Йен Уотсон - Альтернативная история

• Название: Альтернативная история
• Автор: Йен Уотсон
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-03472-3

Что случилось бы с нашим миром, если бы однажды история сошла с известного пути? Может быть, в исламизированной Европе остались бы слабые и малочисленные анклавы христианства?

Или Адольф Гитлер увлекся дирижаблестроением вместо разжигания чудовищной воины?

Или Владимир Ленин сбежал от эсеровского мятежа в Одессу?

Или Католическая церковь подвергла дарвинизм беспощадной судебной расправе?

А бомба, не попав по Хиросиме, заставила бы Японию капитулировать?

Двадцать пять исторических развилок. Двадцать пять великолепных рассказов, написанных знаменитыми мастерами жанра

Альтернативная история — весьма древний и почтенный жанр, даром что фантастика. Еще в «Истории Рима» Тита Ливия подробно и всерьез рассматриваются события, которые могли последовать, вздумай Александр Македонский повести свои армии не на восток, а на запад. Вот бы Рим обрадовался… С тех давних пор ни ученые мужи, ни писатели-фантасты не отказывали себе в удовольствии поставить очередной мысленный эксперимент на тему «Что было бы, если?..» В настоящей антологии собраны рассказы, авторы которых виртуозно жонглируют вероятностями и создают новые реальности, неизменно притягивающие читательское внимание. Здесь вы найдете произведения, созданные признанными мастерами жанра, такими как Стивен Бакстер, Джеймс Мороу, Фриц Лейбер, Марк Лэйдлоу, Гарри Тертлдав, Иэн Маклеод и другими. Некоторые рассказы написаны специально для этого сборника.

---

Роланд, увидев их, расхохотался. По прихоти судьбы, чужого войска и носящегося над ними эха смех графа прозвучал в почти полной тишине — высокий и звонкий, смех человека, который без ума от битвы. Его переполняло веселье. Он бросал вызов смерти. Роланд вскочил на повозку, хотя дротики ливнем сыпались вокруг него, и прокричал:

— Солдаты! Вот бой, достойный вас! Кто прольет первую кровь? Кто умрет за нашего короля?

— Я! — хором откликнулись бретонцы.

Их крик становился все громче, пока даже эхо не отпрянуло в ужасе.

— Монжуа! Монжуа! Монжуа![56]

Враг заколебался. Однако сарацины умели считать не хуже Оливье, и они видели, какая слабая позиция у франкского обоза: повозки растянулись по всему узкому перевалу и воинам не оставалось места, чтобы собраться плечом к плечу и держать оборону. На небольшой отряд, скучившийся позади обоза, с лошадьми, бесполезными на отвесном и неровном склоне, противник просто не обратил внимания. Сарацины накинулись на сам обоз, и их вой заглушил даже вскрики женщин и рев погибающей скотины.

Бретонцы заволновались. Руки потянулись к лукам седел, люди приготовились вскочить на коней. Голос Роланда плетью прошелся по ним, заставив отступить от спотыкающихся, приседающих, бесполезных животных и выстроиться в знакомую всем формацию. Затем они яростно атаковали.

Они вошли в ряды неприятеля подобно копью. И какое-то время почти не встречали сопротивления. Оливье ухмыльнулся за забралом шлема. В конце концов тренировки римской пехоты, которые навязал им король, пошли на пользу. Карл назвал это игрой, и Роланд, всегда жадный до новых забав, немедленно согласился попробовать. Теперь игра сослужила им службу в самом неожиданном месте: вогнала во вражеский строй и скосила противников, бросив их под копыта перепуганных коней.

Но врагов оставалось слишком много, и кавалерийские щиты мало подходили для построения той стены, что делала неуязвимой римскую пехоту. Против них сыграла и неожиданность нападения, и их собственная ярость, и врожденная неспособность франков шагать в ногу. Когда неприятель опомнился от первого удара и атаковал в ответ, строй разорвался. Люди стали гибнуть. Оливье не знал, как много он потерял. У него не было времени считать — речь шла о его собственной жизни и жизни брата.

Роланд всегда сохранял спокойствие в начале боя. Он мог построить войска и отдать первые команды. Но стоило мечу графа отведать крови, как разум покидал его владельца.

Кто-то сражался по другую руку от Роланда, слева от Оливье, — Турпин. Его щит украшал бык Митры. Казалось, зверь пляшет на трупах павших и его белая шкура забрызгана кровью.

Оливье поскользнулся. Решился взглянуть под ноги: кровь, кишки, рука, хрустнувшая, как сучок под подошвой. Краем глаза воин заметил солнечный блик. Развернул копье в замахе быстро-быстро — и все же почти опоздал. Плата за глупость: во время боя нельзя смотреть ни на что, кроме врага. Доброе ясеневое древко столкнулось со сталью и треснуло. Оливье вогнал обломок в воющее лицо, позволил противнику упасть, выхватил его меч. Роланд уже давно обнажил свой: двуострый клинок по имени Дюрандаль, покрытый кровью.

Обычно сражение бывает похоже на пляску морской пучины, с приливами, отливами, водоворотами и мгновениями полного спокойствия. Но подобное случается тогда, когда две армии равны по силе, а не когда одна сторона может выставить двадцать человек на одного воина противника. Сейчас битва шла без перерывов. Лишь бой, и бой, и снова бой, и даже на отчаяние не хватало времени. Они трое прорубили дорогу к передней линии и встали спиной к стене ущелья, вскарабкавшись как можно выше по упавшим валунам. Сквозь месиво сражения они могли видеть то, что происходит внизу: мельтешение муравьев в разворошенном муравейнике, ни единой головы без тюрбана и всюду кровь и смрад побоища.

Оливье оцепенел. Так быстро? Так быстро все его товарищи пали?

Да, так быстро. Воинов Роланда, в их тяжелых доспехах, не предназначенных для пешего сражения, просто сбили с ног и одолели числом. Рука Оливье налилась свинцом. Он устало махнул мечом, отражая удар, который едва заметил, — и не увидел другого, что обрушился на его шлем. В голове загудело. Оливье пошатнулся и упал на одно колено. Противник нагнулся, чтобы его прикончить, — и пал, сраженный молнией.

Дюрандаль, и лицо Роланда за ним, белое в маске шлема, с горящими глазами. Он бросил свой щит или потерял его. В руке графа был олифант.

Оливье выругался, хотя ему едва хватило дыхания:

— Какой прок в этом сейчас? Король не услышит. Он слишком далеко.

Роланд наградил вопящего язычника вторым ртом, хлещущим кровью, и отшвырнул к его собратьям. На какую-то невозможную секунду никто не кинулся вперед, чтобы занять место убитого. Кругом была добыча полегче: целый обоз, оставленный на разграбление. Роланд поднес рог к губам.

Оливье, знавший, что последует, прижал ладони к ушам. Даже этого едва хватило, чтобы приглушить звук. Огромный рог заревел, как зверь, давший ему имя. Его вопль поднялся к небесам, выпевая протяжную песнь гнева, доблести и предательства. Лицо Роланда побагровело. Кровь тонкой струйкой потекла у него из уха.

Рог упал, закачавшись на перевязи. Роланд почти рухнул на Оливье. Турпин поймал его — их броня столкнулась со звоном. Враги застыли. Многие повалились наземь, сраженные силой рога.

Однако они поднялись, как поднимается полегшая под ветром трава после того, как ветер затихнет. Они обернулись к тем единственным трем из их жертв, кто еще дышал. Они снова пересчитали их число, соразмерили со своими силами. И с хохотом бросились в атаку.

Оливье не уловил ту секунду, когда понял, что одна из его ран смертельна. Точно не сразу после того, как он получил эту рану, — бретонец был почти уверен. Ран у него хватало, и все они кровоточили и мешали, ослабляя удар руки и выбивая землю из-под ног. Но эта изнуряла его слишком быстро. Оливье обнаружил, что лежит опираясь спиной о камень и силится поднять меч. Чья-то нога прижимала его к земле. Нога Роланда, но тут Оливье сообразил, что пытается отрубить ее, и голос, проклинающий его сверху, — это голос брата.

— Прости, — попытался сказать он. — Я ничего не вижу. Я ничего не…

— Тихо! — яростно прошипел Роланд.

Оливье слишком устал, чтобы возражать. И все-таки он хотел что-то сказать. Только не мог вспомнить что. Что-то об охотничьих рогах. И королях. И тюрбанах, и лицах под ними. Лицах, которые должны… должны…

— Оливье…

Кто-то плакал. Звучало похоже на Роланда. Роланд плакал нечасто. Оливье вяло удивился: отчего он плачет сейчас? Что-то случилось? Король ранен? Убит? Нет, Оливье не мог себе этого представить. Король никогда не умрет. Король будет жить вечно.

Оливье моргнул. Вот лицо Роланда нависло над ним. Еще одно рядом — Турпина. Они смахивали на мертвецов.

— Я умер? — спросил Оливье — или попытался спросить. — Это Гадес? Или мусульманский рай? Или…

— Ты слишком много болтаешь! — рявкнул Роланд.

Они остались живы. Но вокруг было тихо. Слишком тихо. Никаких вражеских воплей. Или это те крики, что слышатся вдалеке, медленно угасая, как ветер в пустоте?

— Они ушли, — сказал жрец, словно мог прочесть мысли Оливье.

Или и вправду мог. Жрецы были странным народом. Но добрыми, добрыми бойцами.

— Они забрали то, за чем пришли.

— Разве так?

И граф, и священник расслышали его. Роланд вспыхнул:

— Весь королевский обоз — этого, по-твоему, недостаточно?

— Ты, — ответил Оливье. — Ты все еще жив.

Роланд вновь залился слезами. Но сейчас он выглядел не просто взбешенным — нет, смертельно опасным.

Мрак надвигался.

— Брат, — сказал Оливье, превозмогая эту тьму, крича во весь голос, чтобы одолеть телесную слабость, — брат, взгляни. Враги. Тюрбаны — они неправильные. Не сарацины. Ты понимаешь? Не сарацины.

Может, Оливье это помстилось. Может, он только хотел это слышать. Но голос раздался с другой стороны ночи:

— Я понимаю.

— Я понимаю, — сказал Роланд.

Тяжесть у него в руках не уменьшилась и не увеличилась, но внезапно сравнялась с тяжестью целого мира.

Он узнал гнет смерти. Только не Оливье, не сейчас, не эти широко открытые голубые глаза, жизнь в которых угасла, как несколько секунд назад угас свет.

Граф запрокинул голову и завыл.

— Милорд…

Сухой, спокойный голос. Турпин выглядел усталым: он прилег рядом с Оливье, быть может надеясь, вопреки очевидности, согреть его своим теплом.

Или согреться самому. Не вся кровь на его доспехах принадлежала врагам. Часть ее, свежая и артериально-яркая, поблескивала, вытекая из глубокой раны.

Все они умирали. В том числе и Роланд. Враги позаботились об этом, прежде чем уйти. Граф не собирался рассказывать своим товарищам об ударившем снизу клинке или о том, отчего ему приходится подниматься на ноги с такой осторожностью. Когда он покончит с тем, что должен сделать, он позволит себе умереть. Смерть будет не быстрой и не легкой, но наверняка неизбежной. Подходящая смерть для такого глупца.