Эли Люксембург - Волчонок Итро

• Название: Волчонок Итро
• Автор: Эли Люксембург
• Издательство: "Шамир"
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 965-293-053-9

---

 Артур продолжал рассуждать о скрытых возможностях человеческого организма, а Петух горестно качал головой, окаменев от растерянности, чуть не плакал.

 Обвел нас печальным взглядом и произнес: «Вы мне напомнили сейчас Валаама, Итро и Ийова. Каждый из них имел свое мнение о Б-ге евреев. Каждый получил по вере своей. Должно быть, и вы получите... Я только скажу напоследок, что есть на все воля Всевышнего! Но лишь в одном человек свободен – в выборе власти Б-га над собой. Бояться Его или же нет! Берите свои деньги и идите. Больше я вам ничего не скажу»…

…Разрушив иудейский Храм, возвращался в Рим на корабле Тит-император. И гордился собою:

“Силен, говорят, Б-г Израиля на море, на водах. Зато на суше сумел я Его одолеть!”.

И хохот раздался с небес: “Нечестивец, сын нечестивца! Зачем Мне с тобою бороться? Есть творение в Моем мире ничтожнейшее из творений, с ним ты и поборись!”.

 Сошел Тит на берег, и тут же влетел ему в ноздрю комарик. Засел в голове и принялся точить мозг. Семь лет мучил, доведя его до безумия, одержимости. Умирая в жутких страданиях, завещал император: тело мое сожгите, а пепел развейте над всеми морями, чтобы Б-г евреев не смог меня отыскать, не призвал на суд за речи мои надменные.

 Так сообщает Агада одно из преданий о Храме: о слабом комарике, о долгих страданиях Тита, великого римского императора. Давно это было...

 Мы же, как известно, в двадцатом веке живем. Иные времена. Скорости у нас чуть не космические. И стали скоро сбываться слова Петуха. Очень скоро, я бы сказал, мгновенно!..

 Стоял сентябрь. Все трое мы въехали в новенький каменный дом. Каждый в свою квартиру. Выдали нам койки казенные с матрацами, одеялами, казенные табуретки, столы, газовые плитки.

 Все остальное предстояло заработать, наживать годами. Мы ведь приехали навсегда, навечно – не в гости.

Помню, был поздний вечер, сидели мы с Жанкой на голой кухне, пили чай и скучали. Позвонили вдруг в дверь, вошел Максим.

«Привет, Максимушка!» - обрадовалась жена. И удивилась, вглядевшись попристальней: «Ой, да кто же тебя так отделал, бедненький?»

 Увидел и я синяк у него под глазом. Лицо сизое, отечное. Весь он грустный какой-то, унылый. Спросил я его с сердечным участием:

- С хулиганами местными дрался?

- Не... милиция в Киеве отлупила! - вяло так, безучастно.

 Мы ошалело с Жанкой переглянулись, подумали одновременно: “А малый того, свихнулся!”. И разом затараторили, развеселившись, как от славной боксерской шутки.

- Дядька в Киеве, а бузина в огороде! Пепел Клааса стучит в моем сердце... Какая милиция, какой Киев? Да ты в своем уме?! Кто тебя пустит туда? Мы же позавчера тебя видели!

 Максим ничуть не обиделся. Попросил у Жанки зеркальце и стал разглядывать свое лицо, осторожно массируя фонарь под глазом, раздутые щеки, губы. И вдруг я поверил. Увидев, какой он уже нездешний, чужой, будто его подменили. И руки его, руки гладиатора в свежих ссадинах, распухшие, точно оладьи, больше всего убеждали. Так бывает, когда бьешь в скулы, кости, дробишь людям зубы.

- Сволочи, их целая рота была, дубинками молотили... Знали, на кулачках хрен меня одолеешь, хрен свяжешь!

 И поведал нам про “комарика”, начавшего точить его мозг безумием, одержимостью возвращения в клетку, в тюрьму. Ибо обретенная, наконец, свобода этой “горилле” стала вдруг ненавистна.

 В Лоде он сел в самолет румынской авиакомпании и прилетел в Бухарест. Взял билет на киевский самолет и прошлую ночь провел у своей любовницы, хохлушки Даши, на Крещатике. Был опознан одним из соседей, и на рассвете в квартиру пришла милиция. Вялый и сонный израильтянин Максим Зильбер был извлечен из теплой постели. Ему разрешили одеться, умыться, побриться и без лишнего шума предложили покинуть пределы Украинской Советской Социалистической Республики. Он согласился. Под усиленной охраной его доставили в аэропорт. И тут он закатил своим стражникам бой, решив отбиться. Милиционеры прекрасно знали, с кем имеют дело, и были готовы к любому развитию событий. Максима повергли на пол, топтали, били ногами. Связали, точно полено, заволокли в румынский авиалайнер, в грузовом отсеке он был доставлен в Бухарест, оттуда в Лод, где его передали израильским пограничникам.

 “Румыния, сигуранца... Избиение с возвращением. Ну, просто Остап Бендер!” - разум мой всеми силами сопротивлялся, пытаясь обратить все это в шутку. Я не знал, чему больше удивляться: фантастичности ли его авантюры или внезапной, необъяснимой слепоте пограничников трех держав?

 Что с человеком случилось? Куда он рвался? В Бабий Яр, где был расстрелян однажды? Ведь был же кисет с пеплом, были истерики возле Стены плача! Я видел, как он целовал эту землю, проклинал прошлое. А какие строил грандиозные планы, мечтая увидеть израильских боксеров на олимпийском пьедестале почета с флагами и государственным гимном! Пейсы почему-то умиляли Максима больше всего.

 До поздней ночи сидел он у нас на кухне, пил чай с рафинадом пожилой, несчастный еврей, весь в ссадинах, синяках, с кровавыми от веревок рубцами по всему телу. И родилась во мне жалость. Не осуждение, нет. Именно жалость. И даже предчувствие, что он плохо кончит, ибо “комарик” влетел в него на редкость подлый.

 Поняв, что вломиться в Киев ему не светит, Максим решил попасть туда любым путем.

Через неделю он созвал пресс-конференцию, и на следующее утро газеты вышли приблизительно с такими заголовками:

“Русский медведь набрался вшей у Стены плача!”.

“Израильские пограничники зверски избили нового репатрианта!”.

“Археолог Петух религиозный фанатик и вымогатель!”.

“Израильский спорт безнадежное захолустье!”.

 В ту пору за прессой я не следил, не знал языка в достаточной степени. Мне сообщил про это Нафтали, который по-прежнему нас опекал: следил за нашим бытом, успехами в школе. Нафтали Бен-Галь, крепенький старичок, суровый и справедливый.

 «Феликс, немедленно приезжайте, - позвонил он мне. - Берите Артура, Максима, и все трое ко мне!»

 Старик был зол, растерян, оскорблен в своих лучших чувствах. Вместо обычного кофе и угощений

вынес нам на подносе гору газет и вывалил их на стол.

- Где вы видели вшей у Стены плача? Каких вшей вы могли там набраться, если ермолки на входе бумажные? И потом взгляните, Максим, на себя, вы же лысый! Далее, вы называете Петуха “вымогателем”... А на какие шиши вы купили билет на Киев, на Бухарест? Когда успели скопить огромную сумму? Не с тех ли денег, что так щедро платил вам Петух? Возомнили себя Самсоном, не поверили в чудо? Милый вы мой, да разве не чудо, что мы сидим в Иерусалиме? Сам факт, что вы в Израиле?

 Максим листал газеты, любуясь своими фотографиями. Лицо его было непроницаемым. На вопросы Нафтали не отвечал, будто это его не касалось. Нафтали продолжал его распекать:

- Не вы первый, и не вы последний, к сожалению, кто приезжает в Израиль пламенным сионистом и превращается в ненавистника! Что за бес в вас вселился? Вы ведь прекрасно знаете, что пресса на Западе беспощадна. Им бы только товар с душком, со скандалом. Прекрасно знаете, что завтра же все советские газеты эту ложь перепечатают. С подробнейшими комментариями! Вы этого добивались? Этого хотели? Отвечайте, Максим...

 И тут загудел вдруг “комарик” Артура, впервые дал о себе знать:

- Я вас не понимаю, Нафтали! По какому праву вы задаете эти вопросы? Слава Б-гу, мы, наконец, в свободном мире, в демократическом государстве! Что вы Максиму рот затыкаете? Разве не волен человек выражать, что он думает? Пусть говорит, что нравится!

 Странно мне было услышать такое от Артура Флорентина. Человека, сотворившего себя из нуля в мире, где правит ненависть, голая сила...

 Родился и вырос Артур в большом московском дворе на Таганке. С детства был слаб и хил. Весь двор колотил и шпынял его, обзывал “жиденком”. Затравленный и озлобленный, он в двенадцать лет пришел в секцию штанги и через пару лет ликвидировал все последствия врожденной анемии. Но колотить его продолжали. Не сверстники, не мелкая шпана, а парни постарше - дворовые атаманы.

 Тогда он пришел на бокс. В семнадцать лет был уже бронзовым призером страны. Самый юный в Союзе мастер спорта по боксу герой и гордость Таганки.

 Уже в Израиле, когда мы учились на семинаре, Артур в одну из суббот поехал на море, на золотые пески под Хадерой, в Неурим.

 «Стоит там морская база за высоким забором, - рассказывал Артур. - Вижу, выгребают в море мальчишки на длинной такой посудине юнги. А с ними дядька – усатый морской волк. Сидит на носу, курит трубку, командует. Выплыли в открытое море, попрыгали в воду пацаны, стали купаться. А мне вдруг больно стало, обидно! Всю жизнь я мечтал о море. До сих пор снятся мне яхты, парусники, морские просторы. Ведь я же “рыба” - Рыба мое созвездие... А бокс ненавижу, всю жизнь ненавидел!