Юрий Елагин - Укрощение искусств

• Название: Укрощение искусств
• Автор: Юрий Елагин
• Издательство: Русский путь
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-85887-119-4

Воспоминания Ю.Б. Елагина (1910-1987), талантливого скрипача и тонкого знатока музыки, волею судеб после Второй мировой войны оказавшегося в Америке, охватывает страшное для российской культуры десятилетие – 1930-1940 гг. Книга восстанавливает многие неизвестные и забытые факты, касающиеся политики советской власти в области искусства и судеб людей творческих профессий в Советском Союзе. При достоверности воссоздания мрачной атмосферы тех лет, автора не покидает чувство юмора.

«Укрощение искусств», дважды изданное на Западе и широко распространявшееся в годы советской власти в самиздате, публикуется в России впервые.

---

Случилось это еще в те времена, когда Толстой жил под Ленинградом. Часто приезжая в Москву, он останавливался обычно у кого-нибудь из своих друзей, имевшего хорошую большую квартиру, чаще всего у Радина. Дочь Толстого от первого брака жила в Москве постоянно и училась в университете. И вот наступила в ее жизни пора, которая наступает рано или поздно у всех девушек: она решила выйти замуж. Избранником ее оказался молодой комбриг (генерал-майор) Красной армии, член партии, человек серьезный, суровый солдат, твердый большевик, чуждый всяким отжившим интеллигентским тонкостям и старомодным правилам буржуазно-мещанского поведения.

Когда Алексей Толстой узнал о скором замужестве своей дочери, то, как и подобает всякому отцу, воспитанному в старомодных буржуазно-мещанских правилах, он решил поближе познакомиться со своим будущим зятем и устроить в честь его специальный ужин.

Комбриг был удивлен таким неожиданным и непонятным приглашением, но согласие дал, желая сделать приятное своей будущей жене. Ужин должен был состояться на квартире Радина, который любезно и предоставил ее для этого исключительного события в полное распоряжение Толстого. А уж Алексей Николаевич не ударил в грязь лицом! В обставленной с большим вкусом столовой стол был сервирован по-царски. Великолепный старинный сервиз, серебро и хрусталь, крахмальная скатерть, салфетки, затейливо сложенные на приборах, два лакея, специально приглашенные из «Метрополя»… Самые изысканные закуски, самые тонкие вина, самый лучший коньяк, самые ароматные водки украшали стол. План ужина был задуман действительно с большим размахом, в лучших классических традициях этого искусства. Пригласил Толстой всех своих обычных приятелей, но предупредил их строго-настрого, чтобы они, боже упаси, не напивались, держали бы себя в строгих рамках, не давали воли языку и вообще вели бы себя в высшей степени сдержанно, вежливо и прилично. Разговор же предполагалось вести больше об искусстве и о литературе и избегать тем острых и скользких.

Когда приятели стали вечером собираться на ужин, то уже один их внешний вид доставил Толстому полное удовлетворение и рассеял все его сомнения. Видимо, его строгие предупреждения были восприняты полностью. Все друзья явились в извлеченных из сундуков смокингах, а кто и в визитках с полосатыми брюками, изрядно попахивавших нафталином. Лица у всех были выбриты и вымыты до блеска и носили выражение торжественное и значительное. Вся комната напоминала, скорее, солидное общество отставных министров какого-нибудь приличного капиталистического государства, нежели советских актеров и литераторов.

В ожидании приезда комбрига похаживали они чинно вокруг сияющего стола, потирая руки и стараясь не смотреть на запотевшие графинчики с водкой, серебряные ведерки с шампанским во льду и на хрустальные и серебряные блюда с балыком, икрой и слоеными пирожками. Наконец раздался звонок, взволнованный Толстой побежал в переднюю встречать дорогого гостя. Через минуту статный подтянутый военный с ромбами в петлицах, с орденами на груди входил в столовую.

– Позвольте вам представить – товарищ комбриг Хмельницкий, – произнес Толстой.

Комбриг, человек лет сорока, со строгим неподвижным лицом, сдержанно пожал руки пожилым джентльменам в смокингах и визитках. Наступило минутное замешательство. Комбриг молчал, а вся компания, помня наставления хозяина, тоже не знала, с чего начать разговор.

– Прошу, товарищи, к столу, – поспешно пригласил всех Толстой, не без оснований предполагая, что несколько рюмок водки под хорошую закуску сразу же разрядят, неизбежную в начале, некоторую напряженность атмосферы.

Гости сели за стол. На председательском месте поместился жених, напротив него – на другом конце стола – сел Павел Сухотин.

– Прошу по первой, товарищи, – оживленно произнес Толстой, поднимая рюмку. – За здоровье нашего дорогого гостя, товарища Хмельницкого!

– Я не пью. Прошу простить… – сухо ответил комбриг, к ужасу всех присутствующих и особенно самого Толстого.

– Как не пьете? Совсем не пьете?

– Совсем не пью.

– Да, хм… Это хорошо. Это очень хорошо, что вы не пьете… – Толстой нерешительно опустил полную рюмку на стол. – Пить, конечно, нехорошо, не полезно… хм…

Воцарилось опять молчание. Общая натянутость не только не исчезла, а наоборот – стала еще усиливаться. Некоторое время слышен был только стук тарелок, ножей и вилок. Кое-кто из гостей попробовал было завести разговор об искусстве и литературе, как и предполагалось по плану, но разговор повис в воздухе. Комбриг молчал и молча ел то, что ему накладывали на тарелку. Так прошла первая половина ужина. Вся компания, помня строгие наставления хозяина, держала себя чинно и пила умеренно. Но так как напряженность атмосферы за столом все нарастала, то некоторые из гостей, в отчаянии, потеряв надежду на непринужденную застольную беседу, начали наливать себе водку уже не маленькими рюмочками, а солидными гранеными стаканчиками. Первым налил себе водки Павел Сухотин. Этот седой джентльмен даже и не пытался завязывать разговор с комбригом, а хмуро молчал весь вечер, иногда недружелюбно поглядывая на непьющего жениха. За Сухотиным последовали другие. Напрасно Толстой толкал под столом ногой своих приятелей и бросал на них свирепые взгляды. Приятели явно вышли из повиновения и быстро напивались. Сухотин пил больше всех и все чаще злобно поглядывал на военного. Молчание же все продолжалось и приняло совсем уже зловещий характер затишья перед бурей. И буря, наконец, грянула.

Неожиданно Сухотин поднялся со стула и, опершись руками о стол, вызывающе уставился на комбрига. Все замерли.

– Ты что сидишь, как болван, сукин сын?.. – начал Сухотин своим хриплым голосом. – Ты что думаешь – мы тут все собрались глупее тебя? Ты надел свои побрякушки и гордишься перед нами, осел! – Вид Сухотина был страшен, лицо налилось кровью, глаза, казалось, готовы были выскочить на лоб. Толстой от ужаса онемел. Радин бросился к Сухотину.

– Ты с ума сошел, Паша! – закричал он с отчаянием в голосе. – Что ты делаешь? Опомнись!

– Подожди, не мешай. – Сухотин отстранил Радина. – Дай я проучу этого хама. – Вероятно, он почувствовал молчаливых союзников в некоторых из присутствовавших и продолжал изрыгать поток самых оскорбительных ругательств в адрес комбрига.

– Ты и мизинца нашего не стоишь, идиот! Ты – мальчишка, что ты знаешь? Ни черта ты не знаешь! Разве что своего Маркса да как из пушки стрелять! А ты Платона читал, дурак? А ты знаешь, кто такой Платон? Ты вот раз в жизни попал в приличное общество, а вести-то себя как следует не умеешь, собака… – Сухотин обрушил на жениха град уже совершенно нецензурных выражений. Радин, при помощи лакеев, оттаскивал его от стола. Комбриг не мог сообразить, как ему реагировать на оскорбление: застрелить ли Сухотина на месте, самому ли уйти или вызвать по телефону НКВД. Толстой же, наконец, очнулся от оцепенения, выбежал в переднюю, схватил шубу и бросился опрометью на улицу. С тех пор, как мне говорили, он ни разу не встречал мужа своей дочери.

Проводя весело и приятно время в попойках с приятелями, в клубах и ресторанах Москвы, на банкетах в Кремле, Толстой, как я сказал уже, после окончания им «Петра Первого» ничего не написал в течение пяти лет. Молчать дальше становилось уже неудобно. Необходимо было сочинить что-нибудь в высшей степени благонамеренное и тем отблагодарить великого вождя за безусловно счастливую и очень зажиточную жизнь. Итак, в начале 1938 года все узнали, что Толстой начал писать пьесу «Путь к победе» или «Поход четырнадцати держав» на тему об интервенции капиталистических государств в России в эпоху Гражданской войны и о выдающейся роли товарища Сталина в отражении этой интервенции. Одновременно он приступил к работе над большим романом под названием «Хлеб» – о разгроме Белой армии под Царицыном в 1919 году. Этот разгром произошел также под мудрым предводительством товарища Сталина. За пьесой «Путь к победе» и начали отчаянную охоту все московские театры, в том числе, конечно, и наш театр имени Вахтангова.

Но наступило уже лето, сезон подходил к концу, скоро должен был начаться летний отпуск, а определенного ответа от Толстого все не было, хотя вахтанговцы и имели больше всех шансов получить пьесу, так как некоторые из наших лучших актеров были большими личными друзьями Толстого.

Но сезон кончился, и мы все поехали на время отпуска в наш дом отдыха.

Театральный дом отдыха играл чрезвычайно важную роль в жизни работников нашего театра и давал каждое лето нам всем большую радость превосходного отдыха после трудного и длительного сезона.

Впервые администрация нашего театра решила обзавестись собственным домом отдыха в 1933 году, когда грандиозный успех горьковского «Егора Булычева» сразу поставил театр, а с ним и всех нас, в исключительно привилегированное положение в советском государстве. Нашим выдающимся руководителям не составило большого труда получить необходимое разрешение властей на покупку имения, и все формальности были проделаны быстро и гладко. Какие высшие учреждения Советского Союза могли в 1933 году отказать в чем-либо театру имени Вахтангова? В скором времени большое имение было куплено за гроши и поступило в полную собственность нашего театра. Имение находилось на реке Оке, неподалеку от маленького городка Елатьмы, верстах в 300-350 от Москвы.