Максим Горький - «Встряска»

• Название: «Встряска»
• Автор: Максим Горький
• Жанр: Короткие истории

«…Однажды в праздничный вечер он стоял на галерее цирка, плотно прижавшись грудью к дереву перил, и, бледный от напряжённого внимания, смотрел очарованными глазами на арену, где кувыркался ярко одетый клоун, любимец цирковой публики…».

---

– Ну уж в цирке вчерась – ах тётенька! здорово представляли! – щуря глаза от удовольствия, сказал он.

– Я тоже было хотела пойти, – угрюмо отозвалась кухарка и со злым вздохом добавила: – Да разве у нас вырвешься!

– Вам нельзя, – серьёзно сказал Мишка, и так как он был великий дипломат, то, ответив кухарке сочувственным вздохом, – пояснил свои слова: – Потому вы вроде как на каторге…

– То-то что…

– А уж был там паяц один… ах и шельма!

– Смешной? – заинтересовалась кухарка оживлением Мишки.

– Тоись просто уморушка! Согнёт он какой-нибудь крендель – так все за животики и возьмутся! – живо описал Мишка, держа в руках пучок зажжённой лучины.

– Ишь ты… люблю я этих паяцев… клади лучину-то в самовар – руки сожжёшь.

– Фюить! Готово!.. Рожа у него – как на пружинах… уж он её и так кривит и эдак… – Мишка показал, как именно паяц кривит рожу.

Кухарка взглянула на него и расхохоталась.

– Ах ты… таракан ты… ведь уж перенял! Ступай убирай мастерскую-то, ангилютка.

– И фот тяк! – пискливо крикнул Мишка, исчезая из кухни, сопровождаемый добродушным смехом Палагеи. Прежде чем попасть в мастерскую, он подбежал в сенях к кадке с водой и, глядя в неё, проделал несколько гримас. Выходило настолько хорошо, что он даже сам рассмеялся.

…Этот день стал для него роковым днём и днём триумфа. С утра он рассказывал в мастерской о клоуне, воспроизводил его гримасы, изгибы его тела, пискливую речь и всё, что врезалось в его память. Мастеров томила скука, они рады были и той незатейливой забаве, которую предлагал им увлечённый Мишка, они поощряли его выходки и к вечеру уже звали его – паяц.

– Паяц! На-ко вымой кисти!

– Паяц! Принеси лазури!

И Мишка, чувствуя себя героем дня, белкой прыгал по мастерской, всё более входя в роль потешника, гримасничая и ломаясь. Эта роль, привлекая к нему общее и доброе внимание мастеров, льстила его маленькому самолюбию и весь день охраняла его от щелчков, пинков и иных поощрений, обычных в его жизни. Но – чем выше встанешь, тем хуже падать, это ведь известно…

Вечером, пред концом работы, один из мастеров, писавший поясной образ св. великомученика Пантелеймона, подозвал к себе Мишку и сказал ему, чтобы он поставил икону, ещё сырую, на окно; Мишка, кривляясь, схватил образ и… смазал пальцем краску с ящичка в руке св. целителя… Бледный от испуга, он молча и вопросительно взглянул на мастера.

– Что? Дорвался? – ехидно спросил тот.

– Я нечаянно-о… – тихо протянул Мишка.

– Дай сюда…

Мишка покорно отдал ему икону и потупился.

– Давай башку!

– Господи! – умоляюще взвыл Мишка.

– Ну?!.

– Дяденька! я…

Но мастер схватил его за плечи и притянул к себе. Потом он, не торопясь, запустил ему пальцы своей левой руки в волосы на затылке снизу вверх и начал медленно поднимать мальчика на воздух. Мишка подобрал под себя ноги и поджал руки, точно он думал, что от этого тело его станет легче, и с искажённым от боли лицом повис в воздухе, открыв рот и прерывисто дыша. А мастер, подняв его левой рукой на пол-аршина от пола, взмахнул в воздухе правой и с силой ударил мальчика по ягодицам сверху вниз. Это называется «встряска», она выдирает волосы с корнями и от неё на затылке является опухоль, которая долго заставляет помнить о себе.

Стоная, схватившись за голову руками, Мишка упал на пол к ногам мастера и слышал, как в мастерской смеялись над ним.

– Ловко кувыркнулся, паяц!

– Это, братцы, воздушный полёт.

– Ха-ха-ха! Мишка, а ну-ка ещё посартоморталь!

Этот смех резал Мишке душу и был намного острее боли от «встряски». Ему приказали подняться с пола и накрывать на стол для ужина. В кухне его ждало ещё огорчение. Там была хозяйка – она поймала его и начала трясти за ухо, приговаривая:

– А ты, чертёнок, спи, где велят, а не пря-чься, не пря-чься, не пря-чься.

Мишка болтал головой, стараясь попасть в такт движениям хозяйкиной руки, и чувствовал едва одолимое желание укусить эту руку.

…Через час он лежал на своей постели, под столом в мастерской, сжавшись в плотный маленький комок так, точно он хотел задавить в себе боль и горечь. В окна смотрела луна, освещая голубоватым сиянием большие иконостасные фигуры святых, стоявшие в ряд у стены. Их тёмные лики смотрели сурово и внушительно в торжественной безмятежности своей славы, лунный свет придавал им вид призраков, смягчая резкие краски и оживляя складки тяжёлых риз на их раменах.

Без дум, весь поглощённый чувством обиды, мальчик покорно ожидал, когда это чувство затихнет… а блестящие краски икон постепенно вызывали воспоминания о вчерашнем вечере, о красивых костюмах ловких, гибких людей, которые так свободно прыгают, так веселы и красивы…

…И вот он видит арену цирка и себя на ней, с необычайной лёгкостью он совершал самые трудные упражнения, и не усталостью, а сладкой и приятной негой они отзывались в его теле… Гром рукоплесканий поощрял его… полный восхищения пред своей ловкостью, весёлый и гордый, он прыгнул высоко в воздух и, сопровождаемый гулом одобрения, плавно полетел куда-то, полетел со сладким замиранием сердца… чтоб завтра снова проснуться на земле от пинка.

Примечания

1

Краски, которыми пишут большинство икон, разводятся на желтке яиц. – Прим. М. Г.