и стекляшками, спускались две массивные люстры, хрустальные побрякушки в них позвякивали при каждом шаге по шаткому полу, если, как вскоре убедился Миша, топнуть ногой, то люстры начинали звенеть, и негодующий звон долго не умолкал. В углах громоздились мохнатые, угрюмые кресла, большие и маленькие. Еще был стол с пухлыми ангелочками на ножках, резной буфет с разномастным фарфором, какие-то тумбочки, шкафчики, мраморный умывальник на полу, два эмалированных унитаза, водруженных в зев одного из могучих кресел.

Но самым удивительным сооружением в этой необычайной комнате была исполинская кровать, и Миша уставился на нее. Это был даже не двухспальный, а многоспальный, совершенно квадратный ящик о четырех стенках красного дерева — передняя откидывалась на пол, когда хозяин осмеливался лезть внутрь. И все четыре стенки были покрыты яркими, эмалевыми, оттиснутыми, а не нарисованными картинами. На наружной стене торца трое гномов у горна с ухмылками раскаливали орудия пытки и скашивали красные глаза на пленника, голого, накрепко связанного мужчину. На внутренней стороне того же торца всадник в латах, с султаном на шлеме, мчался на диком скакуне прямо на ложе — передние копыта готовились обрушиться на покоящегося в нем. А на задней стенке дюжина зверообразных римлян похищала нагих сабинянок. Умыкание невест совершалось с такими подробностями, что обрести спокойствие можно было, лишь отвернувшись от ужасного зрелища. Но всего трагичней была картина в головах: на всю эту стенку разлеглась голая томная девица, а над ней, чуть не задевая ее крыльями и когтями, дрались не то за душу ее, не то за тело прекрасный ангел с безобразным чертом.

— Забавный паноптикум, — констатировал Шарутин, с любопытством осматриваясь. — И что же — накупил мебель твой Тимофей или уже была от старых хозяев?

— Натаскал. — Шмыгов развалился на кровати, знаком показав штурману и Мише, чтоб воспользовались креслами. — Он гробокопатель.

— Ты серьезно?

— Могилы не вскрывает, а в подвалы развалин проникает. Янтарные сокровища ищет, чтобы сдать государству. В милиции ему пригрозили, что вышлют за тунеядство. Теперь строитель, в бригаде по расчистке — те же развалинки ворошит, кирпичи таскает…

— В море его не соблазнил?

— Его соблазнишь! Бледнеет, когда видит воду. В прошлый отход провожал, на «Радуге» Трофимовского шли, — руку схватил, едва вступил на трап. Морская болезнь, в глазах кружится — сказал. А волна — балла на два. Я уж и злиться не стал, так смешно стало.

— Я его сегодня как увидел, сразу понял — тип!

— Тип, точно. Отличнейший парень. Работяга, душа. Думаешь, иначе бы я перебрался из общежития в это логово? Другого такого друга не было у меня. И не будет. Говорит Сергей Шмыгов, а каждое слово Шмыгова — гиря! Только веские слова признаю.

Штурман удивленно поднял брови.

— Мне он таким хорошим не показался. Угодлив. Твои команды без слова исполняет.

— От доброты, а не от угодливости. Ничего ты в Тимофее не увидел. Я тебе объясню, какой он натуры.

И Шмыгов стал рассказывать, как в прошлом году они с Трофимовским возвращались вечером из управления. В парке за оградой закричали две женщины; к ним приставали пятеро подвыпивших парней. На выручку кинулся проходивший мимо мужчина — этот самый Тимофей. Женщины убежали, а пятеро насели на одного. Трофимовский хотел бежать к телефону вызывать милицию, Шмыгов перелез через ограду на помощь Тимофею.

— Драка была — прелесть! Каждому досталось от него больше, чем ему ото всех! Один парень вытащил нож, он ножик вырвал, закинул в кусты, чтобы ненароком кого не резануть — так объяснял потом. Ох, и поработал я кулаками! Двое удрали, троих держим. «В милицию их теперь, кореш?»— спрашиваю. — «Отпустим, — говорит, — зачем парням биографию портить, еще образумятся». Ты бы послушал, как они нас благодарили, что не сдали под арест! Так я познакомился с Тимофеем.

— И сразу пошел к нему?

— Пошел в другой раз. Тоже забавная история. Иду в «Балтику» навеселе…

— Пьяный, короче.

— Много ты меня пьяным видел, штурман? Веселюсь, верно, люблю, чтоб изо рта святым духом несло, а понимание выветривать — прошу прощения! В «Балтику» не пускают, мест нет. Я всем у двери дензнаки сую — от стармеха Шмыгова, мол, визитка на память. Хохочут, из рук вырывают! Бичи, суходралы — народец! А тут появляется Тимофей, оттащил, усадил в такси, привез сюда, раздел, уложил. Утром просыпаюсь один. Вспоминаю — мать честная! Что за экспедицию натрудил, за один вечер вышвырнул. Нет, денежки на столе, стопочками, бумажка к бумажке, записочка, куда ключ положить. С того дня и живу у Тимофея, пока квартирой не одарят, чтобы семью переводить с Белого моря на Балтику.